Перед информационным киоском была очередь.
– Вы не пропустите меня вперед? – сказала она, с трудом переводя дыхание. – Я ищу ребенка, который пропал здесь в толпе.
Многие отнеслись к ней с пониманием и пропустили вперед, кроме двух бабуль, которые упрямо настаивали на том, что их проблемы важнее, чем исчезнувший ребенок. Одна совершенно спокойно купила три купона на покупку, другая спросила о каком-то магазине и не могла понять, что ей пыталась объяснить дама в киоске. Наконец подошла очередь Пии.
– Объявите, пожалуйста, что пропала моя… – Она замялась. Да, кто ей была Лилли? – «Объявите, пожалуйста, что пропала внучка моего друга» звучало бы совершенно по-идиотски.
– Как вы сказали? – пухлая копуша в окошке информационного бюро, скучая, смотрела сквозь Пию, без стеснения почесывая ярко намалеванными ногтями в декольте.
– Я… – начала объяснять Пия во второй раз, но потом решилась на более простой вариант. – Потерялась моя дочь, – выдавила она из себя. – Вы можете дать объявление о ее пропаже?
– Как ее зовут? – спросила толстуха флегматично. – Где вы будете ее ждать?
– Ее зовут Лилли. Лилли Зандер.
– Как?
Бог мой, что за идиотка!
– Л-И-Л-Л-И, – продиктовала Пия, теряя терпение. – Я буду ждать ее у фонтана. Или нет, подождите, лучше у кафе-мороженого. Она здесь плохо ориентируется.
Наконец глупая овца удосужилась сделать сколько-нибудь понятное объявление, но Пия засомневалась, что Лилли поняла, что речь идет о ней.
– Спасибо, – сказала она и направилась к кафе-мороженому. Что она могла сделать еще? Ее колени дрожали, желудок сводила судорога, и она знала, что это чувство называлось страхом. Пия заставила себя не думать о том, что могло случиться с симпатичной светловолосой семилетней девочкой.
В первый раз в жизни она поняла, что испытывали родители исчезнувших детей. Беспомощность и неизвестность были чистым адом. Как ужасно, должно быть, жить с этими чувствами недели, месяцы и даже годы. Она также поняла, насколько малоутешительным для родителей является уверение полиции, что они предпримут все возможное, чтобы найти их ребенка.
В каждом светловолосом ребенке Пия видела Лилли. Ее сердце каждый раз замирало, и тут же следовало разочарование, от которого на глазах выступали слезы отчаяния. Люди лениво протискивались мимо нее, и в какой-то момент Пия поняла, что больше не в состоянии дальше ждать и бездействовать. Она просто сорвалась с места. Нужно что-то делать, иначе она просто свихнется. Все эти пустые призывы к благоразумию, с которыми она сама обращалась к родителям пропавших детей, были забыты. Вооруженная сумкой и пакетом, она забегала в каждый магазин, в котором она была с Лилли. Она еще раз заходила в кафе-мороженое, в магазин дешевых украшений, в лавку декоративных изделий, где Лилли высмотрела для себя какую-то мягкую игрушку, и под конец во второй раз прошла весь «Медиа-Маркт». Она спрашивала десятки людей о Лилли, но ребенка по-прежнему никто не видел.
Наконец она решила отнести пакеты с покупками в машину и продолжить поиски. По дороге к паркингу она подумала о том, чтобы подключить к розыску коллег из полицейского наряда. Если к людям обращаются полицейские в униформе, то они большей частью воспринимают их более серьезно, чем вспотевшую, паникующую женщину.
Что она скажет Кристофу? Она не может ехать домой без девочки. Она достала из сумки ключи от машины, подняла глаза и изумилась. У заднего колеса ее автомобиля, согнувшись, сидела Лилли, обхватив руками колени.
– Пия! – воскликнула она и вскочила. – Где ты была так долго?
У Пии с грохотом свалилась с сердца вся Северная стена Айгера[16]. Ее колени неожиданно обмякли, и от облегчения она начала тихонько подвывать. Она бросила сумку, пакет и ключи от автомобиля и заключила девочку в объятия.
– Господи, Лилли! Как ты меня напугала, – прошептала она. – Я тебя искала по всему торговому центру!
– Мне нужно было срочно в туалет, – Лилли обвила ручонками шею Пии и прижалась к ней своей щекой. – А потом я не могла тебя найти. Я… я подумала, что ты… ты разозлилась и уехала без меня…
Малышка тоже зарыдала.
– Ах, Лилли, милая, я бы никогда этого не сделала. – Пия гладила ее по волосам, покачивая в руках. Больше она ее от себя не отпустит. – А что ты скажешь, если мы сначала съедим мороженое, чтобы оправиться от страха, а потом пойдем покупать тебе платье, а?
– О, да. – Сквозь слезы на лице девочки просияла улыбка. – Я скажу, что это замечательно.
– Тогда пошли. – Пия встала.
Лилли крепко держала ее за руку.
– Я тебя тоже больше никогда не отпущу.
Через четверть часа с разбирательством было покончено. Попытка Бенке дискредитировать своего бывшего шефа завершилась плачевно. С помощью имеющихся протоколов и отчетов Боденштайн сумел убедительно доказать, что он основательно занимался вопросом, касающимся трех подозреваемых по делу нанесения опасных телесных повреждений Фридхельму Дёрингу в 2005 году, после чего расследование было прекращено за недостаточностью улик.
Комиссия в составе трех представителей отдела по внутренним расследованиям была удовлетворена, и Боденштайн вместе с доктором Николя Энгель были отпущены. Бенке сидел тут же с красным лицом и кипел от злости, как пароварка. Боденштайн не удивился бы, если бы из его ушей неожиданно вырвался громкий свист.
Пока Николя Энгель разговаривала с координатором бюро президиума, которому подчинялся отдел внутренних расследований, Боденштайн ждал в коридоре, улучив момент, чтобы проверить звонки на своем айфоне. Никаких важных сообщений не было. Он был рад, что дело завершилось так быстро: ему не улыбалось опаздывать на встречу с нотариусом. С обанкротившимся владельцем второй половины дома в Руппертсхайне он на прошлой неделе договорился и накануне получил добро от сберегательной кассы на финансирование. Инка сразу связалась со строительными фирмами, с которыми договорилась о возобновлении работ в середине июля. Осознание того, что он самое позднее через полгода вновь будет жить в собственных стенах и закончится период, когда он снимал жилье у своих родителей, давало Боденштайну настоящий стимул к новой жизни. После двух долгих мрачных лет отсутствия ориентиров он обрел ощущение того, что наконец вновь стоит у руля и сам может определять направление, в котором потечет его жизнь. У многих мужчин, которым стукнуло пятьдесят, наступает кризис среднего возраста, у него это случилось на год раньше. Пока он ждал советника криминальной полиции, он думал о мебели, которую купит, и об оформлении сада. Насколько болезненным будет освобождение от мебели дома, который они строили вместе с Козимой и обживали в течение двадцати пяти лет?
– Боденштайн!
Он обернулся. Навстречу ему шел Франк Бенке. С трудом подавляемая ярость вспыхнула в его глазах, и на какое-то мгновение Боденштайна пронзила сумасшедшая мысль, что Бенке вытащит сейчас оружие и уложит его прямо здесь, в коридоре Управления уголовной полиции, только чтобы освободиться от своей застоявшейся злобы.
– Я не знаю, что вы здесь опять накрутили, – прошипел он, – но я это выясню. – Вы все здесь заодно.
Боденштайн пристально посмотрел на своего когда-то ближайшего коллегу. Он не испытывал ни злорадства от тщетных попыток того уличить его в проступках, ни антипатии к нему. Бенке вызывал лишь сожаление. В его жизни что-то основательно пошло не так. Связанная с этим озлобленность его разъедала, а чувство неполноценности и желание мести определяли все его мышление. Боденштайн довольно долго защищал молодого коллегу и вопреки правилам этикета проявлял по отношению к нему бо́льшую снисходительность, нежели к другим членам команды. Это продолжалось слишком долго. Бенке не внимал предостережениям и в конце концов зашел так далеко, что Боденштайн вынужден был от него дистанцироваться, чтобы не оказаться втянутым в водоворот событий.
– Франк, теперь уж смиритесь с этим, – сказал Боденштайн миролюбивым тоном. – Я со своей стороны готов все сейчас же забыть и не держать на вас зла.
– Ах, как благородно! – Бенке зло засмеялся. – Плевать я хотел, держите вы на меня зло или нет. Как только Кирххоф пришла в нашу команду, вы отшвырнули меня, как ненужную вещь. Я это не забуду. Никогда. С того дня я стал сотрудником второго сорта. И я точно знаю, что Кирххоф и Фахингер постоянно клеветали на меня. Эти идиотки сделали из меня посмешище! И вы этому потворствовали.
Боденштайн с удивлением поднял брови.
– Успокойтесь, – сказал он в ответ. – Я не допущу, чтобы вы в таком тоне говорили о коллегах. Все это совершенно не так.
– Конечно, так! – перебил его Бенке, и Боденштайн понял, насколько велика и болезненна была ревность Бенке. – Вы всегда находились под пятой у баб. Ваша жена наставляла вам рога, и… – Он сделал театральную паузу, скрестил руки на груди и злобно ухмыльнулся, – …и я, между прочим, точно знаю, что вы спали с Энгель.
Боденштайн с удивлением поднял брови.
– Успокойтесь, – сказал он в ответ. – Я не допущу, чтобы вы в таком тоне говорили о коллегах. Все это совершенно не так.
– Конечно, так! – перебил его Бенке, и Боденштайн понял, насколько велика и болезненна была ревность Бенке. – Вы всегда находились под пятой у баб. Ваша жена наставляла вам рога, и… – Он сделал театральную паузу, скрестил руки на груди и злобно ухмыльнулся, – …и я, между прочим, точно знаю, что вы спали с Энгель.
– Это правда, – раздался голос у него за спиной. Николя Энгель улыбалась холодно и очень сдержанно. – И даже не раз, господин коллега. Ведь мы были обручены. Примерно лет тридцать назад.
Боденштайн видел, как растерялся Бенке, в отчаянии понимая, что на его глазах как дым рассеялся и этот мнимый триумф.
Николя Энгель ближе подошла к нему, и он отшатнулся от нее. Рефлекторный жест подчинения, который его еще больше разозлил.
– Я надеюсь, что вы осознаете, что, работая здесь, вы получили последний шанс на службу в полиции только благодаря моему ходатайству, – сказала она тихим голосом, тембр которого был, однако, острее бритвы. – В дальнейшем вам не следует руководствоваться в работе личными мотивами, иначе в скором времени вам придется вытирать доски в полицейской школе. Я только что говорила с вашим начальником и заверила его, что мы с коллегой Боденштайном не намерены больше вообще касаться всего этого неприятного дела. Я уже в третий или четвертый раз спасла вашу шкуру, Бенке. И, таким образом, мы с вами окончательно квиты. Я думаю, мы с вами поняли друг друга.
Франк Бенке, сжав зубы, проглотил слюну и неохотно кивнул. Враждебность в его светлых глазах была убийственной. Не говоря ни слова, он повернулся и пошел прочь.
– С этим типом еще будут неприятности, – мрачно пообещала Николя Энгель. – Это бомба замедленного действия.
– Мне не следовало бы покрывать его так долго, – сказал Боденштайн. – Это было моей ошибкой. Вообще-то ему надо было тогда пройти лечение.
Николя Энгель подняла брови и покачала головой.
– Нет, ошибкой было то, что он тогда выжил после попытки суицида.
Холодность, с которой она это сказала, потрясла Боденштайна. И одновременно ему опять стало ясно, почему она сделала такую стремительную карьеру, а он нет: она не знала, что такое угрызения совести. Без сомнений, доктор Николя Энгель имела все задатки для того, чтобы дойти до самых верхов.
С тех пор как Флориан уехал, Эмма чувствовала себя ранимой и незащищенной. Доказательство его неверности и его упорное молчание в ответ на ее упреки и вопросы недвусмысленно убеждали ее в том, что в глубине своей души она в действительности никогда не была в нем уверена. Она не могла на него положиться, и это удручало ее больше всего, даже больше, чем сам факт его измены.
Центр Кёнигштайна был переполнен. Эмме пришлось ехать до самого Люксембургского замка, чтобы найти парковочное место. Может быть, она не воспринимала бы все это так болезненно, если бы не ее беременность на последних месяцах. Но, возможно, все и не зашло бы так далеко, если бы она не выглядела, как морж. Она боролась со слезами, когда шла через игровую площадку и через курортный парк в направлении пешеходной зоны. Она надеялась, что не встретит никого из знакомых. Ей ни с кем не хотелось говорить, вести эти пустые разговоры ни о чем. Люди ждут от беременных душевной радости от предвкушения появления на свет малыша, а не слез.
Эмма забрала в книжном магазине три книги, которые заказывала, зашла в соседнее кафе «Крайнер» и уселась за последний свободный столик под маркизой. Она обливалась потом, а ноги ее отекли до такой степени, что, казалось, они в любой момент могут лопнуть. Несмотря на это, она заказала шоколадное мороженое со взбитыми сливками. Она больше не придавала этому значения.
Что будет дальше? Чуть больше чем через две недели родится малыш, и она будет жить с двумя маленькими детьми у родителей своего мужа, не имея ни дома, ни мужа, ни денег. Эта неизвестность в последнее время лишала ее ночами сна и висела над ней, как грозная тень. Но еще хуже было то, что Флориан будет забирать Луизу на выходные. Она думала, что он с радостью освободится от семьи, но, к ее удивлению, он стал настаивать на своем праве забирать дочку к себе на выходные каждую вторую неделю. Эмме было не по себе при одной мысли об этом, но она, внутренне сопротивляясь, согласилась, когда он это предложил. Может быть, ей следовало отказаться от своего первоначального согласия? Ведь она не знала, куда он будет ходить с девочкой. Он якобы жил в какой-то гостинице. Вряд ли это было подходящее место для пятилетнего ребенка, с которым к тому же были серьезные проблемы.
Эмма понемногу ела шоколадное мороженое. Люди мелькали мимо нее, смеялись, были беззаботны и веселы. Неужели у нее одной проблемы?
Никто не знал, что произошло между ней и Флорианом. Для других все было так же, как в тех случаях, когда Флориан уезжал куда-нибудь и отсутствовал неделями и даже месяцами. Эмма рассказывала свекрови и свекру что-то о поездке, в которую он отправился с докладами, и они приняли эту ложь, не задавая никаких вопросов. Но самое позднее сегодня, когда Флориан будет забирать Луизу, она должна сказать правду.
– Привет, Эмма.
Она испуганно вздрогнула и подняла глаза. Перед ней стояла Сара, нагруженная пакетами с покупками.
– Извини, что напугала тебя. – Подруга поставила сумку и пакеты у стола. – Я присяду на минуту?
– Привет, Сара. Да, конечно.
– Жарко сегодня, уф! Здорово!
Саре жара не мешала, даже при сорока градусах в тени она не потела. Сводная сестра Флориана была хрупкой куколкой с большими черными, широко раскрытыми глазами и тонкими чертами лица. Ее блестящие черные волосы, как обычно, были заплетены в толстую косу. На ней было зеленое, цвета липы, летнее платье без рукавов и замшевые туфли с вырезанным мыском в тон платья, составлявшие яркий контраст с ее бархатистой, бронзового оттенка кожей, унаследованной от предков индийского происхождения. Эмма страшно завидовала фигуре, для поддержания которой Саре не требовалось ни голодать, ни заниматься спортом.
– Ты выглядишь какой-то несчастной, – Сара положила ладонь на руку Эммы. – Что-нибудь случилось?
Эмма вздохнула и пожала плечами.
– Что тебя тяготит? – продолжала допытываться Сара.
Эмма открыла рот для спонтанного ответа. «Ничего, – хотела сказать она. – У меня все хорошо».
– Что-нибудь с Флорианом?
У Сары иногда проявлялись прямо-таки невероятные способности ясновидящей. Эмма закусила губы. Она была дисциплинированным, прагматичным человеком и не принадлежала к той категории женщин, которые плачутся и жалуются своим подругам. С детских лет она привыкла решать свои проблемы самостоятельно. Ей всегда было тяжело об этом говорить. Она вытесняла свои волнения беспрестанной деятельностью и, в принципе, неплохо справлялась.
Неожиданно она слишком надолго задумалась. И это было неловко.
– Ты можешь об этом со мной поговорить. – Голос Сары звучал мягко. – Ты же знаешь. Иногда помогает, если ты просто расскажешь о том, что тебя мучает.
Говорить, говорить, говорить! Именно этого Эмма не хотела.
– Флориан мне изменяет, – прошептала она наконец.
Внезапно у нее на глазах выступили слезы.
– У нас не было близости с ноября прошлого года! – вырвалось у нее. – Раньше у нас был секс минимум три раза в неделю, а сейчас… если я до него дотрагиваюсь, он прямо-таки цепенеет.
Она вытерла слезы, но они опять потекли по лицу, как будто внутри прорвало дамбу.
– Я думаю, что он, в конце концов, тоже способствовал тому, что я так выгляжу! Мне кажется, что он как будто хотел меня наказать! Черт возьми, я ненавижу свою беременность! И ни капли не рада будущему ребенку!
– Эмма! – Сара наклонилась вперед и взяла ее руки. – Ты не должна так говорить! Ребенок, новый человек, – это самое прекрасное на свете! Это величайшая привилегия, которая дана нам, женщинам. Конечно, это тяжело и болезненно, и нам приходится приносить большие жертвы, но это ведь все забывается, как только ребенок рождается. Многие мужчины становятся неосознанно ревнивыми, многие даже испытывают страх перед своей партнершей и ребенком, который развивается в ее животе. Их поведение в таких случаях тоже часто бывает неадекватным, но и это проходит. Поверь мне. Ты должна быть немного снисходительнее к своему мужу. Он обижает тебя ненамеренно.
Эмма недоверчиво посмотрела на свою подругу.
– Ты считаешь нормальным то, как Флориан себя ведет? – прошептала она. – Две недели назад я нашла в его джинсах упаковку презервативов, и он мне это никак не смог объяснить! Он ничего не сказал, когда я спросила его о другой женщине. Вместо этого он собрал вещи и ушел в какую-то… какую-то гостиницу во Франкфурте! У меня создалось впечатление, что он был по-настоящему рад, что может отсюда уйти. От меня и от своих родителей! При этом он тогда предложил, чтобы я жила здесь, пока не появится ребенок!