– Успокойтесь! – сказал он. – Меня зовут Боденштайн. Я из уголовной полиции Хофхайма. Пожалуйста, извините за невежливое поведение моих коллег.
– Мы ее забираем, – прокряхтел руководитель группы спецназа и попытался встать на ноги. – За нанесение телесных повреждений.
– Тогда я заявлю на вас за незаконное вторжение в жилище, – возразила дама, проявив находчивость. – Вон из моей квартиры, немедленно!
На лестнице собиралось все больше жильцов дома. Они вытягивали шеи и шептались.
– Эльфрида, с тобой все в порядке? – крикнул какой-то пожилой мужчина.
– Да-да, все в порядке, – ответила бесстрашная дама и поставила баллончик со слезоточивым газом на верхнюю полку в прихожей. – Но после этого страха мне нужно выпить хереса. – Она посмотрела на Боденштайна испытующим взглядом. – Пойдемте со мной, молодой человек, – сказала она. – Вы, по крайней мере, умеете себя вести. Не то что эти два хама, которые мне чуть дверь не проломили.
Боденштайн и Пия последовали за ней в гостиную. Дубовый паркет, обои в цветочек, сервировочный столик на колесах, сплошь уставленный изящными фарфоровыми безделушками, мягкая мебель с большим количеством подушек с вышивкой, в витрине оловянные тарелки и кружки. И среди этого анахронизма – огромный плазменный телевизор. Трудно представить, что здесь обитает татуированный гигант в байкерском жилете и сапогах.
– Вы выпьете стаканчик? – спросила старая дама.
– Нет, большое спасибо, – вежливо отказался Боденштайн.
– Садитесь же. – Она открыла дверцу витрины, за которой размещалась обширная коллекция различных алкогольных напитков, взяла бокал и налила из бутылки внушительное количество. – Что, собственно, означает этот налет?
– Мы ищем Бернда Принцлера, – ответил Боденштайн. – Он ваш сын?
– Бернд? Да, он мой сын. Один из четверых. Он опять что-нибудь натворил? – Эльфрида Принцлер, ничуть не смущаясь, опрокинула в себя херес.
В дверном проеме появился Кристиан Крёгер.
– Квартира пуста, – объявил он. – И никаких следов того, что здесь кто-то недавно был.
– А кого вы ожидали увидеть? Моего сына? Я не видела его уже несколько лет.
Старая дама села в кресло, которое было направлено в сторону телевизора. Она хихикнула.
– Извините, что я применила слезоточивый газ, – прыснула она, и Пия предположила, что она выпила сегодня уже не первый бокал хереса. – Но здесь ходит так много всякого сброда, что я всегда имею при себе баллончик. Даже если я иду в магазин или на кладбище.
– Нам действительно жаль, – сказала Пия. – Наши коллеги несколько переусердствовали. Мы не хотели вас напугать.
– Увлеклись. – Эльфрида Принцлер махнула рукой. – Вы знаете, мне восемьдесят шесть лет. Жизнь здесь довольно скучная. Сейчас мало что происходит. Теперь мы можем две недели об этом говорить.
Хорошо, что она воспринимает это с юмором. Другие люди в такой ситуации наверняка бы заявили на них. И с полным основанием.
– А что вам, собственно говоря, нужно от Бернда? – спросила с любопытством фрау Принцлер.
– У нас к нему пара вопросов, – ответил Боденштайн. – Вы не знаете, где мы могли бы его найти? У вас есть его номер телефона?
Пия огляделась и подошла к комоду, на котором стояли недавно сделанные фотографии. На стене висели темно-коричневые снимки, на которых были изображены молодая Эльфрида Принцлер и ее муж.
– Нет, к сожалению, нет. – Старая дама покачала головой. – Другие сыновья регулярно меня навещают, но не Бернд. Он живет собственной жизнью. Он всегда был таким. Ему то и дело приходят письма, которые я отправляю потом на почтовый ящик в Ханау.
Она развела руками.
– Пока я не слышу о нем ничего, я спокойна. Отсутствие вестей – это хорошие вести.
– Это Бернд? – спросила Пия, указав на одну из серебристых рамок. Халк Хоган[24] с темными волосами возле черного автомобиля, рядом женщина, двое детей и белый питбуль-терьер.
– Да, – подтвердила Эльфрида Принцлер. – Ужасные татуировки, правда? «Как матрос!» – всегда говорил мой муж – царство ему небесное!
– Это старая фотография?
– Он прислал мне ее в прошлом году.
– Не могли бы вы мне ее одолжить? – попросила Пия. – Я вам верну ее на следующей неделе.
– Да, возьмите.
Белая кошка вернулась и, мурлыча, прыгнула на колени Эльфриды Принцлер.
– Спасибо. – Пия вынула фотографию из рамки и перевернула. Это была фотооткрытка, какие можно сделать в интернет-шопе.
«Счастливого Рождества-2009 желают Бернд, Эла, Никлас и Феликс. Всего тебе наилучшего, мама!» — было написано на обороте. Байкеры тоже посылают своим матерям рождественские открытки.
Внимательно рассмотрев почтовый штемпель, Пия внутренне возликовала. На почтовой открытке стоял штамп Лангензельбольда, кроме этого, на фото был частично виден номер машины.
Через четверть часа они вышли из дома, перед которым постепенно скапливался народ. Джем передал по телефону Каю Остерманну адрес абонентского ящика, хотя шансы разузнать что-либо через почту в выходной день были невелики.
– Вся эта акция – впустую потраченное время, – ворчал Крёгер по дороге к машине. – Какая досада!
– Не совсем, – Пия протянула ему фотооткрытку, которую положила в пакет для вещественных доказательств. – Может быть, тебе это как-то пригодится.
– Ты умная девочка. – Кристиан Крёгер стал рассматривать фото. – Даже если это не тот черный «Хаммер», который стоял перед домом Ханны Херцманн.
Воскресенье, 27 июня 2010
Улица, освещенная тусклым светом двух фонарей, казалась вымершей. Без десяти четыре утра в гостинице «Рудольф» было тихо, ни в одном из окон не было света. Бернд велел ей посмотреть, нет ли поблизости чужих автомобилей, прежде чем она выйдет из машины и откроет ворота. Он предложил ей даже отвезти ее домой, но она отказалась. Она медленно проехала по улице, свернула налево в Хайнграбен и у «Рудольфа» опять выехала на Альт-Нидерхофхаймер. Ничего подозрительного. Машины соседей она знала, а у всех остальных автомобилей, которые попались ей на глаза, были номера округа Майн-Таунус. Если это будет продолжаться, у нее когда-нибудь разовьется мания преследования. Леония остановилась перед воротами усадьбы, вышла и открыла калитку. Датчик движения среагировал, над дверью дома вспыхнул прожектор, и весь двор осветился ярким светом. Она отодвинула засов и открыла ворота. Вообще-то она не была особенно пугливой, хотя уже много лет жила одна, но последние несколько дней, когда темнело, у нее возникало какое-то странное неприятное ощущение. Интуиция редко ее обманывала. Если бы она только прислушалась к своему инстинкту и не вмешивала Ханну Херцманн во все это дело, то у них не было бы сейчас всех этих проблем! Ее неприязнь к этой высокомерной, тщеславной особе стала беспредельной. Из-за нее они только что по-настоящему поссорились!
Леония въехала на машине во двор и тщательно задвинула засов. В доме она прошла на кухню и достала из холодильника бутылку колы-лайт. Ее язык приклеился к нёбу. Жажда была так сильна, что она залпом выпила пол-литровую бутылку. Одной рукой она, как договаривались, набрала эсэмэску: «Все в порядке, я дома».
Она сбросила с ног туфли и пошла в туалет, который вообще-то предназначался для ее пациенток. Весь день ее мучил ужасный метеоризм, но она просто не могла воспользоваться туалетом где-нибудь в другом месте. Облегчившись, она приоткрыла окно и вышла. Мимоходом она нажала выключатель, и ее охватил смертельный страх. Прямо перед ней стояли две фигуры в масках и в натянутых глубоко на глаза бейсболках.
– Что… что вы здесь делаете? – Леония попыталась придать своему голосу твердость, хотя ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Как вы сюда попали?
Черт возьми! Мобильник остался на кухонном столе. Она медленно попятилась назад. Может быть, ей побежать вверх по лестнице, закрыться в спальне и из окна звать на помощь? А был ли вообще ключ в двери? Еще один шаг назад. До лестницы метра полтора. Не смотреть туда, подумала она, просто побежать, рассчитывая на эффект внезапности. Рывком она сможет это сделать. Она напрягла мышцы и помчалась, но тот из мужчин, который был выше ростом, среагировал молниеносно. Он схватил ее за руку и сильным грубым толчком отбросил назад. Крепкая рука схватила ее за шею и с такой силой ударила головой о стену, что она с помутненным сознанием опустилась на колени. Сначала у нее перед глазами поплыли звездочки, потом все стало двоиться. Теплая жидкость побежала у нее по щеке, капая с подбородка на пол. Она вспомнила о Ханне, о том, что с ней произошло. Они тоже ее изобьют и изнасилуют? Леония дрожала всем телом, страх перешел в настоящую панику, когда она услышала громкий шум. В следующий момент ее схватили за ноги и потащили по полу в лечебное помещение. Она цеплялась за дверную коробку, пыталась ухватиться за что-нибудь, дрыгала ногами. От болезненного удара в ребра у нее перехватило дыхание, и она прекратила сопротивление.
– Пожалуйста, – задыхаясь, пробормотала она в отчаянии, – пожалуйста, пощадите меня.
Майке открыла глаза, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где она находится. Она уютно потянулась и положила руки под голову. За окном щебетали птицы, и через ставни пробивался солнечный свет, оставляя на глянцевом паркетном полу светлые полосы. Вчера вечером она поздно легла. Они с Вольфгангом ужинали во Франкфурте, и она довольно много выпила. Он опять предложил ей переночевать у него в доме, так как ему абсолютно не нравилась ее идея оставаться одной в доме в Лангенхайне. На сей раз она приняла его предложение, умолчав о том, что уже пару недель присматривала за квартирой своей подруги в Заксенхаузене, а вовсе не жила у Ханны. Она любила великолепную белую виллу семьи своего крестного с тех пор, когда была еще ребенком. Раньше она часто здесь ночевала, когда ее мать куда-нибудь уезжала. Мать Вольфганга была для нее третьей бабушкой. Майке ее искренне любила. Ее самоубийство девять лет назад повергло Майке в настоящий шок. Она не понимала, почему кто-то, кто жил в красивом доме, имел достаточно денег, кого все любили и всюду с радостью принимали, просто повесился в амбаре. Кристина страдала тяжелой депрессией, как ей тогда объяснила Ханна. Майке не помнила отчетливо похороны. Это было прекрасным солнечным сентябрьским днем. Сотни людей прощались с ней у вырытой могилы. Майке было тогда двенадцать лет, и больше всего ее впечатлило тогда, что Вольфганг рыдал, как маленький ребенок. Его отец, правда, тоже всегда был очень приветлив с ней, но с тех пор как она однажды видела, как он орал и ругался на Вольфганга, она стала его бояться. Вскоре после похорон Кристины Матерн Ханна вышла замуж во второй раз, и Георг – ее новый муж – очень ревностно относился к дружбе между Ханной и Вольфгангом, поэтому они очень редко приезжали на виллу в Оберурзель.
Вчера Майке весь день провела с Вольфгангом в поездках и наслаждалась этим. Он никогда не обращался с ней как с ребенком, даже когда она была еще маленькой. Все эти годы он был ее другом и доверенным лицом, единственным человеком, с которым она могла обсуждать такие вещи, о которых не хотела говорить ни со своим отцом, ни тем более с матерью. Вольфганг навещал ее в различных психиатрических клиниках, он ни разу не забыл про ее день рождения и всегда пытался наладить контакт между ней и Ханной. То и дело Майке задавалась вопросом, почему он не женат. С тех пор как она узнала, кто такие геи, она размышляла, не из них ли он, но подтверждений эта гипотеза не нашла. Однажды она спросила об этом мать, но Ханна только пожала плечами. «Вольфганг – индивидуалист, – ответила она. – И так было всегда».
Ханна! При мысли о матери в ней заговорила совесть. Она все еще ни разу не была у нее в клинике. Вчера она разговаривала по телефону с Ириной, которая, конечно, побывала у Ханны. Но то, что рассказала ей Ирина, еще больше убедило Майке в том, что она должна отложить свой визит. Она содрогнулась и натянула одеяло до подбородка. Ирина засыпала ее упреками, которые Майке не хотела слышать. Когда-нибудь она навестит мать, но не сегодня. Сегодня Вольфганг собрался поехать с ней на обед в Райнгау в его шикарном кабриолете «Астон-Мартин». «Чтобы ты переключилась на другие мысли», – сказал он вчера вечером.
На ночном столике зажужжал смартфон. Майке протянула руку, выдернула шнур зарядного устройства и разблокировала телефон. За последние двадцать четыре часа она получила двадцать два анонимных звонка. Она из принципа не отвечала на звонок, если он поступал со скрытого номера, тем более что это могли быть легавые. На сей раз это было эсэмэс-сообщение.
«Добрый день, фрау Херцманн. Пожалуйста, позвоните мне. Это очень важно! Всего хорошего. П. Кирххоф».
Важно? Для кого? Для нее нет.
Майке сбросила эсэмэс и прижала колени к груди. Оставили бы они ее в покое.
Утром, в десять минут девятого, на центральную телефонную станцию Регионального управления полиции поступил звонок. Спустя пятьдесят секунд дежурный комиссар проинформировал Боденштайна, и тот опять позвонил Пие, которая уже ехала в больницу Хёхста к Ханне Херцманн.
По дороге в Хофхайм Боденштайн вызвал Кая, Джема и Крёгера в комиссариат, а также позвонил из машины дежурному прокурору, чтобы срочно запросить постановление на производство обыска в пристанище Килиана Ротемунда. Через три четверти часа после звонка вся команда, за исключением Пии, собралась в отделе полиции, но даже после третьего прослушивания записи никто не мог сказать, был ли это женский или мужской голос, двумя сжатыми фразами сообщивший то, чего до этого никто не знал.
«Человек, которого вы ищете, живет в кемпинге на Хёхстер-вег в Шванхайме. И он сейчас как раз на месте».
С тех пор как все дневные региональные газеты в Южном Гессене опубликовали фотографию Килиана Ротемунда, это был первый конкретный сигнал.
– Пришлите два патрульных автомобиля к кемпингу, – сказал Боденштайн дежурному комиссару. – Мы едем немедленно. Остерманн, как только придет постановление на обыск…
Он запнулся. Да, что тогда?
– …я сразу отправлю его в приложении мейлом на ваш айфон, шеф, – закончил фразу Кай Остерманн и кивнул.
– Так можно? – удивился Боденштайн.
– Естественно. Я его отсканирую. – Остерманн ухмыльнулся. И хотя Боденштайн достаточно хорошо разбирался в своем смартфоне, современная коммуникационная техника все еще была сложна для него.
– А как…
– Я знаю, как это делается, – нетерпеливо прервал Крёгер Боденштайна. – Давай поехали, пока парень опять не улизнул.
Через полчаса они были у кемпинга на берегу Майна. Два патрульных автомобиля стояли на парковочной площадке перед выкрашенной в желтый цвет одноэтажной постройкой с плоской крышей, в которой размещалась столовая с напыщенным названием «Майн-Ривьера» и санитарные помещения для обитателей кемпинга. Боденштайн оставил свой пиджак в машине и закатал рукава рубашки, которая, несмотря на ранний час, уже прилипала к спине. Рядом с переполненными мусорными контейнерами, источавшими неприятный запах, до самого водосточного желоба возвышались горы пустых ящиков из-под бутылок. Через открытое окно с порванной москитной сеткой видна была узкая неопрятная кухня. Грязная посуда и стаканы стояли на каждом свободном пространстве, и Боденштайн содрогнулся при мысли, что ему пришлось бы съесть что-то, приготовленное здесь.
Один из коллег в униформе нашел арендатора «Майн-Ривьеры». Боденштайн и Крёгер вошли на террасу, выложенную плитами из бетона с обнаженным наполнителем, которая называлась «Ресторан в саду», о чем свидетельствовала большая вывеска. Вечерами гирлянды огней и пластиковые пальмы в сочетании с повышающимся уровнем алкоголя создавали атмосферу отдыха, но в ярком солнечном свете со всей беспощадностью открывалась картина полного запустения и убогости. Места, подобные этому, глубоко удручали Боденштайна.
За столиком, покрытым пластиковой скатертью, под выгоревшим солнцезащитным зонтиком сидела супружеская пара арендаторов и завтракала. Их завтрак, похоже, состоял главным образом из кофе и сигарет. Худой лысый мужчина пожелтевшими от табака пальцами листал «Бильд ам Зонтаг» и был не особенно рад визиту полиции ранним воскресным утром. На нем были клетчатые поварские брюки и футболка, желтый оттенок которой позволял предположить, что его одежда уже давно не знала стиральной машины, о чем свидетельствовал и резкий запах застарелого пота, исходивший от мужчины.
– Я его не знаю, – пробормотал он, бросив безразличный взгляд на фотографию, которую Крёгер сунул ему под нос. Его жена закашлялась и раздавила сигарету в переполненной пепельнице.
– Покажите-ка. – Она протянула руку. Толстые пальцы с покрытыми красным лаком ногтями и нанизанными на них золотыми кольцами, накрашенные черной тушью глаза и волосы с начесом и челкой, что было в большой моде во времена ее юности в шестидесятые годы. Нежная Ирма[25] местного розлива. Она была высокой, объемной и энергичной женщиной и наверняка не имела проблем с напившимися гостями. Из мусорных баков до террасы донесся сладковато-гнилостный запах. Боденштайн скорчил гримасу и задержал дыхание.
– Вы знаете этого человека? – спросил он сдавленным голосом.
– Да. Это доктор, – сказала она, критически рассмотрев фотографию. – Он живет в вагончике номер сорок девять. Вон по той дороге вниз. Перед вагончиком зеленая палатка-тамбур.
Сухопарый мужчина бросил на свою жену гневный взгляд, который она проигнорировала.
– Я не хочу здесь неприятностей. – Она вернула Крёгеру фотографию. – Если у наших нанимателей конфликт с полицией, это не моя проблема.
«Очень здравая позиция», – подумал Боденштайн. Он поблагодарил и поспешно покинул «Майн-Ривьеру» и ее арендаторов, которые тут же начали громко ссориться. Они должны найти вагончик, прежде чем «лысая голова» сможет предупредить Килиана Ротемунда по мобильному телефону. Он отправил своих коллег в разных направлениях в поисках вагончика, так как последовательность в нумерации домов была логичной лишь отчасти и на большом участке территории, по сути, отсутствовала. Джем Алтунай наконец нашел жилой вагончик с номером сорок девять почти на противоположном конце площадки. Палатка-тамбур была зеленой лет сорок назад, но номер был верным. Несколько молодых людей сидели на садовых стульях перед вагончиком на соседнем участке и с любопытством наблюдали за ними.