Один из его клиентов в кемпинге прислал ему эсэмэс-сообщение, в котором написал, что полиция в воскресенье произвела обыск в его вагончике и сейчас разыскивает его. От Бернда он узнал, что Леония Вергес умерла. Кто-то учинил над ней жестокую расправу прямо у нее дома. По правде говоря, он должен был бы быть шокирован этой новостью, но этого не произошло. Еще в субботу он видел Леонию у Бернда. Она утверждала, что Ханна, несмотря на все предостережения, не понимает всю серьезность положения и уже что-то выболтала. Килиан, правда, защищал Ханну, но в глубине души у него тоже возникли сомнения в ее благонадежности, так как она с четверга ничего не давала ему о себе знать. От нее не было ни эсэмэс-сообщений, ни мейлов, ни звонков. Они дискутировали уже больше часа, когда Леония с язвительной ноткой в голосе сказала, что то, что случилось с Ханной, она получила по заслугам. Килиан был огорошен, когда она сообщила, что на Ханну напали и изнасиловали в ночь с четверга на пятницу и она находится сейчас в больнице. То равнодушие и безучастность, с которой она это сказала, переполнили чашу терпения Килиана. Между ними возникла серьезная ссора, он сел на свой мотороллер и ночью поехал в Лангенхайн в надежде встретить там, может быть, дочь Ханны и узнать от нее подробности, но в доме было тихо и темно.
Килиан не знал, сыграет ли вообще какую-нибудь роль то, что он узнал в Голландии.
Они попали в осиное гнездо, и осы их беспощадно атаковали: Леония погибла, Ханна лежала в больнице с тяжелыми телесными повреждениями, а его разыскивала полиция. Бернд решил пока ничего не рассказывать обо всем этом Михаэле, так как никто не мог предположить, как она отреагирует на эти дурные новости.
Уже несколько часов Килиан размышлял о том, почему именно в голландской газете была напечатана его фотография с обращением о помощи в розыске. Может быть, кто-то знал, что он отправился в Амстердам, или после сообщения в прессе фотография появилась во всех крупных европейских газетах?
К обеду он принял решение отправить сенсационный материал, полученный во время беседы, по почте в Германию на тот случай, если его арестуют по пути домой. Он купил уплотненный конверт и, прежде чем написать адрес на конверте и отнести его на почту, долго обдумывал, на чей адрес ему следует отправить письмо. Потом в кафе поблизости от главного вокзала Амстердама он ждал своего поезда, который отправлялся в 19.15. За пять минут до отправления он заплатил за две чашки кофе и кусок пирога, взял свою сумку и отправился в направлении нужного перрона.
Он рассчитывал, что его будут ждать по прибытии во Франкфурт, но не в Амстердаме. Однако внезапно перед ним как из-под земли выросли одетые в черные маскировочные костюмы мужчины, один из которых сунул ему под нос удостоверение и объявил на чистейшем немецком языке а-ля Руди Каррелл[34], что он арестован. Килиан не оказал никакого сопротивления. Рано или поздно его все равно отправили бы в Германию, но теперь наконец у него в руках будут доказательства, которых ему до сих пор все время не хватало. Убедительные, однозначные доказательства и большое количество имен. У этой банды было много голов, как у гидры, у которой вместо отсеченной головы сразу вырастала новая. Но с помощью той информации, которой он теперь располагал, он ощутимо обессилит этих извращенных, потерявших совесть свиней и одновременно отмоет свое имя и таким образом реабилитирует себя. Пара дней в голландском штрафном изоляторе его больше не пугала.
Еще в ходе программы поступили первые звонки с сигналами, но самый важный звонок был сделан не в студию программы «Дело № XY», а Каю Остерманну и всполошил всю команду. Было десять минут двенадцатого, когда Пия набрала номер телефона Боденштайна, и он сразу ответил.
Она села на ступеньку лестницы перед охраной, закурила и коротко сообщила ему детали. Позвонила женщина, которая видела погибшую девушку в начале мая в Хёхсте, на Эммерих-Йозефштрассе. Она как раз пришла нагруженная покупками домой и искала перед дверью дома ключи, когда к ней с распахнутыми в панике глазами подбежала молодая светловолосая девушка и на ломаном немецком языке попросила о помощи. Через несколько секунд у бордюра рядом с ними остановился серебристого цвета автомобиль, и из него вышли мужчина и женщина. Девушка у входа в дом сжалась в комок и, как будто защищаясь, положила руки на голову – жалкое зрелище. Парочка объяснила свидетельнице, что это их дочь, она психически больна и страдает бредовыми иллюзиями. Оба вежливо извинились, затем они забрали девушку, которая без сопротивления последовала за ними и села в машину. На вопрос, почему она раньше не заявила в полицию, женщина ответила, что она в начале июня уехала на три недели в круиз и почти забыла этот случай, пока случайно сегодня вечером не увидела фотографию погибшей девушки, обнаруженной в Майне. Она была на сто процентов уверена, что это та самая девушка, которая умоляла ее о помощи, и обещала на следующее утро прийти в комиссариат для дачи показаний.
– Да, это действительно звучит многообещающе, – сказал Боденштайн. – Но сейчас постарайся отправиться домой. Я прилечу завтра семичасовым рейсом и не позднее половины девятого буду в конторе.
Они попрощались, и Пия убрала телефон. Ей стоило невероятного усилия воли подняться со ступени лестницы и направиться к автомобилю, который, как нарочно, стоял на самом дальнем парковочном месте.
– Пия! Подожди! – крикнул позади нее Кристиан Крёгер. Она остановилась и обернулась. Ее коллега быстрыми шагами шел к ней, и она в который раз задалась вопросом: кем он был – человеком или вампиром, не нуждавшимся в отдыхе. Он, как и она сама, с самого рассвета был на ногах, в последние ночи практически не спал, однако же выглядел совершенно бодрым.
– Послушай, Пия, у меня кое-что вертится весь день в голове, – сказал он, идя рядом с ней через слабо освещенную парковочную площадку между зданиями Региональной уголовной полиции и улицей. – Может быть, это всего лишь незначительная случайность, а может быть, и нет. Ты помнишь тот автомобиль, который много раз видели соседи Леонии Вергес недалеко от ее дома?
– «Хаммер» Принцлера? – предположила Пия.
– Нет, другой. Серебристый «комби». Ты ведь записала номера, – ответил нетерпеливо Кристиан. – На запрос о владельце нам сообщили, что автомобиль зарегистрирован на «Общество солнечных детей» в Фалькенштайне.
– Да. И что?
– Прокурор Маркус Мария Фрей состоит в попечительском совете Фонда Финкбайнера, который управляет этим обществом.
– Я знаю, – Пия кивнула и остановилась возле своей машины.
– А тебе известно, что он был приемным ребенком доктора Йозефа Финкбайнера? – Кристиан выжидающе посмотрел на нее, но способность интеллектуального восприятия Пии на сегодня уже была исчерпана. – Он учился на юридическом факультете на стипендию Фонда Финкбайнера.
– И что? К чему ты клонишь?
Кристиан Крёгер относился к тому сорту людей, которые знали огромное количество невероятных и непонятных вещей и хранили их в своем мозгу всегда в боевой готовности. Если он что-то однажды слышал, он этого никогда уже не забывал. Эта способность была его бременем, от которого он подчас страдал, так как нередко люди в его окружении с трудом могли следовать за ходом его мысли.
– Такие люди, как Фрей, часто ведь проявляют социальную активность. – Пия, зевая, чуть не вывихнула себе челюсть, ее глаза слезились от усталости. – И то, что он делает это в фонде своего собственного приемного отца, с которым тесно связан по многим причинам, вполне объяснимо.
– Да, ты права. – Кристиан наморщил лоб. – Это было всего лишь предположение.
– Я смертельно устала, – сказала Пия. – Давай завтра еще поговорим об этом, хорошо?
– Хорошо. – Он кивнул. – Тогда спокойной ночи.
– Да, спокойной ночи. – Пия открыла машину и села за руль. – Кстати, тебе тоже нужно немного поспать.
– Ты беспокоишься обо мне? – Кристиан наклонил голову и усмехнулся.
– Конечно. – Пия поддержала его слегка заигрывающий тон. – Ты всегда был моим любимым коллегой.
– Я всегда думал, что это Боденштайн.
– Он мой любимый шеф, – она завела двигатель, включила задний ход и подмигнула ему. – До завтра!
Четверг, 1 июля 2010
В отделе К2 царил исполненный надежды оптимистический дух. Выступление Боденштайна в программе «Дело № XY» принесло новую волну наводок, которые оставалось только проверить. Свидетельница Карен Веннинг ровно в девять явилась в комиссариат и поминутно описала произошедшее 7 мая. Она была абсолютно уверена, что девушка, которая так отчаянно просила о помощи, была той самой обнаруженной в Майне жертвой, и вызвалась при участии специалиста из Управления уголовной полиции земли помочь в составлении фоторобота мнимых родителей.
– Она художник-гример во франкфуртском драматическом театре и разбирается в лицах, – объяснила Пия своему шефу, который приехал, когда она и Джем закончили беседу со свидетельницей. – Дама уже работала в кино, на телевидении и в театре.
– Она заслуживает доверия? – Боденштайн снял пиджак и повесил его на спинку стула у своего письменного стола.
– Да, безусловно. – Пия села за свой письменный стол и в сжатой форме изложила ему информацию, которую они получили в результате разговора с Лутцем Альтмюллером. Боденштайн внимательно слушал.
– Ты сомневаешься в том, что Ротемунд преступник? – Он наморщил лоб.
– Да. В их отношениях с Ханной Херцманн есть что-то, что выходит за рамки профессионального интереса, – ответила Пия. – В среду вечером она отвозила его в кемпинг и была у него в вагончике. Волос, найденный там, принадлежит ей. А что, если в ту ночь у них были просто половые сношения по обоюдному согласию?
– Может быть, – проговорил Боденштайн. – А что с Принцлером?
– Коллеги из Франкфурта сделали милость и назначили мне время для встречи в Пройнгесхайме сегодня во второй половине дня, – сказала Пия с сарказмом. – Кстати, я узнала, что обыск в его доме не дал результатов, как ты и предполагал. Никакого оружия, никаких наркотиков, украденных автомобилей или нелегально проживающих девушек.
Боденштайн сделал глоток кофе и воздержался от комментариев. Пия продолжила свое сообщение, рассказав, что они проверили всю картотеку пациентов Леонии Вергес, но безуспешно.
– С какой целью вы это делали? – спросил Боденштайн.
– Чутье подсказывает мне, что Ханна Херцманн проводила свое расследование не в отношении «Королей дороги», – ответила Пия, скрестив руки на груди. – Я думаю, что оба случая – с Ханной Херцманн и Леонией Вергес – взаимосвязаны. Вероятно, это был один и тот же преступник.
– Понятно. Почему ты так думаешь?
– Кай, Кристиан и я говорили о возможном психологическом профиле преступника. Мы думаем, ему где-то от сорока до пятидесяти лет, у него или коммуникационный барьер, или проблемы с женщинами в целом и заниженная самооценка. У него явные садистические и вуайеристические наклонности, он испытывает удовлетворение от страданий других, когда жертва молит его о пощаде и борется со смертью. Ему нравится властвовать над людьми, которые его превосходят, но которых он может унизить и оскорбить их достоинство тем, что заковывает их в кандалы и вставляет в рот кляп. У него отсутствуют представления о морали. Он скорее холерик, но тем не менее очень умен и, вероятно, также образован.
Она улыбнулась, когда увидела удивленное лицо Боденштайна.
– Повышение квалификации Кая оправдалось, не так ли?
– По крайней мере, это звучит впечатляюще, – ответил Боденштайн. – Кому из наших подозреваемых подходит этот профиль?
– К сожалению, мы до сих пор не знаем достаточно хорошо ни Ротемунда, ни Принцлера, чтобы судить об этом, – призналась Пия. – Поэтому я хотела бы сегодня после обеда взять с собой в Пройнгесхайм Кая или Кристиана.
– С моей стороны никаких возражений, – Боденштайн допил кофе. – Это все?
– Нет. – Пия решила самую щекотливую тему оставить «на закуску». – Я бы очень хотела услышать от тебя что-нибудь о смерти Эрика Лессинга.
Боденштайн, который как раз хотел поставить свою чашку, замер с ней в руке. Его лицо мгновенно закрылось, как будто у него внутри опустилось жалюзи. Чашка парила в двух сантиметрах от блюдца.
– Я об этом ничего не знаю, – сказал он, поставив чашку, и встал. – Пойдем в переговорную комнату.
Пия была разочарована, хотя и рассчитывала на подобную реакцию.
– Это Франк застрелил его и двоих «Королей дороги»?
Боденштайн остановился, не оборачиваясь к ней.
– Что это значит? – спросил он. – Какое это имеет отношение к нашим делам?
Пия вскочила и подошла к нему.
– Я думаю, что Франка использовали, чтобы устранить опасного свидетеля, а именно осведомителя Эрика Лессинга. Лессинг, видимо, узнал у «Королей дороги» нечто, что никто не должен был знать. Это не было ни случайностью, ни самообороной. Это было тройным убийством, которое кто-то заказал. Франк выполнил этот заказ. Кто знает, что ему рассказали? Так или иначе, он застрелил коллегу.
Боденштайн тяжело вздохнул и обернулся.
– Ну, тогда ты все знаешь, – сказал он.
На какой-то момент в комнате воцарилась полная тишина, только через закрытую дверь доносился приглушенный звон телефона.
– Почему ты мне этого никогда не рассказывал? – спросила Пия. – Я никак не могла понять, почему к Франку было такое особое отношение, почему ты его всегда защищал. Твое недоверие обижает меня.
– Это не имеет ничего общего с недоверием, – ответил Боденштайн. – Я сам не имел к этому никакого отношения, поскольку работал совсем в другом отделе. Причиной, по которой я вообще узнал некоторые подробности, была…
Он запнулся, задумавшись.
– …доктор Николя Энгель, – закончила фразу Пия. – Она была руководителем соответствующего отдела. Я права?
Боденштайн кивнул. Они посмотрели друг на друга.
– Пия, – сказал он наконец тихо, – это очень опасное дело. Вплоть до сегодняшнего дня. Я сам не знаю имен, но некоторые из ответственных лиц того времени и сегодня все еще занимают высокие посты. Они в свое время прошли по трупам, они сделают это и сегодня.
– Кто?
– Я этого не знаю. Николя мне не рассказывала детали. Наверное, чтобы защитить меня. Но и я не хотел знать больше этого.
Пия внимательно посмотрела на своего шефа. Она задавалась вопросом: говорит ли он ей правду? Что в действительности было ему известно? И совершенно неожиданно осознала, что больше не доверяет ему. Что бы он сделал и как далеко пошел бы, чтобы защитить себя и других?
– Что ты намерена делать? – спросил он.
– Абсолютно ничего, – солгала она, пожав плечами. – Это старые дела. Видит бог, нам есть чем заняться.
Их взгляды встретились. В его глазах на мгновение вспыхнуло нечто подобное облегчению. Или ей это только показалось?
В дверь постучали, и Кай просунул голову внутрь.
– Я сейчас разговаривал по телефону с человеком, который в ночь, когда была изнасилована Ханна Херцманн, видел кое-что интересное за бензозаправочным комплексом в Вайльбахе. – Тот факт, что даже Кай, который обычно поражал каждого своим невозмутимым спокойствием, был прямо-таки вне себя, свидетельствовал о том, насколько даже его подточило напряжение последних недель. – Он около двух часов ночи ехал по проселочной дороге между Хаттерсхаймом и Вайльбахом, когда внезапно с полевой дороги выскочила машина без габаритных огней. От неожиданности он чуть не съехал в кювет, но успел мельком бросить взгляд на водителя.
– И что? – спросил Боденштайн.
– Это был мужчина с бородой и зачесанными назад волосами.
– Бернд Принцлер?
– По описанию похож. К сожалению, он не запомнил марку автомобиля и номер. Он только сказал, что это был большой автомобиль темного цвета. Это вполне мог быть «Хаммер».
– Хорошо. – Боденштайн напряженно думал. – Принцлера надо привезти сюда. Я хочу устроить ему очную ставку со свидетелем, сразу завтра утром.
Пия села в свой автомобиль и выругалась, потому что чуть не обожгла себе руки, взявшись за руль. Машина стояла на солнце и была горячей, как жерло печи. Ей нужна была спокойная обстановка, чтобы обдумать все, что она только что узнала. В двухстах метрах от Регионального отделения уголовной полиции начинались поля Крифтеля, плантации с овощами и клубникой, которые простирались до самой трассы А66. Пия свернула налево на трассу L3016, которую в народе называли «клубничная миля», и доехала до первой полевой дороги. Там она оставила машину и пошла дальше пешком.
Сегодня опять господствовало солнце, но, как обычно, это сопровождалось ужасной духотой, что не позднее чем к вечеру вновь предвещало грозу. На поросших травой полевых дорогах то и дело попадались глинистые лужи, которые оставались после последнего дождя. Силуэт Франкфурта казался более отдаленным, чем обычно в ясные дни, как и горный хребет Таунуса на западе.
Пия, сунув руки в карманы джинсов и опустив голову, с трудом брела мимо яблоневых и сливовых деревьев, поддерживаемых шпалерами. Ее глубоко потрясло то, что у Боденштайна были такие тайны. Пия знала и уважала его как мужчину, который защищал свои убеждения, даже если они были непопулярны, как человека с выраженным чувством справедливости и высокими моральными ценностями, неподкупного, дисциплинированного, корректного и прямолинейного. Она считала его снисхождение к проступкам Бенке простительной слабостью, лояльностью по отношению к коллеге, с которым проработал много лет и у которого возникли личные и финансовые проблемы, потому что именно этим оправдался однажды перед ней Боденштайн. Теперь она поняла, что это была ложь.