Некоторое время они сидели молча и слушали сказку.
Неожиданно Луиза вынула палец изо рта.
– Я хочу, чтобы приехал папа и забрал меня, – сказала она.
Вся команда отдела К2 в напряжении сидела перед телевизором в кабинете доктора Николя Энгель. И хотя у каждого из них позади был трудный долгий день, все были бодры и с любопытством ждали участия Боденштайна в программе «Дело № XY». В среднем передачу смотрели семь миллионов телезрителей. В период отпусков аудитория, конечно, сокращалась, но это была возможность выйти на широкие круги общественности.
Так как о девушке, найденной в реке, было слишком мало информации, не имело смысла снимать установочный план, зато по делу Ханны Херцманн имелся уже готовый для съемки материал. Боденштайн был как раз первым, и когда он появился в кадре, в кабинете советника по уголовным делам можно было услышать, как пролетит муха. Пия не могла как следует сконцентрироваться на выступлении шефа, который по своему красноречию и деловитости ни в чем не уступал ведущему, в отличие от большинства других коллег, которые от нервозности часто казались неловкими и беспомощными. После разговора с Лутцом Альтмюллером в голове Пии царил полный хаос. Иногда ей казалось, что она совершенно отчетливо смогла ухватить главное, потом обрывки информации вновь перемешивались в страшную путаницу. Минимум два человека, которые находились с ней сейчас в одном помещении, могли бы привнести ясность в ее мысли. Николя Энгель была руководителем отдела К2 во Франкфурте, когда при полицейском налете в квартале «красных фонарей» были застрелены осведомитель и двое членов банды «Короли дороги». А Катрин, по меньшей мере, знала имя Эрика Лессинга.
Всю вторую половину дня Кристиан, Джем и она проверяли истории болезни в картотеке Леонии Вергес в поисках каких-либо улик, но все было напрасно. Они то и дело натыкались на трагические и удручающие судьбы женщин, подвергшихся сексуальному насилию и получивших психические и психологические травмы, но не было ничего, что указывало бы на связь с Ротемундом, Принцлером или Ханной Херцманн.
На экране появилась фотография Килиана Ротемунда. Это был действительно интересный мужчина, а его голубые глаза были настолько необычными, что казалось невероятным, чтобы его никто нигде не заметил. А что, если он на самом деле безвинно стал жертвой коварного заговора? Пия попыталась представить себе, как бы она себя повела, если бы узнала, что ее близкий друг, с которым у нее был конфликт, оказался педофилом. Как бы она отреагировала, если бы он уверял ее, что невиновен? Поверила бы она ему вопреки имеющимся противоречиям? Пия задумчиво смотрела на экран, на котором как раз появился номер телефона для сообщения полезной информации.
– Я пойду быстренько вниз, покурю, – сказала Катрин, сидевшая рядом с ней, и встала с места.
– Подожди, я пойду с тобой. – Пия взяла свой рюкзак и тоже поднялась. У Кая поблизости был телефон на тот случай, если действительно поступят звонки по какому-нибудь из дел, о которых заявил Боденштайн, и их переведут на его номер. Пия вслед за Катрин спустилась вниз по лестнице до подвала и перед помещением, которым редко пользовались, вышла на улицу.
– Шеф вполне мог стать актером, – заметила Катрин и закурила. – Мне кажется, окажись я перед камерой, ни одного толкового слова не сказала бы.
– Надеюсь, это принесет плоды.
Пия тоже закурила и прислонилась к стене. Хотя она встала сегодня в начале четвертого утра, она не чувствовала никакой усталости. Ее воодушевляло предчувствие того, что она, возможно, находится в миллиметре от прорыва, которого они все ждали и благодаря которому их расследование могло принять совершенно иной поворот.
Какое-то время они молча курили. Из одного из соседних садов позади высокого проволочного забора до них доносился смех, гул голосов и аромат жареного мяса.
– Катрин, – сказала Пия. – Я должна тебя кое о чем спросить.
– Смелее! – Молодая коллега Пии посмотрела на нее с любопытством.
– Недавно ты, когда здесь был Франк, в разговоре с шефом упомянула имя – Эрик Лессинг. Откуда ты его знаешь?
– Почему тебя это интересует? – Ее любопытство перешло в недоверие.
– Потому что, возможно, это связано с нашими теперешними делами.
Катрин сделала глубокую затяжку и зажмурилась, когда дым попал ей в глаза. Потом она выдохнула.
– Когда Франк начал тогда ко мне придираться, я как раз кое с кем познакомилась, – сказала она. – Я была на семинаре в Висбадене, и руководитель семинара и я… да… сблизились.
Пия кивнула. Она хорошо помнила о перемене, которая тогда произошла с Катрин. Неожиданно у нее появились новые шикарные очки, модная стрижка, кроме того, она радикально поменяла стиль своей одежды.
– Какое-то время нас с ним связывали близкие отношения, но неофициальные, так как он был женат. Он хотел развестись, но все откладывал. Понадобилось время, чтобы я поняла, что ему нужна была только любовница для его уязвленного самолюбия. – Катрин вздохнула. – Как всегда. Случайно выяснилось, что он знал Франка. Они вместе работали в каком-то подразделении особого назначения. У него был ужасный комплекс неполноценности, он постоянно рассказывал мне о своих прежних героических деяниях. И однажды рассказал о той операции, в которой был застрелен осведомитель.
Пия не верила своим ушам.
– О том налете на бордель на Эльбештрассе не знал никто, в нем не принимал участие даже спецназ. Несколько полицейских в униформе ворвались в бордель. Это казалось случайностью, что Эрик и двое байкеров именно в этот момент были там с целью получения денег. На заднем дворе борделя возникла перестрелка. А теперь держись…
Она сделала паузу, но Пия догадывалась, что она скажет дальше.
– Это Франк застрелил тех троих. Из оружия, которое не числилось на вооружении полиции и затем было найдено в автомобиле одного из байкеров. У Франка было твердое алиби на время совершения убийства. Его адвокат вытащил его из дела, прежде чем вообще было предъявлено обвинение. Все дело замяли. Франк был помещен сначала в психиатрическую лечебницу, а потом переведен в Хофхайм. Вся эта история до сегодняшнего дня является в высшей степени секретным делом.
Пия раздавила сигарету.
– Откуда твой друг узнал об этом?
– Франк рассказал ему это по секрету, когда был пьян.
– Когда это точно было?
– В 1996 году. Где-то в марте, если я не ошибаюсь.
– А знают шеф и Энгель, что ты в курсе этой истории?
– Шеф хотел поговорить со мной об этом в тот день, когда я упомянула имя Эрика Лессинга, но до сих пор не сделал этого. – Катрин пожала плечами. – Но это неважно. Для меня это только прекрасное средство против Франка, если он когда-нибудь попытается причинить мне зло.
В комнату вошла ночная сестра, и Ханна проснулась. Медицинские сестры и сиделки, которые дежурили в больнице днем, уважали ее желание и не беспокоили ее, разговаривая с ней только о самом необходимом. Однако ночная сестра Лена, заряженная энергией живая блондинка, игнорировала ее молчание и бесцеремонно болтала без умолку, как клубный аниматор. Не хватало только, чтобы она сдернула с нее одеяло, хлопнула в ладоши и заставила ее делать приседания со всеми дренажными и инфузионными трубками.
– Ах, новый айфон, – воскликнула она радостно, после того как измерила Ханне температуру и артериальное давление. – Шикарный, белого цвета! Круто! Мне бы такой тоже понравился. Наверное, очень дорогой, да? У моего друга такой же, теперь он все скачивает через Apps[33].
Ханна закрыла глаза, предоставив ей возможность выговориться. Майке действительно купила ей новый смартфон и загрузила в него все данные, так что Ханна опять могла читать входящие мейлы и наконец знать, какой сегодня день. Ведь она полностью утратила чувство времени.
– Про вас говорили даже в программе «Дело № XY», – продолжала щебетать сестра Лена. – Мы смотрели в ординаторской. Ужасно, как они все это разыгрывают!
Ханна внутренне напряглась и открыла глаза.
– Что они разыграли? – прохрипела она недоверчиво.
Почему ей никто об этом не рассказал? Ирина, Ян, Майке или, по меньшей мере, ее агенты должны ведь были это знать!
– Ну, как вас нашли в багажнике вашего автомобиля. – Лена уперлась левой рукой в талию. – И потом еще до этого – сцену в вашем гараже. Ах да, начали они с того, как вы вышли из телестудии и пошли к автомобилю.
Боже милостивый!
– Они назвали мое имя? – спросила Ханна.
– Нет, только вымышленное. Они все время говорили «телеведущая Йоханна Х.».
Это звучало не очень утешительно. Что толку от запретов на передачу информации, если ее имя уже было озвучено через одну из самых рейтинговых программ немецкого телевидения? Уже завтра пресса одолеет ее.
– Они предполагают, что нападение на вас как-то связано с убийством этого психотерапевта, – сестра Лена направилась в ванную комнату, продолжая беззаботно щебетать.
– О чем вы говорите? С каким убийством? – прошептала Ханна хриплым голосом.
Ночная сестра вернулась назад. Вопроса Ханны она не расслышала.
– Разве это не ужасно? – продолжала она. – Страх берет при одной только мысли о том, что человека связали, приковали, и потом она долго умирала от жажды… Нет, в самом деле! Какие же жестокие бывают люди!
Ее слова проникали в сознание Ханны, словно падающие в воду камни. Ударные волны понимания произошедшего разгоняли умиротворительный туман в ее голове. Совершенно неожиданно, будто сдвинулся в сторону занавес, в ней ожили воспоминания, хотя ничто этого не предвещало. Она с трудом перевела дух от охватившего ее страха и почувствовала, как судорожно сжалось ее тело.
Мнимые полицейские. Гроза. Она лежит запертая в багажнике. Она вспомнила свой страх, свои панические попытки освободиться. Гараж в ее доме, в котором она всегда себя чувствовала в безопасности. Она слышала треск, когда ломались ее кости, ощущала медный вкус крови во рту. Эти страшные боли, страх смерти, внезапная уверенность в том, что она умрет. Она слышала напряженное тяжелое дыхание и смех, видела через пелену слез мигающий красный свет камеры, ощущала резкий запах мужского пота. «Не суй свой нос в дела, которые тебя не касаются, шлюха! Если ты будешь это делать, ты подохнешь. Мы тебя найдем везде, тебя и твою дочь. Твои фанаты порадуются, когда увидят в Интернете видео, которое мы сегодня сняли».
Ужас той ночи вернулся во всей своей реальности, от которой у нее перехватило дыхание. Она попыталась взять себя в руки, но воспоминания, которые дремали где-то в глубинах ее памяти, вырвались с мощностью извергающегося вулкана и унесли ее в иссиня-черную бездну кошмара.
– Что с вами? Вам нехорошо? – Только сейчас Лена заметила, что с Ханной было не все в порядке. – Успокойтесь, только успокойтесь! – она склонилась над Ханной, положила руки ей на плечи и уложила на постель. – Вдох – выдох – не забывайте!
Ханна отвернула голову. Она хотела воспротивиться, но у нее не было сил. Она слышала пронзительные, исполненные страха рыдания, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что этот ужасный звук вырывается из ее рта.
Луиза заснула в половине девятого. Она больше не спрашивала о Флориане, и Эмма постаралась не обижаться на дочь за то, что она сказала. Ее разум подсказывал ей, что для пятилетнего ребенка нормально потребовать прихода отца. Возможно, если бы Луиза была у Флориана, она захотела бы к ней. Но в глубине души она все же была расстроена и ущемлена этим явным неприятием. Она маленький ребенок, уговаривала себя Эмма, она сбита с толку и испугана пребыванием в больнице. Она ассоциирует своего отца со смехом, с наслаждением мороженым и ласками, а ее, напротив, – со строгостью, обязанностями и повседневностью.
Но, тем не менее, логичное объяснение поведения Луизы не имело значения. Было просто нечестно, как Флориан во время своих спорадических визитов покупал любовь дочери и тем самым завоевывал ее! Эмма же всегда была с ребенком, с самого его рождения! Она массировала Луизе животик, когда она первые три месяца своей жизни почти беспрерывно кричала, она втирала ей в десны мазь, когда у нее резались первые зубки. Она ее утешала и ухаживала за ней, пеленала и носила ее на руках. Каждый вечер она укачивала ее перед сном и пела ей песни, она читала ей вслух, давала бутылочку и часами играла с ней. И вот благодарность за все!
Эмма обхватила руками чашку с пресным жасминовым чаем, который уже лез у нее из ушей. Потребность в крепком черном кофе, великолепном горьковато-сладком эспрессо или в бокале вина осталась в ее мечтах, когда она еще могла нормально спать. Она была такой измотанной, такой невероятно усталой. Как хотела бы она опять просто беспрерывно поспать часов десять, не испытывая постоянную тревогу о состоянии своего ребенка! Но самое позднее через две недели ее второй ребенок потребует полного внимания, а ведь она уже была на пределе своих физических и душевных сил. Чем старше она становится, тем больше истончается ее нервная система. Эмме было просто слишком много лет для того, чтобы поднимать двоих маленьких детей без поддержки мужчины.
Послезавтра они встретятся. Флориан определенно явится на прием по случаю дня рождения своего отца. Эмма гнала от себя мысль об этом противостоянии. Она весь день просидела дома, так как Луиза не хотела выходить из своей комнаты. Сейчас, когда девочка крепко спала, она могла позволить себе короткую прогулку на свежем воздухе, чтобы немного размять ноги. Эмма взяла бэбифон и пошла вниз. Перед входной дверью она глубоко вздохнула. Было уже почти темно. Мягкий воздух был наполнен чарующим ароматом сирени. Она сняла шлепанцы, взяла их в руку и пошла дальше босиком. Она шла по влажному газону, как по ковру. Ее нервы успокаивались с каждым шагом. Она расправила плечи и стала равномерно дышать. Она не хотела идти далеко, а лишь только до фонтана, который находился в центре парка, пусть даже Луиза точно не проснется часов до семи утра. Эмма дошла до фонтана, села на край и опустила руку в воду, которая была еще теплой, нагревшись за день от солнца. На краю леса квакали лягушки и трещали сверчки.
Эмма по привычке проверила бэбифон, но она, конечно, уже давно была вне зоны действия радиосвязи. Ей вдруг вспомнилось, что Флориан решительно возражал против этого прибора, утверждая, что ребенок подвергается вредному излучению. Точно так же он считал, что современные памперсы вызывают у детей сыпь и экзему, так как они не пропускают воздух.
Странно. Почему, если она думала о своем муже, ее посещали только негативные воспоминания? Неожиданно идиллическую тишину нарушил громкий стук, сопровождаемый пронзительным криком. Эмма, забеспокоившись, вскочила и поспешила к дому. Но разгневанный крик доносился со стороны трех бунгало, и Эмма узнала голос Корины. Она остановилась позади кустов самшита и посмотрела на дома. Бунгало Визнеров было ярко освещено, и Эмма, к своему удивлению, увидела своих свекра и свекровь, сидящих на диване в гостиной. Кроме Йозефа и Ренаты, здесь были также Сара, Ники и Ральф. Никогда прежде Эмма не видела свою подругу такой разъяренной. Она, правда, не могла разобрать, что она говорила, так как дверь на террасу была закрыта, но она видела, что Корина кричала на Йозефа. Ральф успокаивающим жестом положил руку на плечо Корины, но она с раздражением сбросила ее и понизила голос. Эмма наблюдала за происходящим действом, которое напоминало ей театральную пьесу и которому она не находила объяснения. Корина, Йозеф и Рената обычно были единым сердцем и душой. Что могло быть причиной такого раздражения? Возможно, что-то случилось? Рената встала и вышла из комнаты. Неожиданно вмешался Ники. Он что-то сказал, потом размахнулся и дал Корине пощечину, от которой та едва удержалась на ногах. Эмма испуганно ловила ртом воздух. В этот момент на террасе появилась Рената и зашагала прямо в ее направлении. Эмма вовремя успела нагнуться за кустом самшита. Когда она опять посмотрела на дом Визнеров, в гостиной никого не было, кроме Йозефа, который сидел на диване, нагнувшись вперед и закрыв лицо руками. Точно так же сидел он недавно за своим письменным столом, после того как Эмма, как и сегодня, случайно узнала, что Корина с ним поссорилась. Как могла она так поступить со своим отцом? И почему Ральф праздно наблюдал за тем, как Ники дал пощечину его жене? Эмма не могла ничего понять в этой странной ситуации. Может быть, у Корины просто сдали нервы перед большим торжеством, намеченным на послезавтра. В конце концов, она тоже была всего лишь человеком.
Килиан Ротемунд, находясь в Голландии, в основном держал свой мобильный телефон отключенным. И хотя в тюрьме он отстал от прогресса в области современной телекоммуникации, он все же понимал, что по его подключенному к Интернету телефону его местонахождение может быть установлено, даже если не включать роуминг. Он плохо разбирался в таких вещах, как интернет-кафе, WiFi в гостиницах и прочее, но он ни при каких обстоятельствах не должен был оставить след, который вел к тем двум мужчинам, которые согласились встретиться с ним только на условиях особых мер по обеспечению безопасности. Сила действия того, что они ему рассказали и передали, выходила за все рамки. С тех пор как Килиан увидел свою фотографию в самой крупнотиражной газете Голландии «De Telegraaf», он знал, что его объявили в международный розыск. Он, правда, не говорил по-голландски, но мог сносно читать на этом языке. Разыскивался ранее судимый за сексуальные преступления Килиан Ротемунд, однако по тактическим соображениям следствия не указывалось, в связи с чем.