Кипы петиций имели пометки “S”, означавшие, что за реакцией общественного мнения внимательно следил лорд Солсбери. Депутация Международного крестового похода за мир, возглавлявшаяся графом Абердинским и епископом Лондона, нанесла визит господину Бальфуру, который принял их любезно и даже произнес речь, высказавшись «не просто за отказ, а за полное исчезновение войн в будущем»36 и назвав предстоящую конференцию «знаменательной вехой в прогрессе человечества» вне зависимости от того, даст ли она какие-либо практические результаты. Вовсе не такой реакции в Англии ожидал граф Бюлов.
Знаковой фигурой движения за мир того времени был необычайно активный и плодовитый журналист Уильям Т. Стед, основатель и редактор журнала «Обозрение обозрений»37. Кроме того, он был просто одержим страстью совершать добрые дела, обладал неутомимой жаждой деятельности, неиссякаемым оптимизмом и безграничным эготизмом. Самопровозглашенный «папа римский» журналистики обозначал свой телеграфный адрес двумя словами: «Ватикан, Лондон». В восьмидесятые годы он редактировал либеральную ежедневную газету «Пэлл-Мэлл газетт» и серией громких статей превратил ее в издание, пользовавшееся большой популярностью в обществе. «Вы перенапрягаете себя, вы постоянно перенапрягаетесь», – укорял его принц Уэльский, регулярно прочитывавший газету. Стед брался за любые темы – от заступничества за проституток до «здравого империализма». Он инициировал кампанию осуждения злодеяний в Болгарии, сибирских каторг, безразличия к судьбе генерала Гордона в Хартуме, рабства в Конго, выступил в защиту жертв Кровавого воскресенья на Трафальгарской площади, пропагандировал усыновление и удочерение детей, сельские библиотеки, эсперанто, международную переписку ученых и обеспечение жильем бедноты. Самым одиозным его деянием была публикация статьи The Maiden Tribute of Modern Babylon («Дань девы современного Вавилона»), в которой он описал, как купил за 5 фунтов тринадцатилетнюю девочку с тем, чтобы заострить внимание общественности на проблеме детской проституции. Его статьи вызывали сенсации. Его даже привлекли к судебной ответственности и посадили в тюрьму, обвинив в «похищении другого лица». Правда, громкое дело привело к тому, что была принята поправка, повышающая возраст «взаимного согласия» с тринадцати до шестнадцати лет.
В 1889 году Стед посетил Россию, интервьюировал Александра III и стал поборником англо-российского альянса, пропагандистом России и всего, что связано с этой страной. Он организовал кампанию за строительство большого военно-морского флота по подсказке своего друга адмирала Фишера, сотрудничал с генералом Бутом в написании книги In Darkest England («В потемках Англии»), помогал Сесилу Родсу в создании Имперской федерации и союза англоязычного мира. Замыслив реформировать Чикаго после посещения города в 1893 году, он вскрыл все язвы и изложил план его возрождения в книге If Christ Came to Chicago («Если бы Иисус Христос побывал в Чикаго»), организовав Гражданскую федерацию, в которую вошли вожди трудящихся и госпожа Поттер Палмер, для реализации проекта. Во время визита Стед разговаривал с губернатором Альтгельдом и пригласил Филдена, одного из помилованных анархистов, выступить на митинге.
Во всех своих деяниях Стед исходил из веры в то, что человек обязан способствовать совершенствованию общества и распространению британского влияния. Он любил употреблять выражение «англичанин от Бога», подразумевая некое идеальное существо, исправляющее все ошибочное, плохое и вредное. Он часто оказывался на противоположных сторонах одной и той же проблемы, как это было и с ограничением вооружений, и со строительством большого флота, и его нередко обвиняли в неискренности, хотя в действительности в каждом отдельном случае его искренность была подлинной, хотя и ушлой.
В 1890 году он основал собственный журнал, ежемесячник «Обозрение обозрений», предназначая его для чтения во всем англоязычном мире подобно тому, как «люди читают Библию, чтобы познать волю Бога и осознать свой долг перед согражданами». В ежемесячном формате издание не могло служить серьезным политическим органом, и он обратился к миллионеру за содействием в превращении журнала в ежедневное обозрение, а будучи в Париже, заявил приятелю: «Я пришел в собор Парижской Богоматери, чтобы поговорить с Богом об этом».
Некоторые его недолюбливали. Но у него было много именитых друзей, таких как Родс и Фишер, Джеймс Брайс, кардинал Маннинг, лорд Эшер, лорд Милнер, госпожа Анни Безант и леди Уорик, устроившая для него ланч тет-а-тет с принцем Уэльским. Он брал интервью у монархов, министров, архиепископов и помогал всем «угнетенным расам, поруганным животным, обиженным мизерной зарплатой машинисткам, брошенным женщинам, гонимым пасторам, оскорбленным публичным деятелям, потенциальным самоубийцам, проповедникам всякого рода и бездетным родителям». Он был многоречив, а в роли лектора «проскакал почти по всему земному шару как на погостике». Помимо статей, редактирования, путешествий, интервью и лекций, он надиктовал 80 000 писем за двадцать два года руководства «Обозрением обозрений», в среднем по десять писем в день. Стед увлекался спиритуализмом и считал себя реинкарнацией Карла II, который в его лице теперь исправляет ошибки, допущенные в прошлой жизни на земле.
Он был низкорослый, имел всегда румяный и бодрый вид, у него были светло-голубые глаза, рыжеватая борода, и он всегда предпочитал черному тонкому сукну с шелковистой отделкой грубый твид и мягкие фетровые шляпы. Стеду, в изобилии одаренному добросердечием, недоставало твердости суждений. Если бы он обладал этим качеством в такой же пропорции, как и другими свойствами ума и характера, то, как заметил лорд Милнер, «ему цены бы не было». Видя в нем, преувеличенно, все атрибуты англичанина современной эпохи, один американский журналист назвал его «совершеннейшим типом человека XIX столетия». Лорду Милнеру же он представлялся гибридом Дон Кихота и Ф. Т. Барнума [93], что могло означать то же самое.
Поборник арбитража, Стед видел в нем путь к созданию международного учреждения правосудия и Соединенных Штатов Европы. Предваряя царя, он еще в 1894 году предложил, чтобы державы взяли на себя обязательство не увеличивать военные бюджеты до окончания столетия. Когда появилось российское предложение о созыве конференции, Стед развил бурную деятельность, признав ее главным делом своей жизни. Он решил совершить поездку в столицы, убеждать всех в искренности царя и организовать коллективную поддержку его инициативы. Тур предполагалось завершить встречей с царем, от которой его не смогло отговорить даже предупреждение принца Уэльского, переданное ему леди Уорик, о том, что молодой монарх, племянник жены, «слаб и бесхарактерен, и от него не будет ни малейшей пользы». По пути Стед планировал переговорить с папой, кайзером, президентом Франции и королем Бельгии Леопольдом, которого он собирался уговорить стать представителем малых государств. Сначала журналист нанес визит господину Бальфуру в Форин-офис, желая упредить возможность негативного преждевременного вмешательства. Министр искусно продемонстрировал свое умение иронизировать, а потом стал выговаривать, взяв назидательный тон. Он не может понять, почему Стед так легкомысленно относится к «возрастанию мощи России»: «Пока это не имеет особого значения. А что будет с нашими детьми? Каким станет мир, когда Россия обретет доминирующее влияние в Юго-Восточной Европе?» Тем не менее министр почему-то предпочел не препятствовать усилиям Стеда.
Через месяц Стед отправился в путь. В Париже он не смог встретиться с президентом Феликсом Фором, хотя ему удалось переговорить с Клемансо, который сказал лишь, что «ничего путного не выйдет из конференции», и до конца беседы оставался при этом мнении. Король Леопольд, кайзер и папа Лев XIII также не пожелали с ним встречаться. Но Николай II, помня об обещании, данном еще отцом Стеду десять лет назад, удостоил его не одной, а тремя аудиенциями. Императорское великодушие поразило Стеда. Журналист, не привыкший к придворным церемониям, посчитал обходительность свойством характера Николая II, хотя она была непременным атрибутом профессии монарха. Так или иначе, Стед решил сделать из него героя. Царь, сообщил он своим читателям, человек необычайно обаятельный, учтивый, обладающий живым и ясным умом, чувством юмора, чистосердечием, восхитительной скромностью, благородством, твердостью характера, великолепной памятью, исключительной способностью быстро схватывать суть проблемы, обширными познаниями и осведомленностью о невероятном многообразии фактов реальной действительности. Все эти качества исключительно важны для дела мира. Восхваления Стеда были настолько далеки от реальных намерений России, что поставили в неловкое положение самих русских министров, о чем стало известно и британскому правительству. Его статьи, однако, с восторгом читались активистами движения за мир. Вернувшись в Лондон, он начал издавать еженедельник War Against War («Война против войны»), организовал новую кампанию Международный крестовый поход за мир, убеждая общественность в том, что конференция непременно будет успешной.
Через месяц Стед отправился в путь. В Париже он не смог встретиться с президентом Феликсом Фором, хотя ему удалось переговорить с Клемансо, который сказал лишь, что «ничего путного не выйдет из конференции», и до конца беседы оставался при этом мнении. Король Леопольд, кайзер и папа Лев XIII также не пожелали с ним встречаться. Но Николай II, помня об обещании, данном еще отцом Стеду десять лет назад, удостоил его не одной, а тремя аудиенциями. Императорское великодушие поразило Стеда. Журналист, не привыкший к придворным церемониям, посчитал обходительность свойством характера Николая II, хотя она была непременным атрибутом профессии монарха. Так или иначе, Стед решил сделать из него героя. Царь, сообщил он своим читателям, человек необычайно обаятельный, учтивый, обладающий живым и ясным умом, чувством юмора, чистосердечием, восхитительной скромностью, благородством, твердостью характера, великолепной памятью, исключительной способностью быстро схватывать суть проблемы, обширными познаниями и осведомленностью о невероятном многообразии фактов реальной действительности. Все эти качества исключительно важны для дела мира. Восхваления Стеда были настолько далеки от реальных намерений России, что поставили в неловкое положение самих русских министров, о чем стало известно и британскому правительству. Его статьи, однако, с восторгом читались активистами движения за мир. Вернувшись в Лондон, он начал издавать еженедельник War Against War («Война против войны»), организовал новую кампанию Международный крестовый поход за мир, убеждая общественность в том, что конференция непременно будет успешной.
Общественное мнение было далеко не едино в отношении к миру и войне. Если либералы – не все – разделяли энтузиазм Стеда, то консерваторам были совершенно чужды его мирные устремления. Многим из них, скорее, были присущи чувства, выраженные Уильямом Эрнестом Хенли: «Моя кровь бурлит жаждой битвы»38. Примерно то же самое в 1898 году говорил Ромен Роллан, ставший пацифистом: «Дайте мне битву!» Материализм, легкая жизнь, власть денег, умаление физической силы – все это вызывало отторжение и стремление к серьезным испытаниям, в поисках которых отправился молодой Теодор Рузвельт в Скалистые горы. Люди чувствовали тягу к проявлению благородства и отваги, находя такую возможность в преодолении опасностей, физическом противоборстве, самопожертвовании и даже в гибели на поле боя. Журналист Генри Невинсон ощутил боевой дух 39, когда послужил офицером волонтеров, ошеломив друзей-социалистов заявлением: «Я бы не хотел жить в мире без войн». Позднее он понял, что боевой дух у него возник отчасти вследствие незнания войны и отчасти под влиянием Киплинга и Хенли.
В некотором смысле Хенли был Стедом консерваторов, хотя ему недоставало стихийности и социального сознания Стеда. Ни один тевтонский оммаж высшей расе не может сравниться c панегириком Хенли «Англии, моей Англии», чья «покрытая броней рука» направляет судьбы смиренных, чье «могучее племя» не имеет себе равных в мире и чьи корабли «приводят в восторг буйное древнее море»:
Это безумный патриотизм настроения души, а не человека. В таком же духе Альберт Беверидж наставлял американцев: «Мы нация завоевателей… Мы должны повиноваться зову нашей крови».
Подобные сантименты могли быть косвенным последствием самого судьбоносного после Колумба кругосветного вояжа Чарльза Дарвина на борту «Бигля». Изыскания Дарвина в «Происхождении видов», если применить их к человеческому сообществу, создают философский базис для теории о том, что воинственность – врожденное природное качество человека, как и любого живого существа. В войне выживает более сильная и совершенная раса, способствуя прогрессу цивилизации. Германские мыслители, историки, политики, военные теоретики, используя примеры выносливости мулов и свирепости бульдогов, превратили теорию в национальную догму. Хьюстон Стюарт Чемберлен, зять Вагнера, изложил свои расовые аргументы в труде Foundations of the Nineteenth Century («Основы XIX века»), изданном на немецком языке и доказывавшем, что арийцы превосходят других людей силой духа и тела и наделены правом управлять всем миром. Трейчке, со своей стороны, утверждал, что война, очищая и объединяя великий народ, является истинным источником патриотизма. Она служит и средством оздоровления нации, придания ей новых сил. Мир вызывает стагнацию, упадок общества, и упования на мир не только нереалистичны, но и аморальны. Война как средство облагораживания нации, по словам генералов фон дер Гольца и Бернгарди, есть насущная необходимость. Более благородная, сильная и совершенная раса не только имеет право, но и должна управлять неполноценными народами, которыми оказывалось, по германским понятиям, все остальное население мира. Другие теоретики могли иметь в виду колонии. Дарвинизм стал «бременем Белого Человека». Империализм нуждался в моральном императиве.
Идеи Дарвина вдохновили и капитана Мэхэна. «Честное противоборство» между нациями – «естественная закономерность прогресса», писал он в одной из статей в 1897–1899 годах, указывая американцам их предназначение. Эта статья называлась «Моральный аспект войны». В другой статье – «Взгляд на XX век» – он заявлял, что «нет ничего более опасного для нашей расы», чем современная тенденция не признавать в военной профессии – в войне – источник «героического идеала». В частном письме он утверждал: «Плохо, если цивилизованные нации перестанут готовиться к войне, а обратятся к средствам арбитража»40. Он был убежден в том, что великие дела в судьбе наций вершатся силой и войнами, а другие формы, как арбитраж, создают лишь иллюзии. Если подменить армии и флоты арбитражем, то европейская цивилизация не выживет, лишившись бойцовского духа и энергии. Все же Мэхэн верил в возможность совершенствования сознания человека в XX веке. Он говорил о позитивной роли силы с позиции веры в прогресс. Характер миропонимания Мэхэна нашел отражение на фотографии, где он представлен с женой и двумя взрослыми дочерьми. Мы видим четыре пары неподвижных глаз, смотрящих прямо в камеру; четыре прямых, как кили, носа; четыре твердо сжатых рта; строгие блузки, застегнутые на все пуговицы до самой шеи; шляпки на высоких копнах зачесанных вверх волос; все лица выражают непоколебимую уверенность в «несомненности определенных данностей»41. Такие типажи вскоре исчезли так же, как и Рибблсдейл.
Необходимость борьбы провозглашалась многими деятелями: Анри Бергсоном в теории élan vital [94], Бернардом Шоу – в концепции «жизненной силы», в магическом тарараме Ницше, вскоре заворожившем всю Европу. Ницше признавал ослабевающую роль религии в жизни людей, сформулировав свой вызов двумя словами «Бог умер». Взамен он предложил «сверхчеловека», но простому гражданину понятнее был «патриот». Вера в Бога улетучивалась под натиском науки, и любовь к родине начинала заполнять пустоты, образовывавшиеся в душах людей. Национализм набирал ту силу, которой раньше обладала религия. Если прежде человек мог пойти в бой за веру, то теперь он был готов отдать свою жизнь за отечество. Тема военного конфликта стала интересовать и поэтов. Йейтс, живший в 1895 году в Париже, однажды утром проснулся от жуткого видения 42:
В том же году нечто подобное испытал и А. Э. Хаусмен:
Местом проведения конференции была избрана Гаага, столица небольшой нейтральной страны, а ее открытие назначили на 18 мая 1899 года. Уже предварительные приготовления разбередили прежние подозрения и раздоры, обострили новые разногласия. Только что закончили воевать Китай и Япония, Турция и Греция, Испания и Соединенные Штаты, но в любой момент могла начаться война Британии с Трансваалем. Голландия, принимающая сторона, поддерживавшая в то же время буров, чуть не сорвала конференцию, потребовав приглашений для Трансвааля и Оранжевого свободного государства. Турция возразила против участия Болгарии, а Италия пригрозила игнорировать ее, если участие Ватикана предполагает признание его как светской державы. Германия незамедлительно заподозрила, что Италия намеревается выйти из Тройственного союза, и пригрозила бойкотировать конференцию, если в ней не будет участвовать какая-либо из великих держав. Все эти проблемы были улажены, и правительства начали формировать делегации.