– И никаких посетителей любой из квартир на этаже Оуэна не было?
– Нет, сэр, не было.
– Ваши жильцы любят одиночество.
– Возможно, что и так.
– Полагаю, что постояльцев от гостей отличает центральный компьютер на первом этаже.
– Именно.
– Значит, шесть недель Оуэн Дженнисон сидел в своей комнате в одиночестве. Все это время на него никто не обращал внимания.
Миллер старался отвечать холодно, но он слишком нервничал.
– Мы стараемся обеспечить нашим гостям приватность. Если б мистер Дженнисон пожелал получить помощь любого рода, ему достаточно было только взять телефон. Он мог бы позвонить мне, или в аптеку, или в супермаркет.
– Хорошо, мистер Миллер, благодарю вас. Это все, что я хотел узнать. Я хотел понять, как Оуэн Дженнисон мог ожидать смерти шесть недель, и никто этого не заметил.
Миллер сглотнул слюну.
– Он умирал все это время?
– Ага.
– Мы не могли этого узнать. Как мы могли бы? Не вижу, в чем вы можете нас обвинить.
– Я тоже не вижу, – сказал я, протискиваясь к выходу.
Миллер стоял близко, и мне пришлось его отпихнуть. Мне стало стыдно. Этот человек был абсолютно прав. Пожелай Оуэн помощи, он получил бы ее.
Стоя снаружи, я смотрел на зазубренную голубую полосу неба между верхушками зданий. Показалось такси, я нажал кнопку вызова, и оно опустилось.
Я вернулся назад в штаб-квартиру АРМ. Не для работы – при таких обстоятельствах я не мог заниматься никакой работой, – а чтобы поговорить с Жюли.
Жюли: высокая девушка лет под тридцать, зеленые глаза, длинные волосы с рыжими и золотыми прядями. И две широкие коричневые отметины от хирургических щипцов над правым коленом; только их сейчас не было видно. Я заглянул в ее кабинет через стекло с односторонней прозрачностью и смотрел, как она работает.
Она сидела в контурном кресле и курила. Глаза ее были закрыты. Временами, когда она концентрировалась, ее лоб морщился. Временами она бросала взгляд на часы и снова закрывала глаза.
Я не прерывал ее. Я знал важность того, чем она занималась.
Жюли. Она была некрасива. Ее глаза были слишком широко расставлены, подбородок слишком квадратный, рот слишком широкий. Неважно. Жюли могла читать мысли.
Она была идеальной подружкой. Она была всем, что нужно мужчине. Год назад, на следующий день после того, как я в первый раз убил человека, я был в ужасном расположении духа. Но Жюли каким-то образом обратила это настроение в маниакальное веселье. Мы как дикие метались в подконтрольном парке анархии , накрутив в итоге огромный счет. Мы отшагали пять миль, никуда не направляясь, и в конце концов вернулись к скользящему тротуару в центре города. Мы были совершенно измочалены, слишком устали, чтобы думать… А две недели назад была теплая, нежная, спокойная ночь. Двое людей, счастливых в обществе друг друга, ничего более. Жюли была тем, в чем ты нуждался, всегда, везде.
Ее гарем мужчин был, наверно, самым большим в истории. Чтобы улавливать мысли сотрудника АРМ, Жюли должна была любить его. К счастью, в ней хватало места для любви. Она не требовала от нас верности. Добрая половина из нас имела семьи. Но любовь к каждому из мужчин была необходима Жюли, иначе она не могла защищать его.
Она защищала нас сейчас. Каждые пятнадцать минут Жюли входила в контакт с одним из агентов АРМ. Обычно на паранормальные способности полагаться нельзя, но Жюли была исключением. Попади мы в переделку, она всегда придет к нам на помощь… если какой-нибудь идиот не помешает ей за работой.
Так что я оставался снаружи в ожидании и с сигаретой в моей воображаемой руке.
Сигарета была для практики, чтоб поднапрячь мысленные мускулы. В своем роде моя “рука” была так же надежна, как контакт с сознаниями у Жюли, возможно, как раз в силу своих ограничений. Усомнись в своих паранормальных способностях – и они исчезнут. Четко определенная третья рука была куда вразумительнее, чем умение какого-нибудь колдуна двигать объекты по желанию. Я знал, каково ощущать руку, и что ею можно сделать.
Почему я так много времени проводил, поднимая сигареты? Потому что это самый большой вес, который я могу поднять, не напрягаясь. И есть еще другая причина… этому меня научил Оуэн.
Без десяти три пополудни Жюли открыла глаза, вывернулась из контурного кресла и подошла к двери.
– Привет, Джил, – сказала она. – Неприятности?
– Угу. Только что скончался мой друг. Я подумал, что тебе лучше бы знать об этом, – я передал ей чашку кофе.
Она кивнула. На сегодняшний вечер у нас планировалось свидание, и случившееся изменило бы его характер. Зная об этом, она слегка прощупала меня.
– Господи! – воскликнула она, отшатнувшись. – Как… как ужасно. Я страшно сожалею, Джил. Свидание отменяется, не так ли?
– Если только ты не хочешь присоединиться к церемониальной попойке.
Она решительно покачала головой.
– Я его не знала. Это было бы неправильно. Кроме того, ты будешь барахтаться в собственных воспоминаниях, Джил. Большая их часть будет личной. Тебя будет коробить сознание того, что я рядом и зондирую тебя. Вот если б здесь был Гомер Чандрасекхар, другое дело.
– Мне хотелось бы, чтоб он был рядом. Он бы устроил попойку в собственном стиле. Может даже с какой-нибудь из девушек Оуэна, будь они поблизости.
– Ты знаешь, что я чувствую, – сказала она.
– То же, что и я.
– Я хотела бы помочь тебе.
– Ты всегда приходишь на помощь, – я глянул на часы. – Твой перерыв на кофе почти окончен.
– Надсмотрщик за рабами, – Жюли ущипнула меня за ухо двумя пальцами. – Окажи честь другу, – добавила она и вернулась в свою звуконепроницаемую комнату.
Она всегда приходит на помощь. Ей даже нет необходимости разговаривать. Одно лишь сознание того, что Жюли прочитала мои мысли, что кто-то меня понимает… этого достаточно.
Наедине с собой, ровно в три пополудни, я начал мою церемониальную попойку.
Церемониальная попойка – обычай новый, еще не связанный условностями. Нет установленной продолжительности. Не следует произносить каких-либо определенных тостов. Участники должны быть близкими друзьями покойного, но их число не определяется.
Я начал в “Луау”, где струилась вода и все было залито холодным голубым светом. Снаружи было три тридцать дня, а внутри – вечер на Гавайях многовековой давности. Помещение уже наполовину заполнилось. Я выбрал угловой столик с достаточным простором вокруг и заказал грог. Он прибыл – холодный, коричневый, пьянящий, с соломинкой в конусе льда.
На церемониальной попойке по Кубсу Форсайту, в одну черную ночь на Церере четыре года назад нас было трое. Веселенькая была компания – Оуэн, я и вдова нашего третьего члена экипажа. Гвен Форсайт винила нас в смерти мужа. Я только что вышел из больницы, с правой рукой, кончавшейся у плеча, и обвинял всех – и Кубса, и Оуэна, и себя, всех вместе. Даже Оуэн сделался угрюмым и погруженным в себя. Мы не могли бы подобрать менее подходящей троицы и ночи.
Но обычай призывал, и мы собрались. Тогда, как и сейчас, я углубился в собственную душу, в которой зияла рана, нанесенная гибелью напарника, гибелью друга. Обратился мыслями вспять.
Джилберт Хэмилтон. Родился в семье плоскоземельцев, в апреле 2093 года , в Топике, штат Канзас. Родился с двумя руками и без всякого следа невероятных талантов.
Плоскоземелец. Так жители Пояса называют землян, особенно землян, никогда не бывавших в космосе. Я не уверен, что мои родители когда-либо всматривались в звезды. Они управляли третьей по размеру фермой в Канзасе – десять квадратных миль пахотной земли между двумя широкими полосами города и двумя лентами скоростных шоссе. Мы были горожанами, как и все плоскоземельцы, но когда толпы надоедали мне и моим братьям, у нас имелись обширные пространства, чтобы побыть наедине. Игровая площадка в десять квадратных миль, и ничего нас не стесняло, не считая посевов и автоматической техники.
Мы глядели на звезды – братья и я. Из города звезд не видно, огни их скрадывают. Даже в полях их не разглядеть над освещенным горизонтом. Но прямо над головой они были на месте – черное небо с рассыпанными яркими точками, а иногда и с плоской белой луной.
К двадцати годам я отказался от гражданства ООН и стал поясником. Я жаждал звезд, а правительство Пояса управляло большей частью Солнечной системы. Среди скал таились баснословные богатства, принадлежавшие разбросанной цивилизации из нескольких сот тысяч поясников; и я жаждал своей доли.
Это было нелегко. Получить лицензию на одноместный корабль я мог только через десять лет. А пока я должен был работать на других и учиться избегать ошибок прежде, чем погибну из-за них. Половина плоскоземельцев, отправившихся в Пояс, погибают в космосе до получения лицензии.
Я добывал олово на Меркурии и редкостные химические соединения в атмосфере Юпитера. Я сгребал лед в кольцах Сатурна и ртуть с Европы. Как-то пилот ошибся, причаливая к новому астероиду, и вернуться домой мы смогли бы разве что пешком через космос. Тогда с нами был Кубс Форсайт. Он умудрился починить коммуникационный лазер и навести его на Икар, откуда за нами прислали помощь. В другой раз механик, обслуживавший наш корабль, забыл заменить поглотитель, и мы все дико охмелели от алкоголя, накопившегося в воздухе. Через шесть месяцев трое из нас поймали этого механика. Я слышал, что он выжил.
Почти все это время я входил в экипаж из трех человек. Члены его менялись постоянно. Когда к нам присоединился Оуэн Дженнисон, он сменил парня, наконец заработавшего свою лицензию на одиночный корабль, и которому не терпелось начать гоняться за камнями самому. Ему слишком не терпелось. Позже я узнал, что он выполнил один полный рейс и половину следующего.
Оуэн был мой ровесник, но более опытен, будучи рожден и воспитан в Поясе. Его голубые глаза и светлый хохолок, как у какаду, контрастировали с темным загаром поясника, резко обрывавшимся там, где шейное кольцо срезало проходивший через гермошлем солнечный свет открытого космоса. Он всегда был ловок, а в невесомости это выглядело так, будто он родился с парой крыльев. Я перенял его привычку двигаться, к немалой потехе Кубса.
До двадцати шести лет я не совершил ни одной ошибки.
Чтобы перегнать астероид на новую орбиту, мы использовали бомбы. Работа по контракту. Метод более старый, чем двигатели на термоядерном синтезе, применявшийся со времен колонизации Пояса, и все еще более дешевый и быстрый, чем тянуть скалу корабельным двигателем. Используются промышленные термоядерные заряды, небольшие, без радиационного заражения. Устанавливать их следует так, чтобы каждый взрыв углублял кратер, фокусируя отдачу последующих взрывов.
Мы уже произвели четыре взрыва. Четыре белых огненных шара раздулись и затухли. Когда грянул пятый взрыв, мы парили неподалеку, с противоположной стороны астероида.
Пятый взрыв расколол астероид.
Бомбу устанавливал Кубс. Мою ошибку повторили все. Надо было тут же делать ноги. Вместо того мы с проклятиями глазели, как ценный, богатый кислородом астероид превращается в бесполезные осколки. Мы наблюдали, как осколки постепенно расходятся, образуя облако… и, пока мы наблюдали, один быстролетящий осколок попал в нас. Он двигался все же недостаточно быстро, чтобы испариться при ударе, однако тем не менее пробил тройной корпус из кристаллического железа, срезал мою руку и пригвоздил Кубса Форсайта к стене, вонзившись в его сердце.
Вошла парочка нудистов. Они стояли, моргая, среди кабинок, пока их глаза не привыкли к голубым сумеркам, потом с радостными воплями присоединились к группе, сидевшей через два стола от меня. Я наблюдал вполглаза и прислушивался вполуха, думая, насколько нудисты-земляне отличаются от нудистов Пояса. Здешние все выглядели одинаково. У всех были накачанные мускулы, у них не было интересных шрамов, они носили свои кредитные карточки в одинаковых сумках через плечо и брили те же участки тела.
…На больших базах мы всегда ходили голыми. Во всяком случае, большинство. То была естественная реакция после скафандров, которые мы носили день и ночь среди астероидов. Поместите поясника в соответствующую комфортную обстановку, и он с презрением взглянет на рубаху. Но только ради комфорта. Коли надо, поясник с готовностью натянет рубаху и штаны.
Но только не Оуэн. После того, как он заработал тот метеорный шрам, я никогда не видел его в рубашке. Не только под куполами Цереры, а вообще везде, где было чем дышать. Он просто обязан был его демонстрировать.
Холодная голубая тоска опустилась на меня, и я вспомнил…
…Оуэн Дженнисон, присевший на угол моей больничной кровати и рассказывающий о возвращении. Сам я не мог припомнить ничего после того момента, как камень пробил мою руку.
Я бы истек кровью за секунды, не будь Оуэна. Рана был рваная; Оуэн аккуратно срезал ее у плеча одним взмахом коммуникационного лазера. Потом он туго перевязал руку куском занавески из стекловолокна. Он рассказал мне, что поместил меня в чистый кислород при двух атмосферах, чтобы заменить потерю крови. Он рассказал, как перенастроил термоядерный двигатель на четырехкратную тягу, чтобы доставить меня вовремя. Говоря по правде, мы скорее со славой закончили бы свой путь в огненном облаке.
– Вот как я заработал свою репутацию. Весь Пояс знает, как я переделал наш двигатель. И целая куча народу решила, что если я достаточно глуп, чтобы рисковать своей жизнью подобным образом, то могу рискнуть и их жизнями тоже.
– Так что с тобой небезопасно путешествовать.
– Вот именно. Меня стали именовать Дженнисон “Четыре Же” .
– Думаешь, только у тебя проблемы? Вот когда я выберусь из этой кровати, я уже представляю, как это будет. “Джил, ты опять делаешь какую-то очередную глупость?” К дьяволу, это действительно было глупостью.
– А ты немного соври.
– Угу. Можем мы продать корабль?
– Не-а. Гвен унаследовала от Кубса треть его стоимости. Она его не продаст.
– Тогда мы, в сущности, разорены.
– Не считая корабля. Нам нужен новый член команды.
– Поправка. Тебе нужны двое членов команды. Если только ты не хочешь летать с одноруким. Я не могу позволить себе трансплантат.
Оуэн не стал предлагать мне взаймы. Даже будь у него деньги, это было бы оскорбительно.
– А что плохого в протезе?
– Железная рука? Извини, нет. Я излишне брезглив.
Оуэн как-то странно взглянул на меня, но сказал только:
– Ну ладно, мы немного подождем. Может, ты поменяешь свое мнение.
Он не давил на меня. Ни тогда, ни позже, когда я уже выписался и снял квартиру, чтобы привыкнуть к отсутствию руки. Если он думал, что я в конце концов соглашусь на протезирование, он ошибался.
Почему? Я и сам не могу ответить на этот вопрос. Другие явно думают иначе: вокруг ходят миллионы людей с металлическими, пластиковыми и силиконовыми органами. Частью человек, частью машина. Как они сами разбирают, кого в них более?
Я же скорее готов стать мертвым, чем частично металлическим. Считайте это блажью. Считайте даже той же самой блажью, из-за которой у меня мурашки идут по телу, когда я попадаю в место, подобное апартаментам “Моника”. Человеческое существо должно быть всецело человеческим. Человек должен иметь свои собственные привычки и вещи, он не должен стараться выглядеть или вести себя как кто-то еще, кроме него самого, и он не должен быть полуроботом.
Так что вот таков я был, Джил “Рука”, учившийся есть левой рукой.
После ампутации человек никогда не теряет полностью то, что он потерял. Мои отсутствующие пальцы чесались. Я двигался так, чтобы не задевать несуществующим локтем за острые углы. Я тянулся к вещам и ругался, когда они оставались на месте.
Оуэн все время пребывал поблизости, хотя его собственные деньги, отложенные на черный день, должно быть, подходили к концу. Я не предложил продать мою треть корабля, а он не заикался об этом.
Была одна девушка. Сейчас я уже забыл ее имя. Как-то вечером я зашел к ней и, ожидая, пока она оденется – мы собирались на обед, – заметил оставленную ею на столе пилку для ногтей. Я взял ее и почти уже собрался подпилить ногти, когда спохватился. Я раздраженно швырнул пилку обратно на стол и промахнулся.
Как идиот, я попытался подхватить ее правой рукой.
И поймал.
Я никогда не подозревал в себе паранормальных способностей. Для их использования нужно быть в подходящем образе мыслей. Но у кого была лучшая возможность, чем у меня в тот вечер, когда целый участок мозга оставался настроенным на нервы и мышцы моей правой руки, которой не было?
Я держал пилку в моей воображаемой руке. Я ощущал ее, так же, как чувствовал, что мои отсутствующие ногти стали слишком длинными. Я провел большим пальцем по насечкам; я повертел ее между пальцев. Телекинез удерживает, экстрасенсорика ощущает.
– Вот оно, – заявил назавтра Оуэн. – Это все, что нам нужно. Еще один член команды и ты со своими сверхъестественными способностями. Ты практикуйся, посмотри, насколько сильной ты можешь сделать эту руку. А я поищу новичка.
– Ему придется удовольствоваться шестой долей. Вдова Кубса потребует своей части.
– Не беспокойся, я это устрою.
– Не беспокойся! – я помахал перед ним огрызком карандаша. Даже при слабой гравитации Цереры это было почти все, что я мог приподнять – в то время. – Ты думаешь, телекинез и экстрасенсорика заменят реальную руку?
– Это еще лучше нормальной руки. Сам увидишь. Ты сможешь касаться чего-нибудь сквозь свой скафандр без разгерметизации. Какой поясник на это способен?
– Да уж.
– Какого еще черта тебе нужно, Джил? Кто-то должен вернуть тебе руку? Не получится. Ты потерял ее честно и глупо. Теперь решать тебе. Ты будешь летать с воображаемой рукой или вернешься на Землю?
– Я не могу вернуться. У меня нет денег на оплату перелета.
– Ну и?
– Хорошо, хорошо. Иди, ищи нам третьего спутника. Такого, на кого моя воображаемая рука произведет впечатление.
Я задумчиво потягивал второй грог “Луау”. К этому времени все кабинки были уже полны, а вокруг бара формировался второй слой посетителей. Голоса рокотали усыпляюще. Настал час коктейля.
…Он все в самом деле устроил. Расписав возможности моей воображаемой руки, Оуэн уговорил присоединиться к нашему экипажу одного сосунка по имени Гомер Чандрасекхар.