7 апреля. Профессор Смородинов и адъюнкт Гусев находят на раскопках статуэтку золотого витязя и везут ее в Старокузнецк.
15 апреля. К Стрыльникову приезжает человек, представившийся архитектором Лоренцо Биацци, исследует всю усадьбу и потом уезжает.
20 апреля. Стрыльников приглашает Смородинова расшифровать карту и прогоняет его, надавав тумаков.
24 апреля. В краеведческом музее демонстрируют «Золотого витязя». Однако некий приказчик травмирует британских подданных и похищает статуэтку.
Стрыльникова приглашают в музей на выставку. Он туда приезжает, взяв с собой карту без шкатулки. Вскоре уезжает в ресторан.
К Стрыльникову подходит приказчик, зовет его выйти. Тот не выходит. Через пять минут приказчик повторяет просьбу, и Стрыльников выходит.
Стрыльников следует за приказчиком к домику углежога. Через пять минут его находят с головой, разбитой камнем. Лицо искажено гримасой. Причина смерти – разрыв сердечной мышцы.
30 апреля. Некто нанимает взломщика сейфов Лукина по кличке Крот, утверждая, что он подглядел часть кода сейфа Стрыльникова. Они взламывают сейф, некто забирает шкатулку. При аресте я наношу Кроту удар в область сердца. Через час Лукин умирает от разрыва сердечной мышцы, лицо так же искажено, как и у Стрыльникова.
3 мая. Строительство завода для военного министерства приостановлено.
– Все верно, вроде бы ничего не забыли, – прокомментировал Торопков, разглядывая таблицу.
– Ну и какие у вас появились мысли?
– Ну что эти события не обязательно должны быть связаны, вот какие!
– Это верно. Но ведь между некоторыми связь имеется. Не так ли?
Торопков долго крутил таблицу в руках.
– Голова идет кругом. План слишком сложный для приказчика.
– Правильно, план слишком сложный для приказчика… Только вы пришли к ложному выводу: что это два разных человека. А вывод такой: этот приказчик на самом деле никакой не приказчик. Он и есть охотник за сокровищами. Он нарочно выбрал такой маскарад и способ убийства такой нелепый. Все было подстроено заранее, чтобы мы искали приказчика, а на самом-то деле искать нужно человека, который знал о карте, человека изобретательного, сильного и безжалостного.
– Вы уверены?
– Конечно, нет. Но пока я считаю эту версию самой убедительной. И мне кажется, что разгадка где-то очень близко…
* * *Ночью Георгий никак не мог заснуть. Лилия уже спала на своей половине постели, разметав по подушке длинные белокурые волосы и беспокойно вздрагивая во сне.
Сегодня вечером Георгию снова вспомнились слова деда про знак свыше. Казалось бы, был дан этот знак, он нашел ту самую, которую долго искал: невероятно, нечеловечески красивую, немного странную, о которой нужно заботиться, которую нужно спасать, чтобы каждый день чувствовать себя героем и рыцарем. А ей от тебя ничего не надо, она тебе доверяет и любит, не это ли счастье?
Но знак был дан совсем не такой, какой хотелось. Когда Родин вернулся домой, то увидел Лилию рыдающей на полу, рядом валялась пустая коробочка из-под кокаина, раскрытая опасная бритва и обрывки бумаги, исписанные аккуратными строчками.
– Я не могу писать, мне плохо! – рыдала девушка. – Я одна, я снова одна! Я не нужна тебе, я не нужна себе, я не нужна никому!
Родин долго ее успокаивал, целовал, говорил самые нежные, самые теплые слова, и наконец Лилия перестала всхлипывать.
– Просто мне показалось, что ты никогда не придешь, – наконец сказала она. – Что ты ушел к этой Полиньке, с которой вы постоянно переглядываетесь, когда она проезжает мимо дома… Я дура, да? Я ревную, как дура! Прости меня, Родин… Я ужасно тебя люблю, и мне никогда еще не было так хорошо… Только не уходи, не бросай меня…
Родин поправил разметавшиеся волосы Лилии и вдруг вздрогнул. Прямо на виске, чуть повыше уха была выбрита огромная плешь.
– Сбрила себе волосы, – пробормотал он. – Вот он, знак. И знак нехороший.
Он поднял из-под кресла клочок бумаги с порванным стихотворением и прочитал:
– Знаки, знаки, – прошептал Родин, – нехорошие знаки…
Да, теперь не заснуть… Наверное, придется взять книжное снотворное. Для редких случаев бессонницы у него имелось отличное средство. Он брал какую-нибудь книгу поскучнее и читал ее до тех пор, пока буквы не начинали расплываться перед глазами. Георгий владел весьма обширной библиотекой, и «снотворных» томов там тоже было немало. Скажем, Лао-Цзы усыплял Родина за полчаса максимум, а Фома Аквинский и вовсе за десять минут.
Георгий уже стоял перед книжным шкафом, слушая неровное посапывание Лилии и колебался между Монтенем и Эразмом Роттердамским, как вдруг его взгляд упал на стол, где лежала брошюра профессора Смородинова, которую он прихватил после столь драматично и скандально закончившейся демонстрации «Золотого витязя». Книжица была хоть и небольшой, но вполне многообещающей в плане здорового сна, поэтому Родин отложил в сторону философов и углубился в изучение историко-географического материала. Брошюра, набранная мелким шрифтом, очевидно в целях экономии, изобиловала датами, историческими фактами, описями предметов, найденных во время раскопок, неожиданными и даже парадоксальными заключениями профессора.
Вскоре книга в самом деле начала действовать. Георгий медленно запрокинулся на подушку. Брошюра выползла из его рук и тихо прикорнула на одеяле.
Сны были спокойные, хотя нелогичные: золотые обручальные кольца, смыкающиеся в цепь, увенчанную двумя острыми наконечниками, и сарматский воин в доспехах, хрипящий странно знакомым голосом: «Нас на бабу променял?»
Проснулся Родин среди ночи, потому что Лилия забросила на него холодную гладкую ногу. Он выпрямился. В голове почему-то все легло упорядоченным образом, только непонятно почему. Приснилось, что ли, что-то важное и логически выверенное? Такое у него часто случалось. Из книжки, лежащей на кровати, на Георгия смотрело нарисованными глазами чучело половецкого мурзы в полном облачении. Снизу было написано:
«…копках в Заболоцкой пади было обнаружено:
кольчужные кольца – 14 шт.,
наконечники стрел – 4 шт.,
перстень серебряный – 1 шт.,
сабля сломанная – 1 шт.,
шлем с личиной – 1 шт.
Раскопками руководил проф. Смородинов.
Эти артефакты было решено передать в музей, чтобы оборудовать ростовую фигуру половецкого мурзы (зал № 1)».
Родину не нужно было перечитывать эти слова несколько раз, чтобы понять, что ему нужно делать. Он снова лег на подушку, решив, что еще пара часиков спокойного сна ничего не изменит.
* * *Окончательно проснулся Родин, по обыкновению, рано. Лилия спала, и ее выбритая плешь в лучах рассвета выглядела уже не так пугающе, как ночью, а как-то жалко и печально. Георгий укрыл девушку одеялом, наскоро позавтракал, приказал запрягать коляску и поехал в другой конец Старокузнецка, где за небольшим леском и знаменитыми тринадцатью поворотами располагался университетский городок.
На узкой дороге среди цветущих лужаек белело круглое пятно. Это была коляска Савостьяновых. Правил сам Виталий Кузьмич, профессор биологии Старокузнецкого университета, его дочь, Полина Витальевна, сидела сзади. Еще издалека завидев Родина, Полинька помахала ему рукой в белой перчатке.
Родин улыбнулся своему бывшему преподавателю, учтиво склонил голову перед девушкой. Коляска завернула за один из тринадцати поворотов, и тут странное настроение неожиданно подтолкнуло Георгия на романтический поступок. Он остановил коляску, взял нож и, забежав на лужайку, срезал букетик цветов: одуванчиков, пастушью сумку, примулу, зеленеющие колоски пшеницы. Затем подождал, когда коляска его соседей, помещиков Савостьяновых, приблизится, и, спрятав букетик за спиной, приподнял шляпу. Поравнявшись с бывшим студентом, Савостьянов остановил коляску.
– Здравствуйте, коллега! Мы вот в город собрались: сын-то мой, Максимка, на пенсию выходит! Испытывали новые снаряды против японцев, мелинитовые… Так и пушка и полкорабля в щепки разлетелись… Два ранения… А потом, не поверите, стоял их корабль в Бомбее, так ввязался в поножовщину – и еще одна рана. Вот встречать его едем. А вы куда собрались в такую рань? Неужто на охоту? – спросил профессор, поправляя пенсне. – Так вы бы лучше с карабинчиком, разве из вашего пугача чего настреляешь?
Родин с неудовольствием заметил, что пола его сюртука распахнулась, когда он нагибался за цветами, и оттуда виднеется большая деревянная кобура с длинноствольным револьвером ручной работы тульских мастеров.
– Ой, Георгий Иванович! А зачем вам револьвер? – прикрыв рот ладошкой, спросила Полинька.
Романтический момент оказался смазан.
– Это так-с, ничего-с, – ответил Родин, запахивая сюртук. Дуло револьвера с мушкой тем не менее осталось торчать снизу – слишком уж велико было.
– А что вы за спиной прячете? – вдруг игриво спросила Полинька.
– Полина! – укоризненно покачал головой профессор.
– А что, папá? – с улыбкой ответила дочь. – Может быть, Георгий Иванович преподнесет мне милый подарок, как романтический герой?
– Полина, твое поведение безрассудно! – возмутился профессор. – Сейчас же извинись перед уважаемым господином Родиным. Очевидно, он выехал по своим неотложным делам, а ты во всем готова увидеть шалости!
– Отчего же, – сказал Родин, улыбнувшись, – это и в самом деле подарок, – и он протянул Полиньке букет, избегая взгляда профессора.
Недоуменное покашливание Виталия Кузьмича заставило его взглянуть на свою вытянутую руку. К своему ужасу, Родин увидел, что в букете отсутствует самая его главная часть – соцветия, в кулаке были зажаты только куцые травинки. Тут же, так нелепо извлеченный из своих радостных мыслей, он услышал за спиной громкое чавканье. Очевидно, мерин Савостьяновых, Пестик, подумал, что самая нежная часть букета предназначалась ему и, воспользовавшись задумчивостью Родина, съел все цветки.
– Это вам для исследований, – после короткой паузы нашелся Георгий, – стебли полевых цветов. – И, скомканно попрощавшись, прыгнул в свою коляску, которая сразу же покатила к университетскому городку. «Ну не всегда же быть победителем на поле любовной брани, – прошептал он, глядя на удаляющихся соседей. – Может, это тоже знак?»
– Папá, все же он очень мил, – улыбнулась Родину вслед Полина Витальевна, прикалывая на шляпку маленькие влажные стебелечки.
– Мил, это точно, – сказал Савостьянов, а про себя тоскливо вздохнул, как может вздохнуть только отец двадцативосьмилетней дочери, которая не торопится замуж.
Что думал при этом Пестик, мы не знаем, но наверняка что-то хорошее.
Глава девятая
Георгий засунул свою кобуру как можно дальше под сюртук, проверил, не выезжает ли она на своем ремешке, и поднялся на пятый этаж к Смородинову. Судя по фальшивому пению, доносящемуся из-за двери, профессор был дома. Родин постучал и, услышав: «Ванюша, это ты? Заходи, заходи», приоткрыл дверь и вошел.
– А, Георгий Иванович! – нисколько не удивился нежданному гостю профессор. – Очень рад, очень рад. Может… Может быть, какие-то новости по делу? Может, напали на след «Витязя»?
– Можно сказать, что ситуация немного прояснилась, – ответил Родин, пристально глядя на профессора. – Всего несколько вопросов, и, пожалуй, если я услышу правдивые ответы, мне все станет ясно.
– Ради бога, ради бога, – улыбнулся профессор.
– Брошюра о краеведческом музее, которую вы дарили посетителям во время демонстрации «Золотого витязя»… Помните, вы мне тоже ее дали?
Смородинов кивнул и взял точно такую же брошюру со стола.
– Вы написали рукопись, отдали ее машинистке, а потом после правки передали печатный вариант в типографию. Верно?
– Абсолютно.
– Всю рукопись писали вы лично?
– Георгий Иванович, вы меня обижаете. Я все свои работы писал и буду писать только лично. От первой до последней буквы. Правка, редактура, корректура – все это делаю только я.
Родин ненадолго замолчал. Затем снова спросил:
– Кто руководил раскопками на Заболоцкой пади? Кто писал реестр найденных предметов?
Профессор добродушно глянул поверх очков.
– Заболоцкая падь? Как же, наши последние раскопки. Да, там были неплохие результаты. Руководил я. Реестр, только у нас он именуется опись, вел Ваня Гусев как мой ассистент. Вот, кстати, эта опись, – он порылся в коробе и показал листок с аккуратно написанными строчками.
Родин секунду посмотрел на него и продолжил:
– Вы не помните, где он вел свои заметки? Чем писал? Каким пером?
– Как же, помню прекрасно. У него такой красный блокнот, in quarto[5], с отрывными страничками. Пишем мы всегда на раскопках карандашами, с перьями на ветру возиться нет возможности. У Ванюши всегда карандаши остро отточенные, еще с младенчества я его приучил. Он всегда носит с собой специальный ножичек в кожаном чехольчике, и, как только карандаш затупится, Ваня его сразу затачивает. Впрочем… мне не совсем понятны ваши вопросы… Карандаш Вани? Какое это имеет отношение к делу?
– Узнаете чуть позже, – ответил Родин. – И еще один вопрос. В тот вечер, на выставке в музее, я почему-то не видел Ваню, хотя, по логике, ему бы сам Бог велел принять участие в организации.
– Когда вы пришли, он, видимо, ушел, – ответил профессор. – Ванюша приболел. Помните, за день до выставки у него зуб разболелся, он уж и примочку с шалфеем к щеке приспособил и повязкой перемотался, но все рано не проходило. В кабинете он сидел, документы готовил. Когда подняли сэра Эндрю, я сам Ваню с выставки и отправил, да посоветовал выпить перцовки. Он как раз пошел на Введенский мост, где у нас антикварные лавки, купил карту интересную по дешевке. Потом выпил в трактире с какими-то студентами, пошел домой и спал до утра.
– Все понятно, – после короткой паузы сказал Родин. – Пожалуй, у меня более нет вопросов.
Он поднялся, поклонился Смородинову и направился к выходу.
– Подождите, – вдруг сказал профессор, медленно вставая, – вы… вы же неспроста эти вопросы задавали. Вы… Ваню моего в чем-то подозреваете?
– Не важно, – ответил Родин.
– Нет, важно! – вдруг негромко сказал профессор. – Вам не важно. А мне важно! Я Ванюшу воспитывал с тех пор, как Афоня Гусев в горах разбился. Не мог он даже мухе крылышки оторвать, не то что человека обидеть!
– Успокойтесь, господин Смородинов, – сухо ответил Родин. – Это всего лишь предположения, которые следует проверить.
– Ради бога, но, в конце концов, почему…
– Ведь после того, как Стрыльников столкнул вас с лестницы, вы не сами накладывали себе на спину компресс с барсучьим жиром? – вопросом на вопрос ответил Георгий, а затем вышел и притворил дверь.
Профессор остался один в комнате. Он опустился на большое продавленное кресло, обхватив большую голову руками.
– Да, повязку мне Ваня накладывал, понятно, почему этот Родин догадался, все же врач. Я же не акробат, чтобы сам себе до хребта достать. А кроме Вани мне и попросить-то некого. Я, правда, сказал ему, что поскользнулся в университете, когда выходил из библиотеки. Черт, Ваня же знал, что я был у Стрыльникова. Я сам ему сказал об этом утром, что иду туда. Как это глупо выглядело! Тут и дурак бы догадался. Неужели он решил за меня отомстить?
Профессор вскочил и забегал по комнате взад-вперед.
– В самом деле, все сходится. Ваня в день убийства был одет в этот нелепый костюм, в котором он похож на приказчика. Ведь говорили, что убийство совершил приказчик. Ушел он из музея как раз под вечер, и если бы отправился к ресторану, где пил Стрыльников, то как раз успел бы проломить ему голову… Ведь он сильный, мой Ванюша… Бедный мальчик… И карта… выходит, карта, о которой он мне говорил, как раз та самая, которая была у Стрыльникова. Значит, Ваня вытащил ее из кармана у мертвеца… Конечно, откуда такой роскошный манускрипт мог взяться у нас в магазине на Введенском… У кого? У Абдулина, что ли, Иван купил ее за двугривенный? Или у Шотца? Или у Лашова Алешки? Смешно. Не умеет Ваня врать. Не научил, видно, я его. Так ведь и сам не мастак… Бедный мальчик… Получается, я во всем виноват… Нет, я скажу, я пойду прямиком к губернатору и скажу, чтоб меня судили. Сейчас живо напишу все, что было, – чтоб бумага была, и прямиком к губернатору!
С этими словами старик сел за маленькую конторку, вынул чистый лист бумаги, взял перо поновей и принялся писать прошение.
* * *Родин спустился на два этажа ниже и постучался в квартирку Ивана Гусева. Услышав: «Можно!» – он вошел. Адъюнкт сидел за столом и чистил зубным порошком длинную саблю, изъеденную ржавчиной. Всюду были навалены книги, рукописи, фотографические карточки, рисунки шахматных этюдов и географические карты. Так же, как и у профессора, только беспорядочнее. В углу сидела Катя и изучала какую-то карту. Стояла тишина.
– Здравствуй, Ваня. Добрый вечер, Катерина.
– Здравствуй, Георгий, – ответил Гусев, не поднимая глаз от сабли. – Катерина мне рассказала, что ты решил помочь старику Смородинову найти «Витязя»… Я считаю, это было вовсе ни к чему. Дрянная подделка, только и всего…
– У меня есть к тебе несколько вопросов.
– Ради бога. Присядь вон на ту кучу книг. Извини, стул у меня только один. Катя, иди домой. Это разговор только между мной и Женей.