– Ты с ним не говорила? – спросила Николь. – Он тебя больше не вызывал?
– Нет, – соврала я.
– И хорошо, – вздохнула она, – если будет настаивать, лучше делай ноги из этого агентства.
– Спасибо, что предупредила…
– Не за что. Настя… Ты уж прости меня за то, что я с тобой так… Я имею в виду Ра и Володю.
Она вновь повернула ко мне лицо, и я невольно передернулась от отвращения и ужаса.
– Да ладно. Забудь.
– Нет, я серьезно. – Ее голос потеплел, и, честно говоря, звучало это странно. – В каком-то смысле я сделала это нарочно.
– Что ты имеешь в виду? – Я вскинула на нее полные удивления глаза.
– Ну… Меня раздражало то, что ты как не от мира сего… Бегаешь по каким-то кастингам, спишь с какими-то придурками. И все время долбишь о том, что когда-нибудь мы станем топ-моделями.
– Но когда-нибудь…
– Брось! – гаркнула она так громко, что «мумия», дремавшая на соседней койке, зашевелилась и что-то недовольно пробурчала. – Неужели и сейчас, глядя на меня, ты веришь, что это возможно?
Я потрогала рукой сумочку, в которой лежала копия контракта с Домом моды «Амалия Роша». Правильно я сделала, что ничего ей не рассказала. Известие о моем успехе добило бы ее окончательно.
Я погладила ее по голове, стараясь не прикасаться к тем волосам, которые были липкими и жесткими от бурой крови.
– Николь, тебе лучше отдохнуть… Попробуй уснуть.
– Не могу, – махнула рукой она, – когда ты уйдешь, мне сделают укол. Тогда и посплю. Так ты на меня точно больше не сердишься?
– Точно не сержусь.
– Настя… Ты моя единственная подруга!
– И ты моя подруга, – уныло подтвердила я.
– Может быть, ты и поможешь мне выкарабкаться. Все-таки ты оптимистка. Придешь завтра?
Я замешкалась с ответом – что ей сказать? Завтра утром меня уже не будет в Москве. Кто знает, как надолго я уеду. Возможно, мною останутся недовольны и контракт будет разорван. А возможно – я мечтательно улыбнулась, – возможно, мне и правда удастся вытеснить красавицу-голландку Еву Сторм с почетной роли лица Дома «Амалия Роша». И тогда мне будет не до визитов в Первопрестольную – жизнь топ-модели расписана по минутам.
– Чего улыбаешься? – немного обиженно спросила Николь. – Придешь?
– Приду, – пообещала я.
Следующим утром, глядя сквозь кружевные облака на то, как внизу тает расчерченный на прямоугольники аэродром Шереметьево, я вдруг вспомнила о том, как два года назад мы с Николь тратили наш первый «модельный» гонорар. Нам заплатили по пятьдесят долларов – сущие копейки – за участие в показе нижнего белья, но мы были рады так, словно стали миллионершами. И для нее, и для меня это была первая работа на подиуме. После того как показ закончился, мы, не смывая яркий грим, отправились в итальянский ресторанчик и заказали пиццу «Капричиоса» на двоих. И все, кто был в ресторане – официанты, бармены, посетители, – с любопытством на нас поглядывали. Кто-то даже спросил: вы манекенщицы? И нам было приятно, что наша принадлежность к особенной касте «работниц каблука» так явно бросается в глаза.
А потом мы поймали такси и отправились в торговый комплекс, который работал до полуночи. Мы казались себе хозяйками жизни, хотя денег-то у нас было – всего ничего. И Николь сказала:
– Первый гонорар надо потратить на что-то памятное. Это такая примета. Чтобы потом работа хорошо пошла. Давай разойдемся и через час встретимся на этом же месте. Выберем себе талисманы с первых заработанных денег.
Так мы и сделали. Я не удержалась и отправилась в отдел парфюмерии – я давно положила глаз на духи «Ангел» от Терри Мюглера в хрустальном флаконе в виде звезды. До сих пор они были мне не по карману. Но до вожделенного рая ароматов я так и не добралась, потому что по пути мне попалась сувенирная лавочка с бессмысленными скульптурками из экзотических стран. Продавец с энтузиазмом накинулся на меня, расхваливая свой товар. И я, сама не зная почему, купила обтянутый бежевой кожей барабан.
И вот, с никчемным барабаном под мышкой, я шла на встречу с Николь и заранее представляла, как она презрительно усмехнется, когда я покажу ей покупку.
Николь я увидела издалека – на ее голове была соломенная шляпа величиной с колесо грузового автомобиля. Более дурацкого аксессуара мне встречать не приходилось. Мало того что в такой шляпке она не протиснулась бы даже в двери троллейбуса, так еще к ее соломенным полям были пришиты гроздья пластмассового винограда.
Увидев барабан, Николь согнулась пополам от смеха. А я, в свою очередь, с истерическим хохотком сорвала шляпку с ее головы.
Не знаю, почему этот случай вспомнился мне именно в самолете компании «Эйр Франс» в тот день, когда я покидала Москву. Странно – я смотрела на улыбчивых стюардесс, которые толкали перед собой тележку с напитками, а видела смеющуюся Николь в идиотской шляпе. И в ушах стоял ее голос:
– Ну мы с тобой и дурочки!
Часть III УВИДЕТЬ ПАРИЖ И ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ
Тридцатилетняя топ-модель голландского происхождения Ева Сторм была так красива, что ее смело можно было бы выставлять в Лувре под стеклянным колпаком. Двенадцать лет подряд она с наглой уверенностью главного светила блистала на лучших подиумах мира. И это время с ловкостью талантливого гранильщика алмазов отточило каждый ее жест, каждый взгляд. Ее поведение было тщательно продуманным, даже когда она находилась наедине с самой собой.
Я познакомилась с ней в Париже, на вечеринке в честь семьдесят пятого дня рождения владелицы модного дома «Амалия Роша».
Пригласили меня не случайно – я участвовала во всех показах сезона и два раза даже выходила на подиум в платье невесты, а это для манекенщицы особенная почесть. До меня даже дошел многообещающий слух, что дирекция Дома моды подумывает о новом его лице, и моя кандидатура будет рассматриваться первой. До этого времени шесть лет лицом дома «Амалия Роша» была Ева Сторм.
Как странно, думала я, наблюдая за Евой, за тем, как она с помощью коктейльной соломинки пытается извлечь из бокала лед. Ведь ее лицо мне с детства знакомо. Она уже была известна, когда я еще и не помышляла о модельной карьере. И даже потом, когда мне удалось пробиться в подиумный мир, я и не мечтала, что когда-нибудь звезда такой величины, как Ева Сторм, посмотрит на меня уважительно, как на возможную соперницу.
– Как мило, – сказала она мне сразу после того, как нас представили, – вы вторая русская модель, с которой я знакома.
Ее английская речь была безупречной с точки зрения грамматики, но слишком уж осторожной и медленной.
– В Париже работает много русских, – удивилась я. Вот где пригодились мои занятия английским! – И некоторые из них довольно известны.
– Но не могу же я общаться со всеми, – поморщилась Ева, – честно говоря, у меня и так друзей больше, чем я могу себе позволить.
Я знала, что это просто светский треп, но тем не менее было приятно чувствовать себя избранной. У Евы Сторм не было времени пообщаться с русскими топ-моделями, а вот для меня она нашла пару минут.
– И как же зовут ту русскую модель, с которой вы знакомы? – вежливо улыбаясь, спросила я для поддержания разговора.
Мне не хотелось отпускать голландку-красавицу, ведь краем глаза я заметила, что к нам приближается седовласый хмурый тип, обвешанный фотоаппаратами и штативами. Неплохо мне было бы просочиться в местную светскую хронику – возможно, мое появление на страницах какого-нибудь модного журнала как-то повлияло бы на мнение Амалии Роша. Да только вот в чем загвоздка: я не звезда и журналисты мною не интересуются. Иное дело Ева Сторм – такое впечатление, что она содержит целый штат папарацци, которые отслеживают каждый ее шаг. Потом она, конечно, будет недовольно хмуриться, листая очередную газету, львиная доля статей которой будет посвящена Евиному набегу на бутики Милана. Она кокетливо воскликнет: «Ох уж эти журналюги!» – а потом аккуратно вырежет статейки и наклеит их в специальную тетрадку, чтобы потом гордо демонстрировать альбомчик гостям.
«Супермодель Ева Сторм и новая парижская звезда Анастасия Николаева» – такой могла бы быть подпись под нашей фотографией.
– Русскую модель зовут Елизавета, – снисходительно улыбнулась Ева, – но вообще-то она не совсем модель. Так она себя называет, но вы, русские, любите приврать. То есть, – хихикнула Ева, – я хотела сказать, приукрасить, не обижайтесь. А Елизавета… Она у меня работает, ассистенткой. И, знаете, я ею очень довольна. Она аккуратная, нежадная и никогда не забывает отнести в прачечную мое белье.
Я нахмурилась – не понравилось мне ни то, что топ-модель невольно уравняла меня, будущую звезду, с какой-то секретаршей, ни снисходительная улыбка Евы, которой она еще больше подчеркивала социальную пропасть, нас разделявшую. Хотя, может быть, ей неизвестно, что в скором времени я могу заменить ее?
– Вы слышали новость? – Я попыталась придать своей улыбке ту томную усталость, которая, видимо, была здесь в моде. – Я собираюсь занять ваше место у Амалии. Конечно, еще ничего не решено точно…
– Вы правы, ничего не решено! – перебила она. – Если честно, я пока не уверена, что мне стоит отказываться от продления контракта. В рекламной кампании я занята всего восемь дней в году.
– Да, вам надо подумать о будущем, – не удержалась я, – возраст.
Фотограф, который кружил возле нас, как голодная акула, наконец рискнул перебить наш диалог на пониженных тонах интеллигентным покашливанием.
– Дамы, улыбнитесь.
Ева с проворностью олимпийской чемпионки отскочила на несколько метров влево и суетливо поправила волосы.
– Можете меня сфотографировать, – милостиво разрешила она, – хотя, если вы гнались за ней… – Многозначительный взгляд, издевательская улыбочка и едва заметный кивок красиво причесанной головки в мою сторону.
– Что вы, мадемуазель Сторм, наше издание давно интересуется вами! Я оставлю вам визитную карточку, может быть, позже мы могли бы поговорить об обложке?..
Фотограф повернулся ко мне спиной.
И что мне оставалось делать? Конечно, я попыталась придать своей физиономии индифферентное выражение. Ухватив с подноса проходившего мимо официанта горсть миндальных орешков, я отошла от стервозной супермодели и дурня-фотографа. Вот не повезло, нарвалась на интеллигентного папарацци. Обычно представители его профессии не спрашивают разрешения перед тем, как кого-нибудь сфотографировать. Будь он понаглее, я могла бы попасть в кадр вместе с Евой.
Но через несколько минут настроение мое улучшилось. Эта Ева меня совсем не знает, за что она могла меня вот так сразу невзлюбить? Если она стервозничает, значит, у нее есть весомая на то причина. Мне уже приходилось встречаться с такими особами, как она. Стервы высшей марки, как правило, любят строить из себя ангелоподобных недотрог, и коготки они выпускают только в экстремальных ситуациях. Мне были продемонстрированы клыки – выходит, у супермодели есть повод меня возненавидеть. Из чего можно сделать вывод, что мои шансы стать новым лицом «Роша» высоки.
Заметив, что Ева время от времени искоса на меня посматривает, я решила ответить на ее бездарный шахматный ход своей комбинацией.
Глотнув для храбрости дорогого белого вина, я подошла к самой имениннице – Амалии Роша.
Семидесятипятилетняя хозяйка одного из крупнейших домов моды выглядела по крайней мере лет на тридцать моложе. А со спины она вообще могла бы сойти за девушку – причем не обычную девчонку из толпы, а какую-нибудь балерину или манекенщицу. Хотя для манекенщицы она была маловата ростом, зато врожденного аристократизма и изящества в ней было предостаточно.
Темные волосы Амалии были забраны в строгую высокую прическу и украшены кокетливой антикварной диадемой. Нежно-сиреневое атласное платье туго обтягивало ее девчоночью талию и свободно струилось вдоль длинных ног. Сложно было поверить, что эта непрерывно смеющаяся леди старше моих бабушек.
– Анастасия! – тепло улыбнулась она, притягивая меня к себе. Амалия довольно сносно говорила на шести языках, в том числе и на русском. Где и зачем она этому научилась, мне было неизвестно.
От нее пахло духами «Ланком» и сандаловым маслом.
– Как хорошо, что вы пришли поздравить старую вешалку.
– Вы сами знаете, что это не так, – вполне искренне возразила я, – если бы вам вздумалось скрывать свой возраст, у вас не возникло бы никаких проблем. Да вы могли бы и на подиуме работать.
– Кажется, это называется конъюнктурность, – рассмеялась она, – когда льстишь начальству. Да?
– Но я вовсе не хотела… – смутилась я.
– Я знаю, знаю. Анастасия, вы красивая молодая девушка, и я считаю, что у вас большое будущее. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Мое сердце завертелось и ускорило шаг, как атлет на беговой дорожке. Я покосилась в ту сторону, где роскошная Ева Сторм позировала очередному фотографу.
– Я люблю Еву, она настоящая профессионалка, – проницательная Амалия проследила направление моего взгляда, – но ей, увы, тридцать лет. Она красивая женщина, но ее лицо не может вечно быть на нашей рекламе.
– Я понимаю, – серьезно кивнула я.
– А ваше лицо… В нем что-то есть. Вам не хватает лоска, но это дело наживное. Зато в вас есть сияние юности, которое не купишь ни за какие деньги. И знаете, Анастасия, я склонна остановить свой выбор именно на вас. Хотя у нас есть несколько кандидаток, и все достойные…
– Я в этом не сомневаюсь. – Излишней самоуверенностью я боялась ее оттолкнуть.
– Но мне не хотелось бы вас обнадеживать, – вдруг сказала Амалия, – вопрос еще не решен. Решение принимаю не только я. По этому поводу будет голосование совета директоров. Ну а пока я хотела бы вам предложить поучаствовать в благотворительном бале.
– Каком бале? – непонимающе спросила я.
– Скромная вечеринка на пятьсот персон в замке одной моей знакомой, – с милой улыбкой объяснила Амалия.
Мои глаза округлились, когда она сказала «пятьсот».
– Я хочу, чтобы вы вдвоем открывали бал. Ты и Ева. Но, как я уже сказала, это мероприятие благотворительное. Никакого гонорара вы не получите.
Она выжидательно смотрела на меня.
В возбуждении я схватила ее за руку:
– Конечно, я согласна!
До благотворительного бала оставалось почти две недели. Работы у меня не было. Но и развлекаться на полную катушку я не могла, хотя приглашений на вечеринки было хоть отбавляй. Я старалась высыпаться, бегала по утрам, пила сельдерейный сок – и все для того, чтобы на балу по внешним параметрам обскакать Еву Сторм и доказать Амалии, что я буду достойно смотреться на месте вышедшей в тираж голландки.
В Париже у меня появилось много новых приятелей, некоторые даже претендовали на статус «лучший друг». Попадались и те, кого я допускала до своей постели. Но с мужчинами мне не везло – это факт.
К своим восемнадцати годам я умудрилась переспать с тридцатью двумя мужчинами, и воспетого сентиментальной литературой «одного-единственного» среди них так и не нашлось. Не могу сказать, что я очень от этого страдала. Любовь со всеми ее составляющими была для меня скорее чем-то машинальным, нежели жизненно необходимым.
Но однажды все изменилось. Как это обычно и бывает, любовь застала меня врасплох.
Произошло это в одном модном ночном клубе, куда меня пригласил шапочный знакомый – мелкий ресторатор итальянского происхождения.
Там-то, в прокуренном аквариуме пошловатой дискотеки, за одним из дальних столиков я вдруг заметила человека, который одним своим взглядом заставил мое сердце сорваться с места и совершить сложный акробатический кульбит.
Его звали Майкл Берсенев. Он говорил по-русски довольно бегло, но с чудовищным акцентом (впоследствии выяснилось, что его дед был сибиряком). Если честно, я обрадовалась и этому (но виду, естественно, не подала) – в последнее время я все реже и реже слышала родную речь, а с английским никогда особенно не дружила, что уж говорить о французском.
Он не принимал участия в бурлящем веселье. Одиноко сидел за столиком, спрятанным в нише, и пил белое сухое вино. Когда мой приятель, ресторатор, представил ему меня, у скучающего Берсенева, что называется, загорелись глаза. Я это сразу просекла.
Майкл Берсенев предложил «прекрасной Анастезии» присоединиться к его скромному обществу. Я сразу же согласилась – несмотря даже на то, что он перепутал мое имя. И у меня была довольно веская причина – этот Берсенев был невероятно, демонически красив.
Я смотрела на него как зачарованная.
Уж каких только мужиков я не повидала! Взять хотя бы идеальных по всем параметрам манекенщиков, со многими из которых я поддерживала более чем близкие отношения (а что, надо же как-то развлекаться во время бесконечных примерок и фотосессий; классный секс с идеальным мужчиной – чем не развлечение?). Но никто из этих эталонных красавцев не нравился мне по-настоящему. Все они казались мне вылепленными по одному шаблону.
Что же касается моих личных роковых мужчин – я имею в виду Данилу и поэта-буддиста Ра, – они ни в какое сравнение не шли с этим Берсеневым.
Все дело в том, что он был настоящим.
На вид ему можно было дать лет тридцать пять – сорок. У него было смуглое породистое чуть удлиненное лицо, густые темные брови, всегда немного прищуренные – как у улыбающегося человека – глаза и плотно сжатые, четко очерченные губы. Его нельзя было назвать холеным – к буйным черным чуть вьющимся волосам Майкла явно не притрагивалась рука модного стилиста. Но именно в этом и была его изюминка. И еще – от него пахло морем. Именно морем – честное слово! Как будто бы он искупался, а душ принять не успел.
И я, которую окружающие считали нагловатой (и даже хамоватой), вдруг почувствовала себя двенадцатилетней стеснительной девочкой.