Несчастные жены продолжали угощать мужей некоторыми веществами, например, этиленгликолем – автомобильным антифризом, а Министерство национальной безопасности считало террористическим оружием все яды начиная от касторовых бобов, превращенных в рицин, до цианидов и ботулотоксина, самого смертоносного вещества, какое только существует (очень мягкая его форма, ботокс, используется в косметических инъекциях). Несколько килограммов ботулотоксина могли бы убить всех людей на земле.
Однако яды были неудобными, поддающимися обнаружению, труднодоступными, не говоря уж о том, что потенциально смертельными для отравителей. «Почему ты так их любишь?» – мысленно спрашивал Райм, обращаясь к Иксу.
Мел Купер прервал его размышления.
– Он едва не совершил убийство в больнице. Думаешь, он скроется?
Райм хмыкнул.
– Это означает «нет»?
Сакс подтвердила:
– Это означает «нет».
– Единственный вопрос, – сказал Райм, – где он собирается нанести очередной удар? – Он подкатил к белой доске. – Ответ здесь. Возможно.
Медицинский центр Верхнего Манхэттена● Жертва: Гарриет Стэнтон, 53 года
– Туристка
– Не пострадала
● Икс 5–11
– Смотри детали в предыдущей таблице
– Красная татуировка на левой руке
– По внешности русский или другой славянин
– Светло-голубые глаза
– Акцента нет
– Кроссовки 11-го размера фирмы «Бэсс шуз»
– Отпечатков пальцев нет
– Провел время в комнате образцов (музее кожи)
● Трасологические следы
– Яда не обнаружено
– Диметикон
▪ Но, возможно, с косметики на лице Гарриет Стэнтон
Глава 27
«Прованс-2» был переполнен.
Стоило «Таймс» похвалить его поваров, как этот захудалый ресторан в Адской кухне[11] заполнили люди, стремящиеся отведать блюда двух южных кухонь – американской и французской. Жареных цыплят с каперсами и овощным рагу. Les escargots avec grits[12]. Невероятно, но это блюдо пользовалось спросом.
Находясь между складом и шикарным административным зданием из стекла и стали, этот ресторан располагался в типичной постройке западной части Мидтауна: вековой давности, с неровными полами, которые трещали под ногой, и потолками из листовой жести. Низкие сводчатые проходы вели из одного тесного обеденного зала в другой, стены представляли собой очищенный пескодувкой кирпич, не обладающий никакой звукоизоляцией.
Тусклые желтые лампочки были ввернуты в люстры как будто того же возраста, что и здание, хотя были изготовлены не в мастерских викторианской эпохи на Гудзоне, а на заводе возле Сеула.
За одним из столов в глубине зала велся оживленный разговор.
– У него нет ни малейшего шанса. Это смешно.
– Ты слышал о его девушке?
– Она не его девушка.
– Его, об этом сообщалось в Фейсбуке.
– Все равно, я даже не думаю, что она девушка.
– О-о! Вот это мило.
– Когда пресса все выяснит, выпьем за него. Давайте возьмем еще бутылку. Шабли.
Саманта Ливайн слушала шутки своих собеседников вполуха. Прежде всего, ее мало заботила местная политика. Кандидат, о котором шла речь, очевидно, не выиграет очередные выборы, но не из-за своих девушек, которые могли пройти или не пройти проверку на девственность, а потому, что был слабым и ограниченным. Нужны более высокие качества, чтобы стать мэром Нью-Йорка. Нужно je ne sais quoi[13], вам всем.
Кроме того, мысли Саманты то и дело возвращались к работе. В последнее время было много неприятностей. Она работала долго – почти до восьми часов вечера, ушла полчаса назад и поспешила из соседнего шикарного здания к друзьям. Она пыталась забыть о заботах, которые принесла с собой, но в высокотехнологичном мире невозможно избавиться от трудных вопросов и проблем, с которыми ежедневно сталкиваешься. Конечно, тут есть и преимущества: можешь носить – как теперь – джинсы и свитера (летом – майки-безрукавки), получать шестизначные суммы, можешь делать татуировку или пирсинг, работать по гибкому графику, можешь приносить в кабинет диванные подушки и раскладывать их на письменном столе.
Только нужно давать результаты. И опережать на шаг конкурентов. А конкуренция, черт возьми, там большая. Интернет с большой буквы. Ну и место. Много денег, много возможностей головокружительного успеха. И бездонных провалов.
Тридцатидвухлетняя, с роскошной фигурой, рыжими волосами с красноватыми прядями, большими черными глазами, как в японских анимэ, Саманта потягивала белое вино и старалась не думать об особенно неприятной недавней встрече с начальником – встрече, занимавшей с тех пор все ее мысли.
Перестань… думать… о ней.
Наконец ей это удалось. Подцепив вилкой дольку жареного зеленого помидора с пастой из анчоусов и сунув ее в рот, она снова обратилась к друзьям. Все они улыбались, кроме Афористки, слушая, как Рауль – ее товарищ по квартире, да, только товарищ – рассказывал историю о ней. Он был помощником фотографа, делавшего снимки для журнала «Вог». Худощавый, бородатый шеф приехал за Раулем в квартиру в Челси, где они вместе жили, оглядел Саманту в майке, пижамных брюках, с взъерошенными волосами, стянутыми резинками разного цвета, и в очень, очень серьезных очках.
– Г-м. Можно я вас сниму?
– О, вы заключили контракт на календарь с фотографиями пугала? – ответила Саманта. Рауль рассказывал, слегка приукрашивая подробности, и все за столом оглушительно хохотали.
Это была хорошая компания. Рауль и Джеймс – его лучший друг, Луиза из отдела Саманты и еще одна женщина, которую привел Джеймс. Как ее – Катрина, Катерина или Карина? Блондинка Джейми на эту неделю. Саманта мысленно назвала ее Афористкой.
Мужчины продолжали спор о политике, словно заключили пари на исход выборов, Луиза пыталась обсудить с Самантой что-то серьезное, а блондинка К сыпала афоризмами.
– Сейчас вернусь, – сказала Саманта, поднялась и пошла по старому полу, после трех стаканов вина для снятия стресса показавшемуся не таким ровным, как при ее появлении здесь. Осторожнее, девочка. Можно упасть пьяной в Хэмптонсе, можно упасть пьяной в Кейп-Мэй. В Манхэттене падать пьяной нельзя.
Двое у крохотной стойки попытались с ней заигрывать, но она не отреагировала. Ее внимание привлек человек, сидевший в одиночестве у конца стойки. Он был худощавым, бледным, словно выходил из дома только ночью. Живописец, скульптор или еще какой-нибудь художник, решила Саманта. Красивый, хотя подбородок кажется слабым, когда он смотрит вниз. Пронзительные глаза, смотрящие на нее с одним из этих выражений. Саманта называла их «лакающими» – по аналогии с собакой, жадно лакающей воду.
Она почувствовала озноб. Потому что взгляд был слишком долгим и даже пугающим. Он раздевал ее глазами, осматривал тело.
Саманта пожалела, что посмотрела на него, и быстро продолжила самый опасный путь в ресторане: вниз по узкой лестнице в подвал, где находились туалеты.
Внизу было темно, тихо, и это удивило ее впервые с тех пор, как она пришла сюда. Люди, занимавшиеся реконструкцией ресторана, потратили много сил и времени, придавая обеденным залам атмосферу французской и американской сельской местности, но туалеты были чистейшего стиля Сохо. Плитка, светильники в нишах, декоративная трава в качестве украшения. На стенах – фотографии Роберта Мэпплторпа, но ничего причудливого – ни кнутов, ни задниц.
Саманта подергала дверь. Заперто. Она скорчила гримасу. «Прованс-2», конечно, был небольшим, но ни в одном паршивом ресторане не должно быть одноместного женского туалета. Владельцы в своем уме?
Сверху слышался скрип шагов по сухим половицам и приглушенные голоса. Ее не оставляли мысли о человеке за стойкой.
Почему она ответила ему взглядом? «Господи, будь немного поумнее»! Зачем тебе флиртовать? У тебя есть Эллиот. Не предмет вожделений, но порядочный, надежный, смотрит телепередачи государственного вещания. Когда предложит снова, соглашайся. У него приятные глаза, и, возможно, он даже неплох в постели».
Оставь, тебе нужно отлить. Всего один чертов туалет?
Вновь послышался скрип и звук шагов вниз по лестнице. Топ, топ… У Саманты заколотилось сердце. Она поняла, что это сидевший у конца стойки опасный человек.
Она увидела появившиеся на ступеньках полусапоги высотой до щиколотки, словно из семидесятых годов. Странно. Голова у нее закружилась. Она находилась в дальнем конце коридора. Выхода оттуда не было. Что делать, если он набросится на нее? В ресторане очень шумно; никто не услышит. Сотовый остался наверху…
Успокойся. Ты не одна. В туалете еще одна женщина. Она услышит крик. Да и никто, как бы ни был возбужден, не рискнет пойти на изнасилование в коридоре ресторана.
Успокойся. Ты не одна. В туалете еще одна женщина. Она услышит крик. Да и никто, как бы ни был возбужден, не рискнет пойти на изнасилование в коридоре ресторана.
Скорее всего, произойдет неловкий инцидент. Этот худощавый парень сильно возбудится, продолжит заигрывание, разозлится, но в конце концов пойдет на попятный. Сколько раз такое случалось! В худшем случае ее сочтут «динамщицей».
Вот что происходит, когда женщина бросает взгляд на мужчину. Разные правила. Когда мужчина смотрит на женщину, тут все в порядке. У парней это дело обычное. Изменится ли когда-нибудь такое положение вещей?
Но потом Саманта подумала: «Что, если он настоящий психопат? С ножом? Судя по его пронзительному взгляду, это возможно. А буквально вчера произошло убийство – какую-то девушку в Сохо убили в подвале. В таком, как этот. Черт возьми, я буду сопротивляться…»
И тут Саманта рассмеялась. Появился обладатель полусапожек – пожилой толстяк в костюме с галстуком-шнурком. Турист из Далласа или Ньюстона. Он бросил на нее взгляд, кивнул в рассеянном приветствии и вошел в мужской туалет. Она снова повернулась к двери.
Давай, выходи, милочка. Господи! Навела свой сучий макияж? Или выблевываешь четвертый коктейль «космо»?
Саманта снова взялась за круглую дверную ручку, решив напомнить не считающейся с остальными особе, что образовалась очередь. Ручка повернулась.
Черт возьми, подумала Саманта. Дверь все время была не заперта. Видимо, она минуту назад поворачивала ручку не в ту сторону. Как можно быть такой глупой? Она вошла, включила свет и закрыла дверь. И увидела мужчину, стоявшего за дверью. На нем были комбинезон и вязаная шапочка. Он мгновенно запер дверь.
О Господи…
Его лицо горело, нет, было искажено, смято под прозрачным желтым латексным капюшоном. На руках у него были резиновые перчатки того же цвета. На левой, между краем перчатки и рукавом виднелась часть красной татуировки – какое-то насекомое с клешнями, крохотными ножками, но человеческими глазами.
Ах, нет, нет, нет…
Саманта быстро повернулась, потянулась к двери, но он опередил ее, обхватив вокруг груди. И она ощутила острую боль, когда он ткнул ее в шею. Отбиваясь ногами, она начала кричать, но мужчина прижал ей ко рту мягкую ткань, поглощавшую звуки.
А потом Саманта увидела напротив туалета маленькую дверь, размером примерно два фута на три, открытую в темноту – в туннель или проход в еще более глубокий подвал под рестораном.
– Пожалуйста! – проговорила она, но это слово было поглощено кляпом.
Саманта становилась вялой, утомленной. Страх почти исчез. И она поняла: толчок в шею означал какой-то укол. Прежде чем сон охватил ее полностью, Саманта почувствовала, как ее опускают на пол, а потом волочат к черному проему.
Она ощутила тепло, струйку, текущую вниз по ноге, – результат страха и отсутствия контроля. Неизвестное снадобье, которое он вколол, оказывало свое действие.
– Нет, – прошептала Саманта. И услышала в ухе голос.
Сейчас.
Слово звучало очень долго, словно не напавший говорил, а шипело насекомое на его руке.
Глава 28
Принцип кожи… Работая тату-машинкой на замечательном животе новой жертвы, Билли размышлял о своей одержимости этой материей, холстом Господа Бога. Кожей.
Но она представляла собой и холст Билли, он увлекся ею, как Собиратель Костей скелетной системой тела, которая и ему показалась интересной после «Серийных городов». Однако кожа представляла собой гораздо более откровенную часть человеческого тела. Более существенную. Более важную.
Какие озарения давали кости? Никаких. В отличие от кожи. Из покровных, защищающих тело органов кожа развита гораздо больше, чем копыта, ногти, чешуя, перья и сложные наружные скелеты ползающих членистоногих. У млекопитающих кожа – самый большой орган. Даже если б органы и сосуды могли управляться каким-то альтернативным изобретением доктора Сьюза[14], кожа способна на гораздо большее. Она предотвращает инфекции, служит самой первой предупреждающей системой и защитой от сильного холода и жары, от болезней и инфекций, от клещей, зубов и дубин, а в определенных обстоятельствах даже от копий и пуль. Кожа удерживает жизненно необходимое вещество – воду. Она поглощает свет, в котором мы нуждаемся, и даже производит витамин Д. Что скажете? Кожа. Нежная или грубая, словно выделанная. Вокруг глаз толщина ее всего полмиллиметра; на подошвах ступней – пять миллиметров. Эпидерма – верхний ее слой, бежевая, черная или коричневая оболочка, которую мы видим, под ней дерма, которую должны прокалывать иглы тату-машинки. Кожа восстанавливается, то есть самая красивая на свете татуировка исчезнет, если иглы вошли недостаточно глубоко. Это было бы все равно, что писать Мону Лизу на песке.
Но эти основные сведения о коже, как бы ни были они интересны Билли Хейвену, не затрагивают ее истинной ценности. Кожа показывает, кожа объясняет. Морщины говорят о возрасте и деторождении, мозоли намекают на профессию и хобби, цвет наводит на мысль о здоровье. И, кроме того, существует пигментация. Это совсем другая история.
Билли откинулся назад и стал разглядывать работу на коже своей жертвы. Да, хорошо. Стиль Билли…
Часы на его правом запястье зажужжали, а через пять секунд и вторые – в кармане. Своеобразный будильник, предписанный Заповедями Модификации. Неплохая идея. Билли, как и большинство художников, могли застать врасплох за работой.
Он встал и в свете галогенового фонаря, пристегнутого ко лбу, обошел тускло освещенное пространство под «Провансом-2». Оно представляло собой восьмиугольный подвал около тридцати футов в поперечнике. Три свода вели в три темных туннеля. В минувшие века, как вычитал Билли в исследованиях, эти коридоры использовались для перегона скота к двум подземным бойням на западной стороне Манхэттена. Здоровых быков гнали по одному туннелю, больных – по другому. Тех и других забивали на мясо, однако нечистое продавали беднякам Адской кухни, отправляли в другие города, в том числе в Бруклин, и на грязные рынки. Мясо здоровых животных попадало на кухни жителей престижных районов и лучших ресторанов Нью-Йорка.
Билли не знал, какой туннель предназначался для здоровых животных, какой для больных. Он ходил по обоим, пока они не закончились – один кирпичной стеной, второй каменной. Билли же хотелось татуировать эту молодую женщину в туннеле для больного скота – это казалось более уместным. И он остановил свой выбор на месте, где скот сортировали, – в самом восьмиугольнике.
Билли внимательно осмотрел женщину. Татуировка получилась хорошо. Фестонное окаймление тоже. Он был доволен. Дома, когда он делал работу для клиентов в своей мастерской, их реакция его не интересовала. У него были свои мерки. Работа, к которой клиенты оставались равнодушными, могла вызвать у него бурный восторг. Или, например, молодая женщина могла смотреть на изображение своего свадебного торта (такие наколки были популярны) и плакать, умиляясь его красоте, но если Билли видел хоть один изъян, крохотный штрих не на месте, то злился на себя несколько дней.
Однако сейчас все было хорошо. Он остался доволен. Интересно, поймут ли теперь его сообщение? Но нет, даже Линкольн Райм не настолько умен.
Подумав о трудностях, с которыми столкнулся в больнице и поликлинике, он решил, что пора уже остановить преследователей.
Одна из максим в Заповедях, написанных беглым почерком Билли: гласила: «Постоянно подвергай переоценке разыскивающих тебя полицейских. Может оказаться необходимым воздвигнуть препятствие в розысках. Целься только в полицейских невысокого звания; вышестоящие и начальники будут прилагать больше усилий, чтобы найти тебя». На языке Билли это значило: «Уничтожай всех, кто попытается помешать Модификации».
Остановить преследователей он собирался просто. Люди без наколок думают, что иглы в тату-машинках полые. Но дело обстоит иначе. Тату-иглы сплошные, обычно спаянные по несколько, позволяющие краске стекать в ранки и кожу.
У Билли было несколько шприцов, чтобы успокаивать жертв. Он открыл сумку и вынул пластиковую медицинскую бутылку с завинчивающейся крышкой. Осторожно открыл ее и поставил коричневый цилиндр на землю. Вынул из набора краденых медицинских инструментов длинный пинцет, полез им в пластиковую бутылку и извлек из нее крохотный шприц. Осторожно снял наконечник и наполнил шприц ядом.
Потом Билли взял сумочку женщины и вонзил в нее под самым замком иглу шприца, чтобы, когда полицейский будет открывать ее, острый кончик проколол перчатку и кожу. Кончик этот был таким тонким, что человек, получивший укол, вряд ли его почувствует. Но примерно через час симптомы поразят его, как гром среди ясного неба. А они будут просто замечательны: из всех ядов стрихнин вызывает самые мучительные реакции. Можно рассчитывать на тошноту, конвульсии мышц, гипертензию, судороги, болезненные ощущения и наконец удушье.