К обеду пришли заправщики, экипажи еще раз проверили танки, долились топливом. Командиров рот собрали на инструктаж, после чего началось выдвижение на позиции. Все с опаской посматривали на небо, но его затянуло облаками, пикировщиков не было.
В 13.00 лес за спинами бригады вспух дымом и свистом запускаемых ракет. По передней линии немцев «заиграли» «катюши». Еще не осел поднятый ракетами песок, как бригада рванулась в атаку. Немцы перед артподготовкой успели оставить первую и вторую линии окопов; потерь среди обороняющихся было немного. Однако эффект от ревущих ракет был таков, что атака советских войск не встретила сопротивления.
Пока десант зачищал блиндажи, вытаскивая на свет ошалелых выживших арийцев, бригада продолжила прорыв. Танки спешили занять перекрестки и ближайшие села, расширить и углубить брешь. В образовавшуюся щель уже спешили части 108-й стрелковой. При определенной удаче появлялась реальная возможность нанести чувствительный контрудар.
Рота, в которую входил взвод Ильяса, двигалась от прорыва вправо. Их задача состояла в том, чтобы, свалившись на головы окопавшимся на соседнем участке немцам, посеять панику и выйти к шоссе.
Поначалу шло успешно. Фашисты при виде танков у себя в тылу разворачивались и убегали. Рота встретила колонну из пяти грузовиков и бронетранспортера. Всю технику уничтожили, пехоту, которую перевозили грузовики, посекли пулеметами. Затем разнесли несколько штабных фургонов в каком-то селе. После чего на ближайшем холме нарисовался одинокий немецкий танк. Комроты передал приказ «делай как я» и повернул к холму. Свои быстрые, но легкобронированные танки Ильяс повел в обход с тем, чтобы пресечь возможность врагу ретироваться с поля боя.
Тройка Ильяса двигалась влево, остальные семь советских танков (шесть Т-34 и тот самый восстановленный одинокий «КВ») развернулись в линию и пошли на маячившую вдали «тройку» немцев. В успехе никто не сомневался. Пушки немцев не брали лобовую броню «тридцатьчетверок», а броню «КВ» для них проблемно пробить даже с бортов. Когда из-за холма показались еще две башни немецких танков, рота прибавила ходу. «Тройка» скатилась по склону назад, оставив в пределах видимости только башню, крутившую бесполезной пушкой. Остальные немецкие танки постреливали из-за холма, не решаясь выходить лоб в лоб, но и не покидая поле боя.
«Дойдут наши до края холма, и хана немчуре», – злорадно отметил Ильяс. Их «картонные» «БТ» и А-20 были скрыты от немцев зарослями кустарника.
Когда Т-34 миновали половину расстояния до немецких танков, позади их вспухли разрывы. Спрятанная в кустах батарея противотанковых пушек фашистов вступила в бой. Первым же залпом немцы подбили два советских танка. Причем крайних танка, что атакующая линия заметила не сразу. Сам Ильяс засек батарею только потому, что следил в триплекс за полем боя.
Он скомандовал остановку и попробовал выцелить тщательно замаскированные пушки. Какое там! Щитки немецких пушек едва высились над землей.
– Направо! Идем на батарею! Двигаться зигзагами, крутиться! – закричал Ильяс в рацию. Взвод послушно свернул.
Батарея открыла беглый огонь, подожгла еще один Т-34, сбив гусеницы и обездвижив еще двоих.
– Коля, самый полный! – приказал Ильяс.
Танк взревел и прибавил ходу. Немцы, игнорируя нового противника, садили по начавшему разворот «КВ». Снаряды рикошетили от толстой брони. Последний из Т-34 тоже повернул и, прячась за броней «КВ», пробовал выцелить артиллерию.
Активизировались немецкие танки. Пользуясь тем, что все внимание противника сосредоточилось на батарее, «тройки» выскочили из-за холма и включились в бой. Корма и бока советских танков были уязвимей, чем лоб, и у немцев появился шанс. «КВ» пару раз бухнул осколочным, одна из пушек замолкла, но тут же рванул боекомплект на последнем из Т-34. Чей-то «гостинец» прошил башню, сдетонировал боезапас. Взрывом задело и стоявший рядом «КВ».
– Быстрее, Коля! – Ильяс пихал в спину дергавшего рычаги мехвода.
Их танк, стремясь побыстрее добраться до смертоносного врага, уже не юлил, а несся подобно разогнавшейся колеснице смерти. Вот-вот… Ильяс довернул маховик, понимая, что в мешанине «земля – небо», которая виделась в прицел, стрелять нельзя.
– Короткая!
Танк притормозил. Перед лицом Ильяса вспыхнуло, грохот ударил по ушам. Танк, будто налетев на камень, резко встал. Ильяс по инерции врезался в сталь башни и потерял сознание…
Очнулся он уже в лесу. Над головой слышалось сопение. Ильяс покачивался на плащ-палатке между бегущими бойцами. Тошнило, болела голова и правая сторона груди.
– Очнулись, товарищ лейтенант? – рядом возникла закопченная сажей знакомая рожа.
Это вроде один из его людей? Точно! Командир танка младший лейтенант… Фамилию вспомнить не получалось.
– Что… произошло?
– Подбили нас… Танки все сгорели. Мы выскочили, смотрим, ваши бегут. Где командир, мать вашу, спрашиваю? Они руками разводят. Я их за шиворот и обратно! Вернулись, вас вытащили. Смотрим, живой!
Бойцы не останавливали шаг, отчего Ильяса мутило. Перед глазами мелькали пятна и тени. Сознание еле держалось.
– Где остальные? Климович? Мехвод мой.
– Несем, обгорел сильно. Из моторного отсека полыхало будь здоров.
Вершины деревьев над головой, мелькавшие в хаосе окружающего мира, сплелись в тугую нить и рухнули на голову. На глаза навалилась мгла.
В следующий раз он пришел в себя на столе хирурга. Седой врач с красными от лопнувших сосудиков белками глаз устало рассматривал его развороченную грудь, затем потянулся к ней. Тело Ильяса пронзила боль, разливавшаяся от плеча к плечу. Он дернулся, выгнулся.
– Очнулся? – удивился врач. Сбоку мелькнули силуэты.
И свет померк снова.
* * *Олег часто вспоминал ту встречу.
– Моя фамилия Федоренко, – начал генерал, – с недавних пор – заместитель наркома обороны СССР. Я читал вашу докладную записку о тактике танковых боев. И не только я. Там тоже! – Гость указал пальцем в потолок.
«Неужели Сам? – тогда удивился Олег. – Очень может быть. Прислать самолет за лейтенантами…»
– У меня есть вопросы. И некоторые сомнения.
«Та-ак!»
– Журналистам, – кивнул генерал в сторону двери, – необязательно это слышать. Время тяжелое, стране нужны герои. Но мы с вами люди военные и должны говорить начистоту. Ведь так?
Олег кивнул.
– Врачи просили не утомлять вас долгой беседой, поэтому один, самый главный вопрос. Откуда вы так осведомлены о тактике и стратегии немецких танковых войск?
«Уффф… Влип!» – подумал Олег.
– Вы сталкивались с немцами в бою, потому знаете их приемы, это понятно. Но концентрация сил на направлении главного удара, прорыв обороны и развитие успеха путем ввода в брешь мобильных частей… Подобное невозможно рассмотреть через смотровую щель танка, тем более бывшему сержанту.
– Мы захватили в плен немецкого танкиста и допросили его, – осторожно начал Олег.
– Где?
– Под Брестом.
– Это он вам рассказал?
– Так точно.
Федоренко поджал губы, склонил нахмуренное лицо.
– Сначала не хотел, – пояснил Олег. – Но мы попросили, настойчиво.
Федоренко помолчал, потом кивнул.
– Где этот немец?
– Застрелили.
– Ну да, – сказал генерал задумчиво. – Я читал докладную записку. Правда, не помню, чтоб там упоминалось, что немец рассказал о стратегии. Мог забыть…
Пользуясь заминкой генерала, Олег попробовал перехватить инициативу:
– Где лейтенант Паляница?
– На фронте. Где ж еще? Сейчас все, кто может бить врага, там. Подтягиваем резервы, чтобы стальным молотом ударить в лоб зарвавшегося агрессора.
– В лоб их нельзя… – Олег запнулся. – Потеряем технику и людей! Надо по-умному.
Взгляд генерала стал заинтересованным:
– И как это надо делать, по-вашему?
– Сформировать небольшие, но мобильные танковые части, включить в их состав опытных, желательно обстрелянных танкистов и выдвинуть их на особо опасные направления – там, где ожидается наступление противника. Так, чтобы бить немцев на марше, из засад, не позволяя им развернуться в боевой порядок. Нужно выбить у них танки, с пехотой справимся. В длительный бой не вступать, пока небо не отвоюем. Ударили – и отходим. Я об этом писал.
– Да-а… – произнес Федоренко, помолчав. – Попова права.
– Попова? – вскинулся Олег. – Люба?
– Она.
– Вы видели ее, товарищ генерал?
Федоренко кивнул.
– Она… Здорова?
– Ранение легкое. Ампутировали два пальца – и все.
Олег откинулся на подушку. Главное – жива.
Федоренко встал.
– Вижу, что вы устали. Поправляйтесь, товарищ лейтенант! После договорим. У меня с вами будет долгая беседа. Открою вам секрет, товарищ лейтенант, части, о которых вы говорили, уже формируются. В связи с недостатком техники возвращаемся к танковым бригадам. Будем комплектовать их опытными экипажами, направлять на самые опасные участки фронта. Так что вас услышали. Вас и других товарищей… Поправляйтесь скорее! Ваши опыт и знания пригодятся.
Федоренко встал.
– Вижу, что вы устали. Поправляйтесь, товарищ лейтенант! После договорим. У меня с вами будет долгая беседа. Открою вам секрет, товарищ лейтенант, части, о которых вы говорили, уже формируются. В связи с недостатком техники возвращаемся к танковым бригадам. Будем комплектовать их опытными экипажами, направлять на самые опасные участки фронта. Так что вас услышали. Вас и других товарищей… Поправляйтесь скорее! Ваши опыт и знания пригодятся.
С уходом генерала в палате стало многолюдно. Санитары вкатывали каталки с ранеными офицерами, временно эвакуированными в другие места, раскладывали их по койкам, сестрички и соседи по палате поздравляли Олега с наградой, просили рассказать о ее вручении. Он в ответ отмалчивался или отвечал односложно. Мысли его были далеко.
«Люба здесь, – думал он, – наверняка ей еще лечиться. Она знает, что я здесь? Возможно. Хорошо, если б узнала. Надо будет написать… Илья! – вдруг с досадой вспомнил Олег. – Пропадет, студент! Слишком увлекается в бою…»
Погруженный в эти размышления, он не обратил внимания на давешнюю медсестру, выказавшую ему знак внимания. Покрутившись у его койки, сестра недовольно нахмурилась и ушла. Олег этого даже не заметил…
* * *Перед дверью в палату Люба нерешительно замерла. Некоторое время колебалась, затем отошла к окну. Замерла, наблюдая через стекло за суетой у входа.
«Он сразу заметит! – думала горько. – Такое не скрыть. Мало того, что некрасивая, так еще и калека. Зачем я ему? Вокруг столько молодых и здоровых!..»
Словно подтверждая ее слова, дверь в палату распахнулась. Две молоденькие медсестры в белых халатах вышли в коридор и притворили дверь.
– Ой, Вера, – сказала одна, – он мне подмигнул!
– А ты?
– А я ему… Я бы ему. – Она закатила глаза. Медсестры рассмеялись и подхватили друг дружку под локотки.
– Вот думаю: он не женат?
– Разведен. Я карточку смотрела.
Они уходили, и Люба двинулась следом, чтоб застать конец разговора.
– Это плохо?
– Хорошо, дура! Свободный мужик! Ты не смотри, что всего лишь лейтенант. Видно, что птица большого полета. Самолет за ним в Могилев посылали, генерал лично приедет орден вручать, журналисты… Так что хватай, пока здесь, и держи крепче, не то уведут!
– Думаешь?
– А то! – хмыкнула Вера.
Она была постарше юной медсестры и говорила с апломбом.
– Как удержать?
– Так ЗАГС за углом, – снисходительно пояснила Вера. – Фронтовика зарегистрируют сразу. Вместо Рихтиковой станешь Волковой.
«Это о нем!» – с замиранием сердца поняла Люба.
– Ой, не знаю! – растерянно сказала сестричка.
– Идем, научу! – Вера потянула подругу за рукав, и они скрылись за углом коридора.
Люба, помедлив, повернулась и пошла к выходу. «Вот и все! – думала горько. – Эта сестричка красивая, Вера ее научит, а он ей уже подмигивал. А я… Кому я нужна?»
Она спустилась по лестнице и вышла в сквер, разбитый у входа в госпиталь. Здесь села на лавочку и опустила голову. Ей следовало уйти и больше здесь не показываться, но она не могла. Он был совсем рядом, на расстоянии двух лестничных пролетов. Сильный, заботливый, нежный… Он носил ее на руках и называл «зайкой»…
Шум моторов и скрип тормозов привлек ее внимание. У входа в госпиталь остановилось несколько автомобилей. Из них выскочили и загомонили люди в штатском и в военной форме. Внезапно они притихли. К крыльцу подкатила черная «эмка». Из нее выбрался плечистый немолодой генерал.
«Федоренко! – узнала Люба. – Это к нему!»
К генералу подбежал врач в белом халате, наброшенном поверх военной формы, они поздоровались за руку и скрылись за дверью. Следом потянулись другие. Люба встала и пошла следом. Она не знала, почему делает это, ее повлекло, и она подчинилась желанию. В палату, однако, она не зашла. Остановилась у знакомого окна и стала ждать. Недолго. Дверь палаты распахнулась, из нее, весело переговариваясь, повалили журналисты и медики. Федоренко с ними не было. «Остался с ним!» – догадалась Люба и осталась на посту. Пробегавшие мимо медсестры косились на нее, но, разглядев васильковую тулью фуражки и малиновый околыш, испуганно притихали. Ожидание затянулось. Люба не знала, кого и зачем она ждет, она просто не могла уйти – вот так, шагнуть и скрыться, в то время как он здесь, совсем рядом, за этой крашенной коричневой краской дверью.
Погруженная в свои мысли, Люба едва не прозевала появление Федоренко. Генерал вышел в коридор, надевая фуражку. Люба шагнула навстречу.
– Вы? – Федоренко удивленно посмотрел на нее и понимающе кивнул. – Видите, я же говорил: надо верить и ждать!
– Как он? – жадно спросила Люба.
– Спрашивал о вас, – улыбнулся генерал.
– Правда?
Федоренко кивнул.
– Я… – Люба помедлила. – Я стесняюсь. Вот! – она подняла искалеченную руку. – С этой клешней…
– Как вас в НКВД взяли?! – покачал головой Федоренко. – Взрослая женщина, командир, а несете дичь. Какое это имеет значение?
Люба стояла в нерешительности.
– Да беги же! – рассердился генерал. – В самом деле! Или думаешь, я нанимался приветы вам носить?
Люба рванулась и влетела в палату. Олега она увидела сразу. Он полусидел, опираясь спиной на подушку, и смотрел в потолок. Лицо его было бледным, осунувшимся, но это был он, любимый, родной и самый дорогой ей человек. Живой!
С появлением Любы другие раненые, прежде оживленно болтавшие, умолкли и с любопытством уставились на нее. Не обращая внимания на их взгляды, Люба, стуча сапогами по паркету, побежала к нему. Он услышал и опустил взгляд.
– Ты?!
Люба упала на колени и зарылась лицом ему в грудь.
– Как раз вспоминал, – сказал он радостно. Снял с нее фуражку, бросил на тумбочку, после чего осторожно коснулся ее коротко остриженных волос.
– Я… Я… – Люба всхлипнула.
– Ну что ты, зайка! – Он погладил ее по спинке. – Обещал ведь… Только ты сама нашлась.
Люба оторвала от его груди мокрое лицо.
– Вот… – Она показала забинтованную руку.
– А у меня дырки в теле – спереди и сзади, – хмыкнул он. – Но мы ведь живы, не так ли?
Она торопливо закивала.
– Значит, плакать незачем! Вставай с колен, бери табурет и присаживайся ближе.
Сколько она просидела у его койки, Люба не запомнила. Он держал ее руку в своей, она рассказывала о маме и братьях, которые еще маленькие, но рвутся на фронт, он кивал в ответ и улыбался. Улучив момент, Люба наклонилась и шепнула ему на ухо:
– Я молилась за тебя! В церкви!
– Спасибо! – сказал он серьезно. После чего склонился к ее уху и зашептал: – Ставка формирует специальные танковые части, меня направят в одну из них, просись, чтоб вместе! Федоренко тебя знает, поговори с ним. Я тоже попрошу.
Люба энергично закивала в знак согласия. Он угадал ее желание, он хочет, чтоб они были вместе. А она сомневалась…
– Товарищ младший лейтенант! – раздалось за спиной Любы. – Вы утомляете раненого! К тому же вы без халата…
Оглянувшись, Люба увидела давешнюю медсестру. Та смотрела на нее со злобой во взоре.
– Ухожу! – усмехнулась Люба, наклонилась и по-хозяйски поцеловала Олега в губы. – До завтра, милый!
Она взяла с тумбочки фуражку, надела и вышла, гордо подняв голову. Сестра двинулась следом. После их ухода в палате наступила тишина. Первым не утерпел капитан-летчик, лежавший справа от Олега. Его привезли в госпиталь со сломанной ногой: капитан неудачно посадил истребитель на подмосковный аэродром, разбив машину в хлам и едва уцелев в летном происшествии. Капитана корежило с утра. Непонятное, необъяснимое внимание к этому лейтенанту, из-за чего их временно переселили в другие палаты, его новенький орден на пижаме (у самого капитана наград не было) – все это не давало «летуну» покоя. Из-за чего все? Теперь эта девушка в военной форме и тоже с наградой. Не слишком ли много одному?
– Ну и кралю нашел танкист! – сказал капитан, ухмыльнувшись. – Мало того, что из НКВД, так еще и беспалая! Враги народа пальчики откусили? За это ей медальку дали?
В палате повисло тяжелое молчание.
– Она действительно из НКВД, – подтвердил Олег после паузы. Он говорил тяжело, ворочая слова, как камни во рту. – Ее забросили к немцам в тыл, где ее выдали, и Любу повели расстреливать. Она зарубила конвоира лопатой, я видел это собственными глазами… – Он помолчал. – Потом мы воевали вместе. Ранило ее при штурме немецкого аэродрома. Пока наши доблестные соколы разбивают собственные истребители вместо того, чтоб сбивать немецкие, фашисты господствуют в воздухе. Поэтому уничтожать их самолеты приходится нам. На том аэродроме было девятнадцать бомбардировщиков, и ни один из них больше не взлетит… Скольких ты сбил, капитан?
Летчик не ответил.
– Эх! – Майор-пехотинец, лежавший с другой стороны летчика, сел на койке. – Что молчишь, пернатый? Ты ответь! Где ты был, когда фашистские пикировщики по нашим головам ползали и батальон мой землю жрал, боясь пошевелиться? И сколько раз жрал! Почему? Да потому что, сколько воюю, ни одного краснозвездного в небе не видел – одни кресты. Так чем ты занимался? Норму свою пятую жрал да официанток щупал? Девчонка гада лопатой… Да у меня здоровенные мужики дристали, когда немцы в атаку шли! Я «наганом» их в штыковую поднимал… Ты кого здесь позоришь, сволочь?! – Майор потянул костыль. – Разреши мне, танкист!