Элли подкатила на черном «Шевроле», когда Лукас положил первые бифштексы на решетку гриля. Уэзер предложила ей пиво.
– Каково положение на настоящий момент? – спросила Элли.
– Возможно, одна девочка мертва; остальные – пока нет, – ответил Лукас. – Но похититель играет в открытую, и его мерзость вылезает наружу. Скоро он их убьет.
– Я ее знаю – Энди Манетт. Она не обладает сильным умом, но у нее способность… сближаться с людьми, – сказала Элли, сделав глоток пива. С крыльца запахло жарящимся мясом. – Она тянется к тебе, и ты начинаешь говорить. Нечто, присущее аристократам. Это талант.
– Она сумеет уцелеть?
Элли кивнула.
– Да, некоторое время – дольше, чем получилось бы у любой другой женщины. Она попытается им манипулировать. Если он подвергался терапии, трудно предсказать, как он себя поведет. Он почувствует, что она делает, но некоторые люди так привыкают к беседам с психотерапевтом, что для них это подобно наркотику. Она может заставить его продолжать.
– Как Шахерезада, – сказала Уэзер.
– Да, именно так, – кивнула Элли.
– А я должен заставить его продолжать говорить, – сказал Лукас. – Он звонит мне по телефону, и мы пытаемся его засечь.
– Ты думаешь, он у нее лечился? Был пациентом?
– Мы не знаем. Ищем, но пока ничего не удалось обнаружить.
– Если да, ты должен ему сочувствовать. А не обвинять в безумии.
– Сегодня днем я так и поступил, – огорченно признался Лукас. – Он разозлился… я ошибся.
– Спроси у него, как он о них заботится, – предложила Элли. – Быть может, тебе удастся заставить его почувствовать ответственность, как если бы он стал их покровителем. Спроси, можешь ли ты что-нибудь сделать, чтобы он их отпустил. Какой-то обмен. И попроси не отвечать сразу, пусть он подумает. Чего бы он хотел? Вопросы следует задавать именно в таком порядке.
Позднее, когда они принялись за бифштексы, Лукас сказал:
– У нас возникла другая проблема. Мы изучаем досье Манетт. Она лечит людей от влечения к малолеткам – и она не сообщила о них в полицию.
Элли отложила вилку.
– О, нет. Вы не станете подавать на нее в суд.
– Но это витает в воздухе, – сказал Лукас.
Теперь Элли Крюгер рассердилась.
– Это самый бездарный закон из всех, принятых в нашем штате. Мы знаем, что люди больны, но требуем, чтобы они оказались в ситуации, когда им никто не сможет помочь, и они просто продолжают…
– …если только мы не посадим их в тюрьму…
– А как относительно тех, про кого вы ничего не узнаете? Тех, кого вы бы хотели вылечить, но они не обратятся за помощью, потому что стоит им открыть рот, как полицейские тут же набросятся на них, как волки?
– Я знаю, что у тебя особое отношение к этому вопросу, – сказал Лукас, чтобы избежать спора.
– Что? – спросила Уэзер. – Что случилось?
Элли повернулась к ней.
– Если в этом штате человек занимается растлением малолетних, понимает, что он болен, и пытается получить профессиональную помощь, врач должен сообщить о нем в полицию. Далее его карточка изымается штатом и используется в качестве доказательства в суде. Как только обвинение предъявлено, адвокат советует такому человеку немедленно отказаться от терапии и держать рот на замке. Если его оправдывают – а такое случается достаточно часто, потому что он признает, что с ним не все в порядке и что он болен, а врачи дают показания в таких случаях весьма неохотно… Так вот, его отпускают, но теперь он твердо знает, что ему нельзя возобновить терапию, если он не хочет оказаться в тюрьме.
Уэзер с минуту смотрела на нее, а потом обратилась к Лукасу:
– Но так нельзя.
– Нечто вроде «Уловки-22»,[43] – признал он.
– По-моему, это варварство, – резко сказала Уэзер.
– Я считаю варварством растление малолетних, – столь же резко отозвался Лукас.
– Но если человек пытается получить помощь, чего ты еще хочешь? Посадить его в тюрьму?
– Послушайте, я не собираюсь с вами спорить, – заявил Дэвенпорт. – Либо вы в это верите, либо нет.
– Лукас…
– Может быть, вы позволите мне отступить и спокойно съесть мой бифштекс? Ради бога…
– Но меня тревожит сложившаяся ситуация, – сердито заявила Элли. – Очень тревожит.
Тем же вечером, но много позднее, Уэзер оперлась на локоть и сказала:
– Варварство.
– Я не хотел спорить с Элли, – сказал Лукас. – Но вот что я тебе скажу: терапия не помогает тем, кто насилует детей. Психиатры слишком много о себе думают. Растлителей нужно сажать в тюрьму. Каждого и всякий раз, когда их удается найти.
– И ты называешь себя либералом, – сказала из темноты Уэзер.
– Распутником, а не либералом, – поправил ее Лукас и потянулся к ней.
– Оставайся на своей половине постели, – заявила Уэзер.
– Можно я положу на твою половину один палец?
– Нет. – И через некоторое время: – Это не палец…
Глава 10
Джон Мэйл смотрел поздний выпуск новостей и чувствовал себя замечательно. Он был один, если не считать большого телевизора и компьютеров. Он мог выходить в Интернет через телефон, и он отслеживал все новости, связанные с сексом и компьютерами. У него имелось две телефонные линии, работали три компьютера. По одному Мэйл слушал новости; одновременно он вышел на сайт alt-sex.blonds, периодически что-то копировал и пересылал на второй компьютер.
Мэйлу хотелось спать, он устал и ощущал приятную боль в нижней части живота, а также жжение в коленях. Энди Манетт была той еще крошкой: он понял это десять лет назад, когда первый раз положил на нее глаз. Он получил все, на что рассчитывал: отличное тело – и она сопротивлялась. Он наслаждался схваткой и своим успехом. Всякий раз, когда ему удавалось ее оседлать, он чувствовал, что одержал победу.
А теперь, в довершение ко всему, о нем говорят в телевизионных новостях. Все на него смотрят. Они вполне могут его найти, через несколько недель или месяцев. Но со временем он предпримет необходимые шаги.
Джон отбросил эту мысль и обратился к своей любимой теме: Дэвенпорт. Полицейский прятался. О нем ничего не говорили. Совсем ничего.
Мэйл принялся просматривать новостные сайты в Интернете, сортируя их по темам. Ему хотелось поместить сообщение о Манетт, рассказать, что он с ней делает. Он так и поступит, если доберется до компьютера в университете. Некоторые парни с alt-sex его оценят…
Может быть, он позволит себе сделать небольшой намек и отправить совсем короткое сообщение? Нет. Они смогут найти путь к нему, выследить его – Интернет подключен к его настоящему телефонному номеру.
Впрочем, телефон зарегистрирован не на его имя.
В Интернете он зовется Тэб Пост и Пит Рейт – имена, которые он извлек из клавиатуры. В магазине и с фургоном он Ларри Ф. Росес. Настоящий Ларри Ф. Росес живет где-то на юге, во Флориде или Луизиане. Ларри продал фургон вместе со всеми бумагами за наличные, чтобы не делиться деньгами с бывшей женой.
Для ипотечной компании Джон назвался Мартином Ладуксом. У него имелись документы Марти – права с его собственной фотографией, карточка социального обеспечения, даже паспорт. И он платил за Марти подоходный налог.
Он больше не Джон Мэйл. Джон Мэйл умер…
Мэйл отодвинул передвижной столик, на котором в фольге лежал пирог с курицей и стояла бутылка кока-колы – его любимое блюдо. Он подумал о Грейс. Встал, зашел на кухню, взял еще одну бутылку с кока-колой и снова подумал о ней.
Грейс может доставить ему удовольствие. Она такая свеженькая. Ее тело только начало формироваться, и она будет сопротивляться. Он лег на диван и закрыл глаза. И все же, когда он на нее смотрел, то не чувствовал голода, который испытывал, глядя на ее мать. И это до сих пор его удивляло. В первый раз отведя Энди Манетт на матрас, он едва не потерял сознание от радости. Может быть, Грейс. Со временем. В качестве эксперимента. Джон не сомневался, что она будет в шоке, когда поймет, что ее ждет…
Мэйл допил кока-колу, когда зазвонил телефон, стоявший на тумбочке у дивана. Он на ощупь снял трубку.
– Алло?
– Мистер Ладукс?
Мэйл сел: на этот голос стоило обратить внимание.
– Они ищут вашу лодку. Полиция знает, что вы следили за ней с озера.
Отбой. Мэйл посмотрел на телефон. Дерьмо. Он хотел знать, кто ему позвонил: разговор лицом к лицу получился бы интересным.
Лодка… Мэйл нахмурился. Когда он брал в аренду лодку, ему пришлось показать документы – права на имя Ладукса, под которым он здесь жил. Старик записал фамилию у себя в журнале. Но где он его держит, Мэйл не знал. Он не обратил внимания. Проклятье. Именно так Дэвенпорт до него и доберется: когда он расслабится.
Мэйл встал, взял куртку и фонарик и вышел из дома. Холодно. Но тучи исчезли вместе с солнцем, и на небе сиял Млечный Путь, точно «Ролекс» Господа Бога. Поехать на машине? Нет. Отличный вечер для прогулки. Может быть, какая-нибудь киска в конце пути, хотя его яички уже начали болеть…
Мэйл встал, взял куртку и фонарик и вышел из дома. Холодно. Но тучи исчезли вместе с солнцем, и на небе сиял Млечный Путь, точно «Ролекс» Господа Бога. Поехать на машине? Нет. Отличный вечер для прогулки. Может быть, какая-нибудь киска в конце пути, хотя его яички уже начали болеть…
Фонарик помогал ему видеть кочки и выбоины, и Мэйл направился к грунтовой дороге, по привычке проверив почтовый ящик. Ничего; почтальон всегда приходит до десяти часов, и Джон уже брал сегодня дневную почту, когда встал. Он запер ящик и зашагал по дороге.
На севере, над кронами деревьев, уже виднелось оранжевое сияние Миннеаполиса. Но когда он свернул на юг, по тропинке к лачуге, где прятал женщин, там было темно, как в желудке. Пахло кукурузной листвой.
Мэйл жил на маленькой ферме. Точнее, раньше здесь была ферма. Сосед выкупил ее, когда она перестала приносить доход, отрезал сто пятьдесят акров и оставшиеся десять продал вместе с домом и несколькими разваливающимися строениями. Новый владелец, алкоголик, работавший на бойне, не следил за домом, который постепенно пришел в негодность. Потом он покончил с собой. Следующий хозяин построил дом ближе к дороге, а сзади – небольшую конюшню на две лошади. Когда его дети выросли, он переехал во Флориду. Очередной владелец превратил конюшню в гараж, но зимой ему стало скучно, и он вернулся в город. И тогда ферма досталась Мэйлу.
К тому моменту, когда он сюда перебрался, старый дом превратился в жалкие развалины. К нему был пристроен курятник и навес для машины, который представлял собой груду гниющих досок. Чуть в стороне находилась бывшая конюшня, почти полностью заросшая кукурузой. А еще дальше – фундамент амбара.
Дом разрушился, зато подвал и погреб сохранились. Мэйл провел туда новый электрический кабель от собственного дома, это заняло у него всего два часа.
Некоторое время он беспокоился из-за того, что держал женщин в доме. Сюда мог забрести какой-нибудь охотник за антиквариатом. Сейчас таких развелось огромное множество; они ходили по старым фермам, снимали бронзовые ручки, прижимные дверные пружины, древние системы отопления, старинные кувшины для маринада – их становилось все меньше и меньше – и даже гвозди, если те были ручной ковки и в хорошем состоянии.
Однако искатели антиквариата ребята нервные. Судьи относились к ним как к грабителям, коими они, по сути, и являлись, поэтому Мэйл поставил два датчика движения, которые работали от батарей, и чувствовал себя в безопасности. Любой охотник за антиквариатом моментально сбежит, как только сработает сигнализация; ну, а если это будут полицейские, игра все равно будет окончена.
Единственную опасность представлял Хехт, сосед-фермер, флегматичный немец, член какой-то экзотической религиозной секты. У него не было телевизора, он не выписывал газет. Хехт никогда не выказывал интереса ни к чему, кроме собственного трактора и земли. Мэйл ни разу не видел, чтобы сосед подходил к старому дому, за исключением посадок и сбора урожая, когда он работал на своих полях. А к этому моменту женщин здесь, конечно, уже не будет.
Мэйл шагал, ориентируясь на круг света от своего фонарика. Пахло пылью и кукурузой. Когда он поднялся на вершину холма и осветил склон, старый дом напомнил ему обитель ведьмы из старого готического романа. От его стен исходило слабое призрачное сияние, которое возникает у старых деревянных домов, когда-то выкрашенных белой краской.
Когда Мэйл подошел к крыльцу, по его спине пробежал холодок, ему показалось, что из стоявшей чуть в стороне цистерны доносится какой-то шум. Нет, все тихо.
Тяжело ступая, он начал спускаться.
Грейс услышала, как он приближается, и приподнялась, опираясь спиной о стену. Она сомневалась, что ее мать обратила внимание на его шаги: Энди лежала на матрасе часами, закрыв одной рукой глаза; она не спала, но и не была в сознании.
Девочка решила, что пришла пора атаковать похитителя.
Мэйл уже четыре раза уводил с собой ее мать, избивал, а потом насиловал. Сквозь стальную дверь девочка слышала звуки ударов и приглушенный голос матери – очевидно, она просила о пощаде. Он бил ее по лицу, сказала ей Энди, открытой ладонью, но с тем же успехом мог наносить удары доской. В последний раз он что-то ей сломал, и Энди потеряла сознание. Так показалось Грейс.
Она решила, что должна напасть на Мэйла, даже если будет вооружена только ногтями. Он медленно убивал ее мать, и она понимала, что, когда он покончит с ней, придет ее черед.
– Нет. – Энди привстала.
Под носом у нее запеклась темная кровь. Глаза напоминали дыры, губы распухли. Но она услышала шаги и пришла в себя, повернулась и сумела произнести одно слово.
– Я должна что-то сделать, – прошептала Грейс.
Он приближался.
– Нет. – Энди покачала головой. – Я не думаю… я не думаю, что он будет что-то делать, когда увидит, что я в таком состоянии.
– Он тебя убивает. Я думала, ты умираешь, – прошептала Грейс.
«Она скорчилась на краешке матраса, словно съежившаяся собака у пруда», – подумала Энди. Глаза девочки лихорадочно горели, кожа стала тонкой, как папиросная бумага.
– Возможно, но пока мы не можем с ним сражаться. Нам нужно… что-то. – Она села, услышав шаги Мэйла на лестнице. – Нам нужно нечто, что позволило бы его убить.
– Что? – Грейс принялась отчаянно озираться по сторонам, но в их клетке ничего не было.
– Мы должны проявить изобретательность… но сейчас я не в состоянии, не в силах думать. – Энди прижала руки к вискам, словно опасалась, что ее череп развалится на части.
Он уже был совсем близко.
– Тебе нужно лечь так, как ты лежала раньше, – решительно сказала Грейс. – Закрыть глаза рукой. И молчать, что бы он ни делал.
Она уложила мать, и они услышали, как открывается наружный засов. Энди была слишком слаба, чтобы спорить, поэтому она просто кивнула и закрыла рукой глаза. Грейс отползла в угол, прижав колени к груди и обхватив их руками. Она неотрывно смотрела на дверь.
Мэйл слегка приоткрыл ее, заглянул внутрь, увидел обеих, снял цепь и распахнул дверь.
– Вставай, – сказал он Энди.
– Ты что-то с ней сделал, – испуганно сказала Грейс. – Она не двигается с тех пор, как ты ушел.
Это заставило его остановиться.
Мэйл наморщил лоб и хрипло повторил:
– Вставай. – Он пнул ногу Энди.
Та отвернулась к стене и слегка отползла подальше от него, словно женщина в мультфильме, умирающая от жажды.
– На этот раз ты что-то с ней сделал, – повторила Грейс и тихонько заплакала.
– Заткнись, – прорычал Мэйл. – Заткнись, проклятый маленький… нытик…
Он сделал шаг к ней, словно собирался ее ударить, и Грейс смолкла, пытаясь вжаться в стену. После некоторых колебаний Мэйл снова пнул Энди.
– Вставай.
Женщина попыталась отползти подальше. Мэйл схватил ее за ноги и резко дернул, повернув на спину.
– Воды, – проскулила она.
– Что?
Ее глаза закрылись, она лежала совершенно неподвижно. Грейс снова заплакала.
– Заткнись, я сказал! – рявкнул он и отошел на шаг, не зная, что делать дальше.
– Ты сделал ей больно, – сказала Грейс.
– Когда я вернул ее сюда, она была не такая, – сказал Мэйл. – Она шла сама.
– Думаю, ты что-то сделал… с ее головой. Она говорит с Женевьевой и папой. Где Жен? Что с ней? Она с папой?
– О, дерьмо, – раздраженно пробормотал Мэйл и снова толкнул ногой левую ногу Энди. – Тебе нужно поскорее прийти в себя, потому что я с тобой еще не закончил, – заявил он. – До этого еще далеко.
Он направился к двери.
– Дай ей воды, – напоследок сказал он Грейс.
– Я давала, – разрыдалась Грейс. – Но она… намочила пол.
– Ё-мое, – прорычал Мэйл.
Дверь захлопнулась, но она не слышала, как он задвинул засов. Грейс затаила дыхание. Неужели он забыл? Нет. Дверь снова распахнулась, и Мэйл бросил полотенце. Грейс его уже видела, когда он выводил мать из клетки, – полотенце лежало на полу, рядом с матрасом, на котором он ее насиловал.
– Помой ее, – сказал Мэйл. – Утром я вернусь.
Дверь снова закрылась, и они услышали удаляющиеся шаги. Несколько минут они ждали, затаив дыхание, но он не вернулся.
– Это было замечательно, – прошептала Энди. Она приподнялась, чувствуя, как слезы текут по ее щекам, а потом улыбнулась потрескавшимися губами. – Грейс, ты молодец.
– На этот раз мы его победили, – прошептала в ответ девочка.
– Мы сможем сделать это снова, – сказала Энди, приподнялась и оперлась спиной о стену. – Но нам нужно что-то найти.
– Что найти?
– Оружие, чтобы его убить.
– Здесь? – Грейс оглядела пустую клетку, ее глаза широко раскрылись, но в них не было надежды. – Где?
– Мы что-нибудь найдем, – сказала Энди. – Мы должны.
Мэйл взял фургон – теперь он стал синим, дверь украшала надпись «Компьютеры Росеса» – и поехал по Третьей автостраде, потом по I-494, залил полный бак бензина и наполнил красную пластиковую канистру, в которую вошло пять галлонов. В магазине, работавшем круглосуточно, он купил две кварты машинного масла, заплатив за все двадцать долларов.