– Ты как, держишься? – спросила она свою спутницу. – Если захочешь, мы можем отдохнуть в любое время – ты только скажи! – Миссис Тозер не ответила, и Эбигейл обернулась. – Все будет… – продолжила она, но внезапно замолчала. Даже в том скудном свете, что доставался им от фонаря Лоренса, девушка увидела, что позади никого нет. – Стой! – крикнула она отцу. – Джун отстала.
Кендал остановился, повернулся и посветил в пустой туннель.
– Давно?
– Не знаю. Я минут десять или пятнадцать с ней не разговаривала. Вот только сейчас…
– Джун! – крикнул профессор. Голос его эхом пробежал по коридору и быстро затих.
Никто не ответил.
– Идем, быстро! – бросила Эбигейл. – Ее надо найти.
Они побежали назад. Примерно через минуту журналистке показалось, что она слышит что-то.
– Лоренс. Лоренс! – вновь позвала она отца; тот оглянулся. – По-моему, я слышала…
Из глубины горы вырвался и тут же оборвался крик, оставив гулкое и долгое эхо.
– Что за черт? – пробормотал профессор.
– Это Джун? – неуверенно спросила его дочь. Еще один крик разлетелся по туннелю, но теперь он как будто удалялся. – Она так кричит, словно ей больно!
Они побежали дальше, ориентируясь на продолжающиеся крики, и через пару минут достигли развилки.
– ГДЕ ТЫ? – прогремел теперь уже ясно слышный женский голос.
– Не могу понять, откуда он идет, – сказала Эбигейл.
– ПОЖАЛУЙСТА, ГОСПОДИ, ПРОСТО УБЕЙ МЕНЯ!
– Сюда, – определил Лоренс, сворачивая в более широкий коридор.
– Я ТАК ХОЧУ ПИТЬ!
Они миновали несколько идущих один за другим гротов. Крики звучали все громче:
– Я ЕЩЕ ЖИВА! ПОЖАЛУЙСТА! ПОКОНЧИ С ЭТИМ! УБЕЙ МЕНЯ!
Внезапно Кендал остановился.
– В чем дело? – шепотом спросила Эбигейл.
Он покачал головой.
– Вроде бы увидел что-то впереди…
– Что?
– Толком не разглядел. Промелькнуло и исчезло. Забудь.
– Я больше ее не слышу.
– Джун, ты где? – крикнул Лоренс. – Помоги нам найти тебя!
Подземелье как будто затаило дыхание.
– Не нравится мне это место, – призналась Фостер.
* * *Продравшись через лес сталагмитов с вкраплениями колонн коренной породы, отец с дочерью вышли наконец в пещеру с затхлым воздухом и расползшейся по стенам сизой плесенью, кисточки которой лениво и медленно колыхались, словно подводные водоросли.
Сделав три шага, Лоренс замер как вкопанный.
– Господи… – простонал профессор чуть слышно.
Он опустился на пол, и в свете его фонаря Эбигейл увидела темную лужицу крови под головой Джун Тозер. Она лежала на спине возле небольшого валуна, которым воспользовалась, чтобы попытаться убить себя.
– Все кружится, – пробормотала Джун.
Эбигейл присела рядом с ней на корточки и взяла ее за руку. В блеклом свете судить о степени тяжести повреждений, нанесенных ею самой себе, можно было только по количеству крови. Джун застонала, и ее губы шевельнулись, пытаясь оформить слова:
– Не могла… больше. Они меня окружили… Где Эммет? – Она попыталась позвать мужа, но его имя застряло у нее в горле.
– Его сейчас здесь нет, – сказал Лоренс.
– Но я ведь скоро буду с ним? – выговорила миссис Тозер между хрипами. – И с Таем?
– С кем?
– Это их сын, – объяснила Эбигейл. – Да, и с ним тоже.
– Хочу услышать, как он смеется…
– Услышишь, милая. – Журналистка расплакалась, тронутая предсмертным отчаянием Джун, ее желанием услышать ответы на те вопросы, которые не имели ответа, ее уходом в воображаемый мир, утративший сходство с реальностью…
– Для меня он всегда был малышом. Думаешь, он вырос… стал… – Джун поперхнулась, закашлялась, и между зубов у нее брызнул маленький кровавый фонтан.
– Постарайся не говорить, – сказал ей Лоренс.
– Я ведь все равно останусь мамочкой, да? Я ведь была ею шесть прекрасных… – Женщина застонала и закрыла глаза. Эбигейл прижалась ухом к ее груди, слушая, как расширяются и сжимаются ее легкие.
– Мне очень жаль, – всхлипнул Лоренс. – Это я во всем виноват.
Грудь Джун поднялась – и вместе с ней голова Фостер.
А потом она опустилась с долгим выдохом, выпустив весь воздух, и больше уже не поднималась.
Глава 64
В три пополудни Лоренс остановился.
– Впереди свет.
Они только что вошли в самую большую из всех встречавшихся до сих пор пещер, около сотни футов в поперечине, с огромными, растущими из пола сталагмитами. Из трещины в стене с журчанием стекала вода, с высокого потолка свисали наподобие занавесей темные минеральные отложения. Отец с дочерью стояли в полосе дневного света, изливавшегося на них сверху через расселину, пробивавшую потолок на высоте примерно сорока футов. И там, вдалеке, Эбигейл увидела клочок серого неба.
– Туда не добраться, – сказал Кендал. – Даже не надейся. – Он отошел к источнику. – Дай-ка мне пустую бутылку из-под воды.
Эбигейл достала из рюкзака и протянула отцу бутылку из-под «Налджина». Набрав полбутылки, Лоренс вернулся на середину пещеры и посмотрел на ее содержимое в естественном свете.
Вода была мутной, и на дне бутылки уже выпадал осадок. Профессор поднес ее к носу и принюхался.
– Сильный сернистый запах. – Он попробовал воду на вкус, скривился и сплюнул. – Очень минерализированная. Горькая и едкая. Посильнее той, что бьет в наших горячих источниках в Пагосе. Не уверен, что ее вообще можно пить.
Отгоняя нахлынувшее отчаяние, Фостер с тоской посмотрела в далекое окно на потолке. А ведь это похуже даже прогулки по пещере в полной темноте, подумала она. Вот оно, перед тобой, да только не достанешь, как ни тянись. Недоступное, как рай из ада.
* * *К концу дня, когда они сели наконец отдохнуть, настроение у обоих упало ниже нуля. На ужин не осталось ничего, кроме последнего батончика и воды на донышке бутылки. Их ждала ночь – холодная, на жестком каменном полу, в сырой, грязной одежде – и темное, беспросветное утро.
Они устроились у стены, в небольшой пещере с низким потолком, ничем не отличающейся от полусотни других, через которые они прошли за последние пятнадцать часов.
– Плохо, что мы оставили ее там, – сказала Эбигейл.
– А что мы могли сделать? Тащить ее с собой через пещеры? Ни Джун, ни Эммета уже не вернешь, – вздохнул Лоренс и выключил фонарь.
Молчание в давящей темноте было невыносимо.
– Ты нашел их и теперь знаешь, как они умерли, но по-прежнему не понимаешь, что все-таки случилось, так? – спросила Фостер.
– Не понимаю. Да еще и Куинн – если его действительно так зовут – изрядно усложнил уравнение.
– Но ведь зная, что они все умерли в пещере…
– Что-то подсказывает, что их, как и нас, заперли здесь. Может, это сделали Ооту Уоллас и Билли Маккейб… Но против такого варианта говорит тот факт, что золото тоже осталось здесь.
Сидя в темноте и слушая рассуждения отца, Эбигейл почувствовала, как ее лицо начинают покалывать острые иголочки холода. Что это? Первые признаки обморожения или переохлаждения?
– Как по-твоему, почему Куинн запер нас здесь? – спросила она. – У тебя есть какое-то объяснение?
– Помимо очевидного, элементарной жадности? Нет. Надо бы попить.
Кендал включил фонарь и потянулся за бутылкой, а его дочь почувствовала, как на нее сыплется что-то легкое. Сначала она приняла это за пылинки, но потом поняла – это же самые настоящие снежинки!
– Лоренс, посмотри, здесь идет снег.
Ее отец поднял голову.
– Господи! Щель я заметил сразу, когда мы только вошли, но снаружи было уже темно, и я подумал, что это всего лишь очередной слепой ствол, – пробормотал он удивленно.
Луч фонаря наткнулся на дыру в потолке. Снежинки падали через нее и, опускаясь, медленно таяли на полу.
Эбигейл встала.
– Можешь поднять меня туда? – спросила она профессора.
Тот молча кивнул. Девушка залезла ему на плечи, и он медленно, дрожа от напряжения, выпрямился.
– Чуть правее – а то вдавишь меня в потолок, – предупредила его Эбигейл и прищурилась, всматриваясь в узкий ход. Далеко ли до поверхности? И сможет ли она добраться до выхода, даже если как-то протиснется в этот лаз? – Ладно, опускай. – Лоренс согнул колени и так же медленно, как поднимался, опустился на пол. – Думаю, я смогу выбраться, если ты поднимешь меня чуть выше.
– Я не смог бы поднять тебя выше, даже если б лодыжка была в порядке, – отец покачал головой. – К тому же, поскольку у нас нет веревки, вылезти сможет только кто-то один. Как тебе такой вариант: ты выберешься одна и попытаешься найти помощь? Я нарисую карту в блокноте, а ты выйдешь на дорогу и вернешься к стоянке. Надо найти ключи от «Субурбана» Скотта. Они либо у него, либо в лагере, в рюкзаке.
– Там же и мой сотовый. Я попробую позвонить с перевала, – сказала девушка.
Лоренс облегченно выдохнул. Напряжение ушло, и его лицо расслабилось, как будто под кожей у него распустились тугие узлы канатов.
Лоренс облегченно выдохнул. Напряжение ушло, и его лицо расслабилось, как будто под кожей у него распустились тугие узлы канатов.
– Прежде чем идти, тебе нужно немного поспать, – велел он дочери. – Хотя бы несколько часов.
* * *Будильник на часах сработал, как показалось Эбигейл, через пять секунд после того, как она закрыла глаза. Журналистка проспала четыре часа – на холодном полу, без сновидений. Кендал спал рядом. Его теплое дыхание согревало ей лицо, и в этой чистой, девственной темноте девушка уловила его запах – спрятанную глубоко реликвию, то подавленное воспоминание о далеких, таких дорогих сердцу годах, когда он был «папочкой», а не выдохшимся запахом лосьона, не наносной мозаикой искусственных химикалий, – его настоящий, живой запах. Запах, который вернул ее в прошлое, то прошлое, что было еще до аромата скошенной травы, сидений школьного автобуса и рожков мороженого.
– Проснулась? – прошептал Лоренс.
– Будильник разбудил. Наверное, пора. Ты спал?
– Думал.
– О чем?
– О золотых слитках. О тех, кто веками убивал ради них и убивает до сих пор. Но вы – ты и Тозеры – пришли сюда не за золотом. Эммет и Джун погибли из-за меня. И ты в этой пещере тоже из-за меня. Мне так жаль… Это ничего не изменит, но я должен об этом сказать. Мне нужно, чтобы ты это услышала. Знаю, я никчемный, эгоистичный раздолбай. Как ты там сказала, в пансионе? Ты была права, Эбби. Все дело во мне. Так было всегда. – Кендал закрыл лицо руками. – Возьми это с тобой. Если вернешься ко мне. И если не вернешься. В том, что я ушел… не ты виновата. И не твоя мать. Я ушел… что-то во мне сломалось. И не поправилось. Я делаю больно людям, которых люблю, которые любят меня, а почему, и сам не знаю. Но, девочка моя, моя милая девочка, мне так жаль, что я сделал тебе больно! Мне так жаль, что тебе достался такой отец…
Эбигейл не хотела этого и сопротивлялась этому, но оно происходило помимо ее воли – старый, заскорузлый узел в ее душе понемногу ослабевал и распускался.
* * *Даже стоя на плечах отца, ей не хватало еще фута, чтобы ухватиться за какую-нибудь опору.
– Не достаю. Подтолкни меня выше, – попросила девушка. Свет фонаря упал на ближайший выступ в нескольких дюймах от кончиков ее пальцев. – Еще чуть-чуть! – Она вытянулась и ухватилась за выступ обеими руками. – Есть!
– Найди опору для ног, – подсказал снизу Лоренс.
Пальцы начали неметь, но подошвы ботинок журналистки только впустую терли стену.
– Не могу найти. Ничего не попадается. Господи, я соскальзываю! – испугалась она.
– Чувствуешь? – крикнул профессор, толкая мысок ее правого ботинка в расщелину. – Переноси вес на ноги! – Эбигейл уперлась ногами в стену. – Не торопись. Соберись с силами.
Она перевела дух и посветила вверх фонарем. Проход сужался, но трещин и выступов в нем хватало. Фостер отпустила лямки рюкзака, потянулась к следующей опоре и невольно застонала от острой боли в копчике.
– Помни, подниматься надо за счет ног! – крикнул снизу Кендал. – Иначе быстро устанешь.
Эбигейл проверила прочность опоры под ногой – вроде бы надежная – и перенесла на нее вес. Затем она передохнула секунд тридцать и подтянулась. Новая методика сработала – руки уже не немели. Девушка поднялась футов на десять, но дальше стало труднее – стена обледенела, подошвы скользили, да еще и трещин и выбоин поубавилось, и Фостер вдруг обнаружила, что ухватиться ей уже не за что.
– Я застряла! – крикнула она в отчаянии.
– Отталкивайся ногами от противоположной стены! – Голос Лоренса звучал глухо, словно со дна глубокого колодца. – Упирайся! Протискивайся!
Эбигейл держалась на выступе шириной в полдюйма, и ее ноги дрожали от подступающей слабости.
– Я падаю! – вскрикнула она.
– Слушай меня! Правой ногой упрись в стену за спиной, а пальцами левой жми в противоположную!
Девушка попыталась последовать этому совету, но ее подошвы скользили по заснеженному камню. Она напряглась изо всех сил, и боль от копчика отдалась во всем ее теле так, что у нее даже помутилось в глазах. В конце концов ей все же удалось найти опору и даже немного подтянуться вверх. Она поползла выше, упираясь, где было можно, ногами, подтягиваясь, где получалось, на руках и проталкивая себя вверх.
На голову ей падал снег, где-то близко завывал ветер. Эбигейл посмотрела вниз – с высоты в семьдесят футов фонарь Лоренса казался крохотной точкой света – и снова подумала о той, навсегда оставшейся у нее в памяти ночи, когда он ушел. Что он чувствует теперь, провожая ее глазами, оставшись один в темноте? Может, то же самое, что чувствовала тогда она, глядя, как он выходит из ее спальни?
Ты оставил нас в яме глубже и темнее этой. Ты бросил нас и не вернулся. Разве такое можно простить? Ты предал четырехлетнюю девочку, перевернул ее мир вверх дном. Из-за тебя я всю жизнь считала себя брошенной. Разве такое можно простить? Если я не вернусь, папа, никто и никогда не услышит о тебе больше…
Голова Эбигейл вынырнула наружу из пещеры – черной, окруженной снежным венцом дыры на крутом белом склоне. Мела пурга, а часы показывали 00:32. Двадцать часов под землей. Ее пальцы, руки, ноги – все онемело. Она стояла на пронизывающем ветру, в кромешной тьме, посреди бушующей метели и даже не представляла, где находится и где искать Абандон.
1893
Глава 65
На следующее утро они отправились прогуляться по Мейн-стрит. Зимнее небо сияло голубизной, солнце поднималось над восточной стеной каньона, и снег блестел так, что на него было больно смотреть.
Камины в торговой лавке и ближайших домах на холме давно потухли, и воздух, освободившись от дыма, дышал морозной чистотой.
Гарриет, прищурившись, хотя капор и защищал ее глаза от солнца, посмотрела на Стивена. Ей было непривычно в обществе этого молодого проповедника, который обращался с нею, как со взрослой, и спрашивал, что она думает о том и о сем. Папочка ее мнением никогда не интересовался.
– А куда Бог забрал людей? – не в первый уже раз, начиная с прошлого вечера, спросила девочка.
Коул остановился, присел перед ней, и его снегоступы ушли в снег на добрый фут.
– Гарриет, я уже говорил тебе, что не знаю…
Уловив краем глаза какое-то движение вверху, над ними, проповедник бросил взгляд на второй этаж гостиницы и увидел в эркерном окне наблюдающую за ними Молли Мэдсен. Язва в желудке напомнила о себе болью, и он поморщился.
Пробившись через выросшие у кирпичного строения высокие сугробы, они с ребенком вошли в вестибюль гостиницы.
– Гарриет, иди поиграй у бильярдного стола, – сказал проповедник своей маленькой спутнице.
Сам же он снял дымчатые очки, расшнуровал снегоступы и поднялся по ступенькам. Пройдя по темному коридору, постучал в дверь мисс Мэдсен, а когда она спросила, кто там, назвал себя по имени.
Дверь открылась, и проповедник покраснел. Хотя в комнате было даже холоднее, чем в коридоре, вся одежда Молли состояла из тонкой, полупрозрачной сорочки. Она стояла перед ним, дрожа от холода, и с ее синих, как у покойника, губ срывались легкие клубочки дыхания.
– Увидев вас на улице, я подумала, что вы – мой Джек, – сказала женщина. – Я жду его с минуты на минуту – он должен вот-вот приехать.
– Вы позволите мне войти? И растопить камин? – попросил Коул.
– Да, конечно. Это было бы чудесно.
Стивен переступил порог, прошел в номер и положил на стол свою фетровую шляпу. Молли закрыла за ним дверь. В комнате воняло ночным горшком, но его поразила не столько грязь, сколько царящее там одиночество. Оно обосновалось здесь уверенно и прочно, растеклось по оклеенным унылыми обоями стенам и видавшей виды мебели и накрыло своей тенью чахнущую постоялицу. Проповедник знал ее ситуацию: предательство жениха, оскорбленная гордость брошенной женщины, унижение, расцветшее в конце концов безумием… Ему случалось навещать ее и раньше, но в комнату она никогда его не приглашала, чему, сказать по правде, он был только рад.
– Очаг там, – сказала Молли, подводя гостя к пузатой печурке напротив кровати. – Мистер Пакер всегда оказывает мне содействие в этом отношении. Мой Джек – его добрый друг и деловой партнер, хотя и не приезжал сюда уже некоторое время.
Запаса сложенных у стены дров вполне могло, на взгляд Стивена, хватить на день, а то и на два. Он скомкал несколько страниц старой газеты, таких хрупких, что они рассыпались у него в руках.
– Подходите ближе, согрейтесь, – предложил проповедник, когда в камине загудел огонь.
Мэдсен опустилась на колени перед открытой печью, уставившись невидящим взглядом на охваченные пламенем осиновые поленья. Коул снял с кровати пыльное покрывало и накинул его ей на плечи, а потом расстегнул свое пальто и устроился рядом.
– Молли, в городе никого не осталось, – сказал он. – Все ушли.
– Все? И даже мистер Пакер?