– Все? И даже мистер Пакер?
– И мистер Пакер тоже. Скоро ухожу и я. А к вам заглянул с надеждой убедить уйти вместе со мной.
– А как же Джек? Что, если он вернется и не застанет меня здесь? Что, если он никого не застанет?
– Мы обо всем известим Джека, как только попадем в Силвертон. Я даже заплачу за теле…
– Но это совсем не то… Мне положено сидеть у окна и смотреть на улицу. И вот я вижу его – он идет к отелю. А он видит меня здесь, в окне, и снимает шляпу. Я улыбаюсь – он взбегает по лестнице, идет по коридору и… – У женщины перехватило дыхание.
– Всё в порядке, Молли, – попытался успокоить ее гость.
– Я должна быть здесь, когда мой Джек придет в Абандон, – уверенно заявила хозяйка комнаты.
– Но кто будет приносить вам пищу и воду? Дрова для печи? Кто…
– Об этом позаботится Джек. В конце концов, он – мой муж.
– Молли…
Вы прожили в Абандоне десять лет, а в этом отеле – уже пять, и вы умрете в этой комнате, если не уедете со мной. Шансов увидеть Джека у вас столько же, сколько и у всех местных ковбоев разбогатеть в этом проклятом городе!
Помолчав немного, Стивен поднялся.
– Вы меня извините? – Он вышел из номера, торопливо спустился вниз и направился в вестибюль, откуда доносился стук костяных шаров. Гарриет забавлялась тем, что пыталась закатить сразу три шара в кожаные карманы стола.
* * *Проповедник вернулся в номер Молли. Она сидела у печки и, разомлев от тепла, смотрела на кучку тлеющих углей. В комнате пахло древесным дымом, что значительно улучшило атмосферу в ней.
Коул сел рядом.
– Я надеялся, что вы расскажете мне о Джеке.
Лицо ее мгновенно оживилось. Она говорила о Джеке, как совершенно рассудительная женщина, и Стивен, слушая ее, легко представлял Молли такой, какой она, наверное, была когда-то.
Мисс Мэдсен рассказала об их первой встрече в Сан-Франциско, о бале, о том, как Джек ухаживал за ней, и об их первом поцелуе, а потом перешла к свадьбе. С мельчайшими подробностями, как будто все произошло не далее как утром, женщина описала, кто и во что был одет, какие подавались блюда, какими цветами был украшен зал и кто был приглашен в гости. Стивена изумило, как детально Молли описала лицо мужа, тон его голоса и даже запах. К тому моменту, когда она достала потрескавшуюся фотографию Джека, проповедник уже имел вполне ясное представление о нем.
В дверь постучали. Мисс Мэдсен поднялась с нагретых половиц у печки, прошла через комнату и спросила, кто там.
– Гарриет Маккейб, мэм, – послышался из-за двери детский голосок.
Молли открыла дверь – за порогом, в коридоре, стояла маленькая девочка.
– Что тебе нужно?
Гарриет скосила глаза на Стивена и снова перевела взгляд на хозяйку комнаты.
– В вестибюле мужчина, мэм, – сообщила она. – Спрашивает вас.
Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы она поверила в ложь, которая ей так мила!
Молли попятилась.
– Как он представился? – спросила она дрогнувшим голосом.
– Джек Энглер, мэм.
Мисс Мэдсен вспыхнула и повернулась к Стивену. Тот встал и подошел к двери.
– Гарриет, спустись вниз и скажи мистеру Энглеру, что миссис Энглер сейчас пришлет за ним. И поторопись.
Девочка побежала по коридору, и Коул закрыл дверь.
Молли посмотрела на свою сорочку – заляпанную, рваную. Жалкий наряд.
– Он не должен увидеть меня такой! – прошептала она.
Стивен шагнул к платяному шкафу и распахнул дверцы. Неношеные платья, провисевшие там много лет, покрылись серой пылью.
Мэдсен выбрала корсет, который был ей уже слишком мал, и проповедник, в меру сил, помог ей облачиться в него, застегнул два костяных крючка спереди и зашнуровал его сзади.
– Какое платье? – спросил он после этого. – Мне нравится вон то, синее…
– Джек терпеть не может синее. – Женщина сняла с вешалки другой наряд – персиковое платье с оборками.
– Прекрасный выбор. – Стивен помог ей надеть его через голову и просунуть руки в рукава. Стряхивая пыль с ее плеч, он чувствовал себя так, словно одевает ребенка-переростка.
Руки у мисс Мэдсен дрожали.
– Не бойтесь, – сказал Коул, наблюдая за ней. – Ваш муж внизу, в вестибюле, потому что любит вас. Он вернулся за вами.
С этими словами проповедник усадил Молли за туалетный столик. Ее волосы, жидкие и лоснящиеся от грязи, давно не расчесывались и спутались так, что он не решился воспользоваться щеткой, а взял серебряную расческу и провел гладкой тыльной стороной по длинным черным прядям.
Стекло в зеркале, перед которым она сидела, потрескалось и рябило, и Стивен надеялся, что эта женщина видит себя не такой, какой видит ее он, что Господь создал для нее тот образ, который примут ее глаза.
Делая вид, что расчесывает ей волосы, Коул думал о Джеке. Где он живет сейчас? Вспоминает ли о женщине, которую обманул и бросил, об этой безумной, жалкой жертве одержимости? Вот бы ему увидеть свою невесту! Увидеть, что он сделал с нею…
– Вы прекрасны, – сказал Стивен, сделав вид, что закончил.
– У меня нет румян, – вздохнула Мэдсен.
Гость ущипнул ее за щеки.
– Вот, – сказал он удовлетворенным тоном. – То, что надо.
Молли расцвела, и в какой-то момент перед Коулом промелькнуло ее былое достоинство и гордость. Он подошел к двери, приоткрыл ее и крикнул:
– Гарриет! Миссис Энглер готова принять мужа!
Затем он закрыл дверь. Женщина осторожно приблизилась к нему – грудь ее трепетала под жалким платьем.
Теперь она стояла в трех футах от двери. Стивен – за ее спиной.
С лестницы донеслись тяжелые шаги.
Молли оглянулась на проповедника с радостной, счастливой улыбкой невесты. Она думала о том первом дне, когда, посланная заранее супругом, приехала в только что возникший в этих местах лагерь под названием Хоуп. Думала обо всем, что хотела сделать, о местах, которые хотела увидеть, о детях, которых мечтала выносить… Все это пронеслось перед ней, как лавина.
Как же долго она ждала!
И вот теперь он шел по коридору.
– О, Джек!.. – прошептала Молли.
Стивен взвел курок, поднял револьвер, поднес к ее затылку и стал ждать стука в дверь.
Глава 66
Вечером проповедник отправился за водой, точно зная, что без нее не вернется – на холме за его домом бил родник. Бывший владелец его хижины соорудил нехитрое строение на скале, из-под которой вода выходила на поверхность, так что ее без труда можно было добыть даже в зимние месяцы.
С фонарем в одной руке и пустым ведром в другой Коул поднялся футов на пятьдесят вверх по тропинке, прошел мимо уборной и двинулся дальше в направлении сарая. Луна светила столь ярко, что он и вовсе мог не брать с собой свет.
Пройдя под жестяную крышу, он повесил фонарь на колун, свисавший с гвоздя, вбитого в одну из досок.
По краям того плоского камня, из-под которого бил источник, образовался лед, и Стивен, обколов его, поставил ведро под струйку, после чего уселся на сухой камень, покрытый, как и все прочие в этом отвале, оранжевой хлопьевидной массой.
Он всегда полагал, что это водоросли.
* * *Одинокая хижина светилась на восточном склоне над Абандоном, хотя заглянуть внутрь нее никто не смог бы, так как окна в ней были не из стекла, а из белой хлопчатобумажной ткани, вымоченной в твердом жире. То был скромный, в одну комнату, домишко с каменным и обмазанным глиной дымоходом, небольшим передним крылечком и крышей из гофрированного железа, которая оставалась достаточно теплой от шедшего снизу, из камина, жара, так что снег на ней не задерживался. Обстановка – как внутри, так и снаружи – была спартанской, что указывало на отсутствие в доме женщин.
Стивен вытащил из печи две эмалированные кастрюли и поставил их на грубо сбитый стол, за которым в ожидании ужина сидела Гарриет. Опустившись на дьяконский стул, он снял крышку с той из кастрюль, что была побольше.
Повалил пар. Похлебка только-только закипела.
Коул подхватил ковшом тушеное мясо и перенес его из кастрюли в миску девочки, а затем отрезал ей кусочек квасного хлеба и положил сверху пару ложек малинового варенья. Один из прихожан оставлял хлеб и банку варенья у его дверей каждое рождественское утро. Проповедник вымыл оловянную кружку Гарриет в глиняной чаше, купленной у торговца-навахо[26], и наполнил эту кружку водой, а потом налил в свою чашку немного кофе из кувшина, после чего позволил себе сделать пару глотков, перед тем как налить похлебки в собственную миску.
Потом он благословил еду. Что было не лишним.
Похлебка оказалась ужасной – в отсутствие соли и перца получилась смесь грязной воды с кусочками оленьего мяса с хрящами и картошки с плавающей на маслянистой поверхности капустой.
Но гостья Коула умяла ее без каких-либо предубеждений и даже попросила добавки.
После ужина Стивен приготовил для Гарриет постель на матрасе, который еще днем взял в хижине Маккейбов. Пижаму девочке заменили ее трусики, пеньюар Бесси – слишком длинный и собиравшийся в сборки у ног – и пара дырявых носок, пошитых из мучных мешков. Проповедник попросил ребенка отвернуться, пока сам натягивал ночную рубашку поверх нательного белья.
– Хочешь послушать сказку на ночь? – спросил он.
Гарриет подошла к подножию его осиновой кровати, глядя на старую, пришпиленную к бревнам и служившую обоями газету.
– А что это такое? – спросила она.
– Тебе никогда не читали на ночь сказок?
Девочка покачала головой, и Стивен понял, что ее родители, судя по всему, были людьми неграмотными. Он поднялся со своего матраса – сшитых вместе и набитых еловыми ветками кусков мешковины – и прошел к железнодорожной шпале, использовавшейся в качестве каминной и книжной полки.
Выбрав потертый, порядком уже поистрепавшийся томик, проповедник загнал Гарриет в ее постель у камина и заботливо укрыл. Она улеглась в ногах у Стивена, положив голову ему на колени, и в течение десяти минут при свете очага он читал ей «Приключения Тома Сойера».
Проповедник закрыл книгу, когда решил было, что девочка уснула, но едва он попытался встать, не потревожив ее, как глаза Гарриет широко раскрылись, и она спросила:
– Что случилось с мисс Мэдсен?
Коул провел тыльной стороной ладони по лицу девочки. Оно было нежным и холодным. Он осторожно накрутил на палец один из ее иссиня-черных завитков.
– Молли была очень больна, – сказал мужчина наконец.
– У нее было что-то вроде скарлатины?
– Нет, у нее были проблемы с головой. Господь приказал мне покончить с ее страданиями, что я и сделал.
– Как сделали?
– Знаешь, для чего нужен револьвер?
– Чтобы делать людям больно.
– Именно. Я выстрелил пулей Молли в затылок, чтобы она больше никогда не страдала и не печалилась.
– Ей было больно?
– Пуля убила ее тело, но душа ее ничего не почувствовала.
– Вы и мне выстрелите в голову, чтобы я отправилась к Господу?
– Нет, Гарриет. Тебя ждет долгая и счастливая жизнь.
Девочка закрыла глаза.
Стивен перебирал ее волосы до тех пор, пока она не уснула.
* * *Гарриет проснулась. Огонь уже угасал, и, хотя ноги у нее замерзли, она все еще чувствовала тепло пламени на своем лице. Звук, вырвавший ее из сна, повторился снова. Привстав с комковатого матраса, девочка посмотрела через плечо на кровать мистера Коула, стоявшую в углу у стены. Проповедник зарылся лицом в подушку и издавал странные, печальные звуки.
Гарриет взяла свою куклу, встала с матраса и прошла к его постели.
– Эй! – позвала она хозяина дома.
Коул оторвал голову от подушки. Даже в слабом свете хижины его гостья увидела, что его лицо влажное, и поняла почему.
– Ты зачем встала? – спросил мужчина.
– Услышала, что вам грустно. Вы плачете потому, что больше никого не осталось.
Стивен вытер глаза и сел, прислонившись спиной к стене. Его длинные ноги свисали с кровати, и ступни касались мерзлого грязного пола.
Гарриет устроилась на матрасе рядом с ним.
– Мне грустно по многим причинам, – ответил проповедник.
– И что это за причины?
– Прежде всего мне грустно потому, что Господь приказал мне сделать нечто очень жестокое, нечто такое, на что, как я думал, Он не способен. И я тоже, если уж на то пошло. Но я сделал это, сделал потому, что мы должны повиноваться Господу. Всегда. И теперь я… – Коул снова заплакал. – Мне кажется, я Его больше не понимаю. Словно Он не тот, кем я Его полагал. И это чудесно. Он совершенен, каким бы Он ни был. Я сам виноват – не следовало придерживаться наивных представлений о Его природе. Дьявол постоянно твердит мне эту ложь, нашептывает на ухо, что, возможно, со мной говорил вовсе не Бог. Что это был он – дьявол. Или что эта ужасная зима, этот город, этот разреженный воздух, эта алчность – все это лишило меня ума.
Гарриет попросила его раскрыть сжатую в кулак правую руку:
– Что это?
На вспотевшей ладони Стивена лежала богато украшенная заколка для волос из чистого серебра. Он позволил девочке подержать ее.
– Это заколка, – объяснил проповедник.
– А что это такое?
– Украшение, которое женщины используют для того, чтобы скреплять волосы.
– А вам она для чего?
Коул улыбнулся.
– Справедливый вопрос. Она принадлежала одной женщине, которую звали Элинор.
– Она была вашей женой?
– Нет.
– Она умерла?
– Нет, Элинор не умерла. Знаешь, ты даже на нее похожа. У нее тоже были черные локоны. И темные глаза.
– Это она вам дала?
– Как-то днем мы отправились на берег, на пикник. Это было десять лет тому назад, в один из худших дней в моей жизни. Я привел ее туда, чтобы сказать, что не могу на ней жениться.
– Почему?
– Потому что Господь приказал мне пойти учиться в богословскую школу. Посвятить всю жизнь служению Ему. В тот день было ветрено, ветер трепал ее распущенные волосы, и поэтому Элинор вынула обе свои заколки и воткнула их в песок. Я стащил одну, когда она отвернулась. Возможно, и не следовало этого делать. Это, знаешь ли, как ты прижимаешь к себе Саманту ночью, и от этого тебе делается спокойнее. Безопаснее.
Девчушка кивнула.
– Эта заколка – моя Саманта, – продолжал мужчина. – Когда я держу ее, в тяжелые, одинокие ночи, как эта, то вспоминаю Элинор – ее глаза, запах, смех… И от этого мне становится грустно, и я скучаю по ней; хотя, с другой стороны, она также напоминает мне и о том, что когда-то я был очень счастливым человеком.
– Вам хотелось бы остаться с Элинор там, на берегу?
Стивен собрал волосы девочки и завязал их в «хвостик».
– Нет, Гарриет. Я этого не хочу, потому что это значило бы желать чего-то такого, что противоречит Божьей воле. Но я скажу тебе, чего бы мне хотелось. Мне хотелось бы, чтобы мы могли жить дважды, и каждый раз идти новой дорогой. И чтобы в конце всего этого, закончив служение Богу на Западе, я мог бы вернуться в тот день на берегу и надеть на палец Элинор обручальное кольцо.
– Может, вы и сейчас еще можете вернуться.
– Элинор замужем за неким адвокатом по имени Бенджамин. Они живут в Чэпел-Хилл, в Северной Калифорнии, с четырьмя детьми, как я слышал.
Стивен улегся на своей половине кровати, положил голову на подушку и принялся наблюдать за тенями, которые, словно черные призраки, метались по стенам его убогой хижины. Теперь он плакал уже не так громко, а Гарриет, гладя его по спине, повторяла с наивной, но искренней мудростью шестилетнего ребенка, что утром он проснется совершенно другим и снова счастливым, что ей тоже бывало грустно, одиноко и страшно – из-за папочки, – но потом все проходило, и у него тоже пройдет.
Они уснули в постели Коула и проснулись лишь с рассветом, да и то лишь потому, что огонь в камине совсем угас, отчего в хижине стало жутко холодно.
Глава 67
Лана Хартман ничего не ела и не пила уже двое суток. Она лежала на холодном каменистом полу, глядя на шахтерскую лампу, слишком слабую, чтобы ее свет доходил до изможденных и ввалившихся лиц сидящих вдоль стен людей.
В первую ночь, проведенную в плену горы, кругом стоял такой шум, что пианистка опасалась за собственный рассудок – шахтеры пытались выбить дверь, ругались, спорили, то и дело стреляли ружья… Да еще и дети плакали не переставая. Но потом большинство шахтеров ушли искать воду, и теперь, когда в пещере стало тихо, девушка пыталась вслушаться в приглушенные голоса. Кто-то плакал, кто-то молил о спасении, обращаясь к Богу, кто-то проклинал Его, а пара интеллектуалов обсуждала философские теории, касающиеся жизни после смерти.
Лана закрыла глаза.
Сон пришел к ней в перемежающихся вспышках ночного кошмара и лихорадочных видений, а когда она пробудилась, в голове у нее шумело вдвое сильнее прежнего. Рядом, поглаживая ей волосы, стояла на коленях Джосс Мэддокс. На то, чтобы разобрать, что она говорила, у пианистки ушла пара секунд.
– …хуже всего. Лишь бы Коул не наткнулся на какого-нибудь охотника за скальпами. Люблю слушать, как он защищает своего Бога, – бормотала Джослин. – Знаю, тебе больно, а ты уж точно никак не заслуживаешь такой дерьмовой участи. Если б я могла что-то для тебя сделать, Лана, клянусь святым Господом, я бы это сделала… Я пришла спросить, не хочешь ли ты пойти со мной. Я намерена покинуть эту тухлую могилу, пройтись по пещере, посмотреть, нет ли где воды или какого-нибудь выхода.
Хартман слегка повела глазами: лицо барменши раздувалось и искажалось в свете фонаря.
– Что это значит – да? – уточнила Мэддокс.
Лана едва заметно кивнула.
– Отлично. Дай-ка помогу тебе встать! Надеюсь, ты потеряла не слишком много сил, чтобы идти самостоятельно, потому что я чертовски слаба, чтобы тащить тебя на себе.
* * *Джосс подняла свечной фонарь, припрятанный под телом Эла, зажгла свечу и вывела Лану в пещеру. Так, при свете горящей свечи, они медленно продвигались вперед и вскоре вышли из искусственных туннелей в карстовые коридоры, после чего двинулись дальше, переходя из одного в другой. Чтобы не напороться на сталактиты, Мэддокс держала фонарь на уровне головы.
Где-то спустя час после выхода из главной пещеры они очутились в небольшом гроте. Вытекавшая откуда-то из-под земли вода образовывала небольшое озерцо, и Хартман, подбежав к нему, упала на колени и принялась черпать воду пригоршнями и омывать ею лицо.