– Вы, сударь, просто хам, вы это знаете? – Это было все, что могла в данную минуту сказать Алена герою, правда что своего романа... человеку, который выражался отличным литературным языком, лишенным каких-либо диалектных особенностей, и даже улавливал субтильнейшую, почти незаметную невооруженным глазом разницу между словами «мифический» и «мифологический». – Как вы смеете так со мной разговаривать, в таком тоне, вы, мстительное чудовище! Изуродовали девушку, которая вас отвергла! Тоже мне, пластический хирург! А как же клятва Гиппократа? Да какая бы Га... в смысле, Алина ни была, все равно вы не имели пра...
– Должен вас огорчить, – перебил ее «хам», он же – «мстительное чудовище», он же – «герой ее романа», он же... etc. – Я в жизни не сделал ни одной пластической операции. Я вообще не хирург.
Алена даже поперхнулась от неожиданности:
– Так вы не Саблин?!
– Саблин, я же сразу представился – Саблин Иван Антонович.
– Это про вас написано в... моем романе? – Она отчетливо подавилась словом «моем».
– Ну да, я же признался, что я ваш герой, – ехидно ответил он. – Правда, когда я ваше рукомесло читал, у меня не исчезало ощущение, будто речь в нем идет о ком-то другом. И все-таки, пожалуй, некоторым образом обо мне...
Алена снова поперхнулась – на сей раз пытаясь удержать вопросы, так и сыпавшиеся с языка.
– Ладно, – наконец сказала она как можно более злобно. – Все это для меня слишком сложно. Слишком! Просто уши вянут! Надоело слушать всякую ерунду! И разговаривать с вами я ни о чем не хочу! Завтра электричкой в три пятнадцать я уезжаю к подруге в Маленькую – и наплевать мне на все на свете, понятно вам? На вас, на Гнатюка, на Омелину, на «Хамелеон», на игры вокруг «Барбариса»... – Она умолкла, чтобы перевести дух, который и в самом деле захватило.
«Ой, что же я делаю, что делаю, они же меня слушают!» – вот была мысль, от которой и захватило дух.
– Погодите, – озадаченно проговорил Саблин. – А вы откуда... то есть я хочу сказать, зачем вы едете в Маленькую? Вы что, решили прожить жизнь персонажей своего романчика? Пройти их путем? Как Ливингстон – путем Стэнли?
– Во-первых, это Стэнли шел путем Ливингстона, – холодно ответила Алена. – Во-вторых, Ливингстон не был персонажем романчика Стэнли. В-третьих, какое вам дело до того, зачем я еду в Маленькую? Предположим, у меня там подруга живет, и я еду к ней на день рождения? А? Чем плоха причина?
– Похоже, Гном не ошиблась в выборе партнера, – проговорил Саблин после недолгого молчания, в которое Алена вслушивалась так трепетно, как вслушивалась, пожалуй, только в самые нежные признания Игоря... Между нами говоря, он был на нежные признания не щедрее, чем некто Шейлок – на безвозвратные ссуды и беспроцентные кредиты. – Вы с ней вполне достойны друг друга.
– Вы мне льстите, – хмыкнула Алена. – И вот что еще, под занавес нашего разговора. Не звоните мне больше. Ни-ког-да! Вам все понятно?
Она положила трубку и некоторое время постояла рядом с телефоном, задумчиво на него глядя.
Поскольку Саблин больше не позвонил, похоже, ему и впрямь все было понятно.
А кому еще? И что именно?..
Итак, тигр уже нашел свою собачку и даже, такое впечатление, начал сшибать когтистой лапой замок клетки.
Клетки-ловушки, заметим в скобках...
Алена еще немножко постояла у телефона, потом пошла в комнату, забилась в любимый уголок дивана, укуталась в серую вязаную шаль, подтянула коленки к подбородку, уткнулась в них и принялась думать над тем, как жить дальше.
Как и сколько.
* * *Конечно, он малость перестраховался, подумал Димка, с блаженной улыбкой погружаясь в горячую воду. Почему решил, что Моська с револьвером в руке будет торчать за дверью его квартиры, подкарауливая его? Небось умается торчать тут денно и нощно. И, само собой, дома не оказалось ни души. Хозяйка, конечно, кантовалась у дочки, нянькалась с малышкой. Ну и отличненько.
Так хорошо, так пусто, так тепло. АГВ – замечательная штука все-таки. Когда у него будет дом, он обязательно устроит у себя АГВ, чтобы не зависеть от коммунальных причуд. Чтобы всегда, когда хочешь, включить отопление – и греться, греться...
Он прошелся по комнатам, наслаждаясь одиночеством и безопасностью. Половицы чуть поскрипывали, лунные квадраты лежали на полу; пахло засушенными цветами, которыми хозяйка любила украшать комнаты. Жаль будет расставаться с этой квартиркой, конечно. Ну ничего, если удастся расколоть Райкиного папашу, у него будут деньги на квартиру получше! А если нет...
Да что толку думать о будущем, тем более – о печальном будущем? Добро бы о счастливом...
Есть люди, которые умеют жить одной минутой. Димка Лямин был именно из таких. Сейчас ему чудилось, что не было у него более счастливого мгновения, чем вот это, проведенное в горячей-прегорячей, пахнущей хорошим шампунем воде, которая словно бы вымывала из его тела усталость и напряжение, из его коротко остриженной головы – безнадежные мысли, тоску и неуверенность в будущем. Он погрузился в дивную водичку с головой и полулежал так, пока хватило дыхания и пока не озябли торчащие наружу коленки. Высунулся, на миг разлепил мокрые ресницы, снова зажмурился, глотнул воздуха – и опять погрузился с головой, мимолетно отметив, что его старый-престарый, вытертый, уютный и любимый, с вылезшими махрами (Костиком Катковым, между прочим, подаренный со своего барского плеча) халат, висящий у двери на крючке, очень похож на фигуру человека. Причем, что характерно, размышлял Димка, блаженно булькая душистой водой и пряча в нее то одну коленку, то другую, что характерно, эта фигура не мужская, а женская. Женщина одета в короткую курточку, которая плотно облегает ее ладненький стан, у нее стриженые волосы с перемежающимися черно-белыми прядями, неприятное лицо с обвисшими по-бульдожьи щечками, а в руке...
Что за гнусные глюки лезут в голову? Привидится же такое: будто там, в углу около двери, стоит, прислонившись к косяку, Моська с пистолетом в руке.
Ох, достали, достали эти друзья, Гном и Моська, нет спасенья от них даже в ванне, полной душистой, пышной мыльной пены!
Димка вынырнул, смахнул с глаз воду, открыл их – и взвизгнул, и взвился было, вскочил, но снова рухнул в ванну и замер, чувствуя себя так, словно приятно горячая вода в одно мгновение сменилась крутым кипятком, в котором бедный Димка Лямин и сварился – всмятку или вкрутую, это уже не важно, кулинарные детали не имеют тут никакого значения, но сварился и остался бездыханен, безгласен и недвижим... И он знал, что глаза его испуганно вытаращены, словно у красной вареной креветки.
– Осторожно, – заботливо сказала Моська, приветливо помахав пистолетом. – Не утони, а то что я буду с тобой делать? Искусственное дыхание изо рта в рот?
Как ни был Димка перепуган, при одной мысли о такой перспективе его снова затрясло, аж вода в ванне рябью пошла.
Уродливое лицо Моськи вдруг исказилось судорогой такой боли, что Димка забыл на миг о страхе и вылупился на нее, но тут же Моська натянула на себя эту свою всегдашнюю мрачную бульдожью маску, и Димка решил, что ему почудилось.
Она же робот. Она ничего такого чувствовать не должна. Просто не способна!
– Что ты тут делаешь? – выдохнул он, вытягивая руку и пытаясь нашарить на табуретке полотенце.
Она молчала, смотрела на него. Пистолет был опущен, но Димка прекрасно понимал, что Моська может вскинуть его в любой момент.
Сидя в ванне, он поелозил полотенцем по голове. Теперь надо было вставать из воды, вытираться... У него челюсти рвотной судорогой сводило от того, что он сейчас встанет голый перед этой образиной, что она увидит его всего... что, может быть... а вдруг она сейчас наставит на него ствол и скажет что-нибудь вроде: или трахни меня, или...
– Отвернись, – попросил он почти жалобно. – Мне вылезти надо.
– Вылезай и не переживай, – ответила Моська совершенно спокойно. – У меня при виде тебя ни в одном месте не повлажнеет, можешь быть совершенно спокоен на сей счет. Насиловать тебя я не намерена, у меня нет тяги к недоросткам. Вообще забудь, что я женщина, если бы перед тобой был сейчас, к примеру, Гном, – она чуть скривилась в ухмылке и стала еще страшней, еще уродливей, – ты ж не дергался бы, верно? Ну и при мне не дергайся. А отвернуться я не могу, ты парень-живчик, раз от меня упрыгал, как зайчик, вдруг еще раз упрыгать захочешь?
– Значит, это ты в меня пуляла там, в «Барбарисе»? Но почему? За что? – севшим голосом спросил Димка, все еще не решаясь встать.
Встанет из воды – и получит пулю в голый, мокрый живот. И даже если успеет прикрыться полотенцем – оно не бронежилет, оно не остановит эту самую смертельную пулю.
Моська усмехнулась.
– Ты, конечно, решил, что я тебя там убить собиралась? Нет, глупыш. Я хотела тебе помешать глупостей натворить. Считай, что я тебя спасла от очень серьезных неприятностей.
Димка посмотрел на нее, прищурясь. А ведь очень может быть, что Моська не брешет. Она же стреляет без промаха, а тогда пули только дважды чиркнули по замусоренному полу «Барбариса» у его ног. И потом, когда он возился около двери, она запросто могла изрешетить его спину выстрелами. Но нет, она его спугнула и дала ему уйти... и, если он остался жив тогда, может быть, останется живым и теперь?
Моська усмехнулась.
– Ты, конечно, решил, что я тебя там убить собиралась? Нет, глупыш. Я хотела тебе помешать глупостей натворить. Считай, что я тебя спасла от очень серьезных неприятностей.
Димка посмотрел на нее, прищурясь. А ведь очень может быть, что Моська не брешет. Она же стреляет без промаха, а тогда пули только дважды чиркнули по замусоренному полу «Барбариса» у его ног. И потом, когда он возился около двери, она запросто могла изрешетить его спину выстрелами. Но нет, она его спугнула и дала ему уйти... и, если он остался жив тогда, может быть, останется живым и теперь?
– Ты вылезать собираешься или нет? – спросила Моська, взмахнув пистолетом.
Димка напряженно мотнул головой. В ванне он чувствовал себя худо-бедно защищенным.
– Ну ладно, сиди там, застенчивый ты наш! – хихикнула Моська. – Тогда я перехожу к делу, пока вода не остыла. Короче, дело такое. Сколько там на тебе намотано, как резинка от трусов кое на чем? Пятнадцать штучек? Ну вот, тебе это спишется.
Димка помолчал, не веря ушам, потом спросил:
– А?..
– Хороший вопрос, – одобрительно кивнула Моська. – Спишется, если ты сделаешь одно дело. Дело такое. Завтра одна знакомая тебе особа в три пятнадцать выезжает на электричке из Нижнего в Линду. Станция такая в Семеновском направлении есть, чтоб ты знал. Оттуда, из Линды, она рейсовым автобусом выезжает в деревню Маленькую.
– В Маленькую... – пробормотал Димка рефлекторно.
Как интересно, он ведь сам собирался ехать в Маленькую, за Костиком. По пути, значит, с той особой... Знакомой ему, сказала Моська? Кто ж она такая?
– У тебя осталась «беретта». Где ты ее пустишь в ход, дело твое, – в электричке, на станции, в маршрутке, в самой Маленькой, на автостанции – мне без разницы, но только чтобы на сей раз без всяких ошибок. Лучше, конечно, сделать это в «пазике» по пути из Линды. Сядешь с ней рядом, пульнешь в бок... Глушитель, конечно, понадобится, но это детали. Впрочем, я тебе схему не навязываю, сам решишь, как ее убрать.
Димка таращился на нее, громко сглатывая и все еще не веря тому, что слышал. То есть он опять должен убивать? Женщину? Потом выхрипел:
– Моська... а она кто? Как я ее узнаю?
– Ты ее видел в «Барбарисе» в тот вечер, помнишь?
Димка снова взвился было из воды и снова рухнул в нее:
– Она?! Но я же еще тогда хотел ее пришить! Почему тогда нельзя было, когда никто не видел... когда она прямо передо мной была... а теперь?!
– Чем хорош пистолет, – пробормотала Моська, поднимая ствол и направляя его на Димку, – это тем, что он никогда не задает вопросов. И если я вдруг сейчас захочу пришить тебя самого, он исполнит мое желание без колебаний и дурацких «зачем» и «почему». А человек несовершенен, ну все ему надо знать. Ну что ты раскудахтался? В тот вечер эта дамочка еще была нужна Гному. А теперь надобность в ней отпала. Она исполнила то, что от нее требовалось, – это раз, во-вторых, стала слишком самостоятельной. Ну и вообще – пора ей, пора... Но ты, между прочим, не вздумай притащиться на свиданку с ней в той же курточке, в какой в «Барбарис» ходил. Она очень, ну очень приметливая. Так что черепушку тоже прикрой. И ты, я гляжу, малость щетинкой подзарос, и это хорошо, не брейся.
Димка успел вяло удивиться, что Моська при тускловатом свете разглядела его трехдневную светлую щетину, а она продолжала:
– Предупреждая возможные вопросы, скажу тебе вот что. Если вздумаешь осмелеть и сделать после моего ухода ноги в неизвестном направлении, то лучше не надо. Сторож из «Барбариса», ну, тот недоумок, которого ты столь качественно приложил по башке, тебя помнит смутно, но, если вас поставить лицом к лицу на очной ставке, может узнать. Ты это понимаешь или нет?
– А как... а кто?... – пробормотал Димка, все еще не в силах собрать разбежавшиеся в страхе мысли.
– Ты имеешь в виду, кто тебя поймает и на эту очную ставку приведет? Димуль, если ты бежать намылишься, в милиции немедленно окажутся все твои приметы, имя-отчество-фамилия и даже фотография, понятно тебе? Отпечатков ты там успел насажать, в «Барбарисе», плюс показания сторожа, да и еще, если очень надо будет, найдем пару-тройку людей, которые с пеной у рта будут клясться-божиться, что видели тебя в тот вечер у входа. Ты не вывернешься, понятно? Или всю жизнь придется в бегах провести, а это невесело, Димуль, поверь бывалому человеку! Кто-кто, а я-то знаю... Итак, прикинь, мальчик. С одной стороны, менты, с другой – Гном... И так просто выйти на свободу, так легко. Один выстрел – и ты вольная птичка. Делай что хочешь, долгов никаких, жизнь с чистого листа...
Димка громко икнул.
– Ну ладно, – поморщившись, сказала Моська. – Будем считать это знаком согласия. Повторяю для идиотов: завтра в три пятнадцать, Линда, потом Маленькая. Если тебе нужно память освежить насчет твоей знакомой дамочки, то я тебе вот книжечку положу, на книжечке фотка. Клиентка твоя детективы пишет, это ее книжка и ее фотка. Детективы, между нами, – жуть что такое, читать невозможно без слез. Тебе читательская масса только большое-пребольшое спасибо скажет, если ты ее от кропательницы этой чухни избавишь. Но все, довольно лясы точить. Пошла я. Как говорится, закрой глаза и открой глаза, и все будет как в сказке.
Димка зажмурился, как идиот, а когда снова решился расклеить ресницы, рядом уже никого не было. Издалека долетел стук захлопнувшейся двери...
Как в сказке, главное. Как в сказке, чтоб тебе сдохнуть!
Он выскочил из ванны, начал быстро одеваться, хвататься за приготовленное и брошенное на стул чистое бельишко. Книжка упала на пол, Димка поднял ее и в сердцах швырнул в угол.
Никакие фотки ему не были нужны, он помнил эту светлоглазую физиономию... век бы ее не видать!
Оглянулся на ванну. Дурак, зачем вылез? Может, утопиться надо было?
Вздохнул обреченно.
Придется, значит, сделать то, о чем говорила Моська.
А как быть? «Разве хочешь? Надо!» – как говорил тот же Костя Катков.
Костя Катков...
Костя в Маленькой. Писательница эта, как ее там... она тоже в Маленькую едет. Костя – это шанс на получение денег от Райкиного отца. Писательница – шанс освободиться от удавки, накинутой Гномом.
«Ты в это веришь, Димуль? Ты веришь, что Гном позволит тебе слезть с крючка и вернуться живым?»
Это внутренний голос спросил. Умный такой голос...
Думай, думай, Дима. Ты ж тоже не дурак, у дурака не может быть умного внутреннего голоса!
Какой-то план начал вырисовываться в голове.
Сегодня он узнал от Раечки телефон ее отца. Нужно позвонить по этому номеру. Назначить Альфреду Ахатовичу на завтра встречу для получения товара. Товар – деньги.
Но встреча состоится не в Нижнем, а в деревне Маленькая!
Если Райкин отец приедет, значит, надо будет хватать деньги – и сразу везти долг Гному. Может быть, тогда Димка Лямин останется жив!
А если лох деньги не привезет?
Надо, чтобы Райка его заставила. Позвонить ей и сказать, что, если деньги будут, он завтра же, край – послезавтра женится на ней. Райка по уши влюблена, ради такой перспективы она из отца даже не тридцать – сто тридцать тысяч выжмет!
Надежда выпутаться из этого ужаса забрезжила – слабо, но забрезжила. Димка подошел к ванне, достал затычку. Вода начала уходить в сток. Надо помыть ванну, хозяйка ужасно разозлится, если он оставит ее немытой.
Димка смотрел на стремительное, бурное движение стекающей воды, и вдруг тоска снова взяла его за горло. Ой, честное слово, лучше было утопиться!
Да что ж теперь, уж поздно, вода почти вся сошла. А новую наливать охоты нет.
* * *Было почти девять вечера, когда Алена наконец устала разговаривать по мобильному телефону. У нее еще горели щеки от вороха комплиментов, которые на нее обрушились. Правда, это слово следовало употреблять в очень иронических скобках, однако щеки все равно горели, словно собеседник не говорил с ней, а надавал хороших оплеух. И горло пересохло.
Алена залпом выпила полный стакан соку и набрала номер сервисной службы своей МТС, по которому можно было узнать состояние баланса.
Оказалось, что на счету еще оставалось несколько долларов, она-то была убеждена, что проговорилась сегодня в пух и прах!
Ну что ж, это хорошо, что денежки остались, потому что телефончик ей вечером еще пригодится. Надо только не забыть отключить все звонки и сигналы, оставив лишь вибратор.
Совершив необходимые манипуляции, она подошла к книжному шкафу и достала свой детектив – тот самый, действие которого происходит в городе Париже. Взяла ручку. «Бесценному Равилю от его знакомого автора», – написала она на титульном листе своим самым разборчивым почерком и поставила подпись Алены Дмитриевой. Иногда, подписывая свои книги, она в скобочках упоминала о существовании Ярушкиной, но Равиль таких подробностей личной жизни писательницы не поймет и не оценит, поэтому господь с ней, с Ярушкиной, пущай по-прежнему пребывает в незнании.