Ответом на ее стук в его дверь было молчание.
– Алексей Сергеевич, это я! – взволнованным шепотом проговорила Ольга. – Откройте, пожалуйста!
Она знала, что он стоит под дверью. Она не слышала, но чувствовала его. И он не хотел открывать ей, это она чувствовала тоже.
И все-таки дверь открылась.
– Что случилось, Ольга Андреевна? – голос Незнамова звучал спокойно, но как-то глухо. – Почему вы не спите?
– Я только хотела спросить… – взволнованно и растерянно произнесла Ольга. – У вас все в порядке?
Она была так сильно охвачена смятением, что вошла в его комнату без приглашения.
– Конечно, – пожал плечами Незнамов. – А что у меня может быть не в порядке?
Она видела, что он лишь изображает недоумение и что почему-то собирает все силы, чтобы его изобразить. Но не могла же она сообщить ему такие свои наблюдения.
– Нет, ничего… Извините, – пробормотала Ольга. – Доброй ночи.
Он так явно не хочет ее видеть, что не замечать этого просто неприлично. Она пошла к выходу из комнаты.
Но у двери все-таки обернулась. Сама не понимая зачем.
Незнамов медленно опускался на ковер. Силы, которые помогали ему не сделать этого раньше, более не действовали; только теперь Ольга это поняла.
– Что с вами? – воскликнула она, бросаясь к нему.
– Ничего. Идите, идите же…
Голос его звучал теперь уже не просто глухо, а словно из могилы. Не обращая внимания на его требование уйти, Ольга присела перед Незнамовым и тронула его за плечо. Он коротко вскрикнул. Она наконец заметила темное пятно на борту его пиджака.
– Вы ранены? – спросила Ольга.
Растерянность ее сменилась абсолютной собранностью.
– С чего вы взяли? – попытался возразить Незнамов.
– Не стоит обманывать, – сказала Ольга. – Давайте я обработаю рану. Это на боку, вы просто не достанете сами. Не беспокойтесь, я умею оказывать первую помощь.
– Откуда такие навыки?
Наверное, он хотел иронически усмехнуться. И наверное, скрывать боль было уже невозможно – усмешки у него не вышло.
– Работала воспитательницей в детском доме для слепых, – ответила Ольга. – Дети часто ушибались.
Незнамов все-таки улыбнулся. Но уже без всякой иронии – улыбка получилась ясная и немножко жалобная.
– Я не ушибся, – сказал он. – Да я и не ребенок.
– Это как сказать.
Ольга помогла Незнамову дойти до кровати и, когда он сел на постель, расстегнула на нем пиджак. От его рубашки были оторваны обе полы, и ими был наскоро обвязан бок. Повязка набрякла кровью.
– Чем же это вас? – спросила Ольга, ловко снимая ее. – Ножом?
– Нет. Одним… инструментом.
– Я согрею воду, – сказала она. – А вы ложитесь, пожалуйста.
– У меня спиртовка в комнате, – сказал Незнамов. – Согрейте на ней. Не выходите.
Ольга зажгла спиртовку, перелила воду из графина в стерилизатор для шприцев, поставила его на подставку над огнем.
– Я для вас точно так же воду кипятил, – сказал Незнамов.
Ольга обернулась, встретила его внимательный взгляд и тут же отвела свой. Сейчас не время для того, чтобы сердце забилось у нее где-то в горле.
– Да, – кивнула она.
– Бинты в ящике стола. И спирт. И откройте, пожалуйста, окно. Душно.
В комнате вовсе не было душно, но Ольга понимала, что это рана мучает его.
Она открыла окно, подошла к кровати, принялась промывать и обрабатывать его рану. Она понимала, что ему больно, но догадаться об этом можно было только по его расширившимся зрачкам.
Жалость сжимала ее сердце, но ей казалось невозможным показывать свою жалость – так же, наверное, как ему казалось невозможным показывать свою боль.
– Вы могли умереть, – сказала Ольга.
– Это не опасная рана. По касательной прошло.
– Что прошло по касательной?
Собственно, не было необходимости и спрашивать, она и так видела, что рана нанесена каким-то тупым инструментом вроде отвертки. Не получив ответа, она заметила с укоризной:
– Вы много крови потеряли.
– Ничего. – Незнамов улыбнулся. – В Средние века все болезни лечили кровопусканием. Иногда помогало.
– Мы живем не в Средние века.
– Вы думаете?
Бинтуя рану, Ольга случайно опустила взгляд на пол. Туфли Незнамова были в засохшей грязи, комочки ее осыпались на пол. Тут она наконец заметила, что и руки у него тоже грязные.
– Дайте я протру, – поспешно сказала она. – У вас руки…
Она хотела отвести взгляд, но он не дал ей этого сделать. Буквально не дал – заставил смотреть себе в глаза, хотя и непонятно, как у него это получилось: он не сделал ни единого движения.
– Да, – сказал он. – Руки у меня в грязи. И в крови.
Какой ее реакции он ожидал – смущения, смятения, страха?
– Алексей Сергеевич, – глядя в его пронзительные глаза, спросила Ольга, – ваша проблема решена?
– Я его убил, – ответил он. – Велчева. Лучше, чтобы вы об этом знали. Идите, Ольга Андреевна. Спасибо за помощь. – И видя, что она медлит, повторил коротко и зло: – Идите!
– Вы думаете, я донесу на вас?.. – медленно выговорила она.
– Не исключаю.
Выходя из комнаты, Ольга не сдержалась и хлопнула дверью. И тут же открыла ее снова.
Незнамов лежал на кровати не двигаясь. Глаза его были закрыты.
– Извините, – тихо сказала она.
– Это вы меня извините, – не открывая глаз, ответил он. – Простите меня, Оля.
– За что?
– Втянул вас в плохую историю. – И вдруг попросил: – Налейте мне спирта. Гадко на душе.
Она налила спирт в стакан. Он выпил, не глядя на нее, и лег снова, и снова закрыл глаза. Ольга села на край кровати. По-прежнему не открывая глаз, он взял ее руку, поднес к своим губам. И вдруг порывисто сел и обнял Ольгу так крепко, что у нее занялось дыхание.
– Вам нельзя так резко… – пролепетала она.
– Я люблю вас, – тихо сказал он. – Но лучше вам уйти.
– Почему?! – спросила она задыхаясь.
– Вы не поняли? Я убил человека. Только что.
– Он напал на вас?
– Да. Он агент секретной службы. Набросился с отмычкой. Но для вас это не имеет значения.
– А что же имеет?
– Что я его убил. И не надо вам быть со мной.
– Его… не найдут? – тихо спросила Ольга.
– Надеюсь, нет. Он… в лесу. К тому же он не только секретный агент, но и просто уголовник. И задолжал одному серьезному вору.
– То есть на вас не подумают? – уточнила Ольга.
– Оля, – поморщился Незнамов, – еще раз повторяю: дело не в этом. Просто я не тот человек, который имеет право осложнять жизнь такой девушки, как вы.
– Я люблю вас, Алексей Сергеевич, – глядя в его глаза прямым взглядом, сказала Ольга. – И я уверена, вы сделали то, что было нужно.
Это в первый раз ей показалось, что она задыхается в его объятиях. А теперь она поняла, что только в них и дышит.
Часть II
Глава 1
Если бы отец был жив, то Любке, может, не было бы так страшно. Хотя, если рассудить, чем помог бы им отец сейчас, когда все люди кругом, кажется, сошли с ума?
С того дня, как он умер, прошло больше полугода, но Любка помнила тот день так ясно, как будто это было вчера.
Отец лежал на топчане, и глаза его были закрыты. Ванга сидела рядом и держала его руку в своей. Она держала ее так, как не держат руку мертвеца, и только по этому жесту сестры Любка понимала, что отец еще жив.
– Прости меня, Ванга… – вдруг, не открывая глаз, проговорил он. – Если можешь…
– За что ты у меня прощения просишь, папа? – покачала головой Ванга.
– Я тогда попросту рассудил… А попросту нельзя… Домой вернуться… заставил тебя… – С каждым словом выходила из него жизнь. – Счастье твое, любовь… я разрушил, дочка…
– Не надо, папа. – Ванга говорила с таким отчаянием, словно и ее жизнь вот-вот кончится. – Ты не виноват. Такая моя судьба.
– Судьбу нельзя узнать… Ни свою… ни чужую…
– Узнать можно, – задумчиво проговорила Ванга. – Переменить – можно ли?
Отец неожиданно открыл глаза. Они смотрели так ясно, что у Любки мелькнула в голове мысль: может, он выздоровел?
– Прости меня, – сказал отец.
И умер.
За такими невеселыми воспоминаниями Любка не заметила, как добежала до дому.
Еще с улицы она увидела, что к Ванге пришли соседки. На дощатом столе, врытом в землю под зацветающим абрикосовым деревом, стоял кувшин с вином и яблочный пирог.
Гостьи, правда, уже собирались уходить.
– Спасибо, Ванга, – сказала Петка, вставая из-за стола. – И ничего-то у тебя нету, а гостям всегда почет.
– На здоровье, – ответила Ванга. – Я люблю, когда в доме люди.
– Надо б вам крышу подлатать, – оглядывая покосившуюся хибарку, заметила Милана. – Мы с Миланом в апреле строиться начнем, заодно и вам поможем.
И тут лицо Ванги совершенно переменилось: приветливое оживление исчезло с него, все черты застыли.
– Что с тобой? – встревоженно спросила Милана.
– Не будет в апреле стройки, – глухо проговорила Ванга.
– Почему? – удивилась Милана. – Мы уже и деньги собрали на новый дом.
– Почему? – удивилась Милана. – Мы уже и деньги собрали на новый дом.
– Война придет. Сюда, к нам. В сорок первом году. В апреле.
– Господи… – быстро перекрестилась Петка.
И сразу же движения женщин стали торопливыми, даже суетливыми.
– Пора нам, Ванга, – быстро проговорила Милана. – Засиделись, а дома работы невпроворот.
Они быстро вышли из двора, даже не поздоровавшись с Любкой.
– Ванга! – воскликнула та, подходя к столу, за которым неподвижно сидела сестра. – А как ты узнала?
– Что?.. – вздрогнула Ванга.
Она словно очнулась от забытья. Лицо ее снова стало оживать.
– Про войну, – сказала Любка. – На базаре что творится, если б ты видела! Люди все подряд метут! Дерутся даже. И все про войну говорят. Знать бы, говорят, когда начнется…
– Это, я думаю, многие знать хотели бы, – задумчиво произнесла Ванга.
Ольга стояла перед зеркалом и пыталась застегнуть жемчужное ожерелье, которое Алексей полгода назад подарил ей на свадьбу. Застежка была замысловатая, и Ольга сердилась: из-за такой ерунды опоздают в ресторан! Живот ее сделался большим как-то сразу, вдруг, и ходит она теперь из-за этого совсем медленно… А фон Дидерикс, пригласивший их сегодня на ужин в честь приезда его друга, это один из самых респектабельных клиентов, благодаря которому едва ли не все немцы, работающие в Софии, посещают кабинет доктора Незнамова. И он может воспринять их опоздание как неучтивость.
– Алеша, помоги, пожалуйста! – громко позвала Ольга.
Квартира, которую они сняли после свадьбы, была не роскошна, но просторна. Алексей ожидал в гостиной, когда жена оденется.
Услышав Ольгин голос, он зашел в спальню.
– Ты почему так волнуешься? – спросил он, застегивая ее ожерелье.
Все-таки плохо, когда муж видит тебя насквозь! Или он просто заметил, что руки у нее дрожат?
– Какие-то дурные предчувствия… – пробормотала Ольга. – Извини.
Алексей притянул жену к себе.
– Что ты, Оленька? – спросил он.
Она вдруг отстранилась и быстро вышла из комнаты.
Когда Алексей пришел вслед за нею в гостиную, Ольга стояла у окна и изо всех сил старалась, чтобы слезы, которые уже поднялись к горлу, не хлынули бы у нее из глаз.
– Оля, объясни мне, что случилось, – сказал Алексей.
Все-таки напрасно она напрягала волю: когда обернулась к мужу, глаза ее из-за слез были похожи на лужицы.
– Алеша, почему ты не доверяешь мне? – спросила она.
Ольга давно уже заметила: единственное, что приводит мужа в растерянность, это ее слезы. А сейчас лицо его сделалось не просто растерянным, но к тому же расстроенным. Она совсем не хотела этого, но раз уж так получилось…
– Ты идешь на что-то опасное, я же вижу, – сказала Ольга.
– Мы, – помолчав, произнес он.
– Что – мы? – не поняла она.
– Мы с тобой идем на что-то опасное.
– Ах, да разве дело в словах! Тебе грозит опасность, вот что важно! Я ее чувствую. А ты не говоришь мне, в чем она состоит.
Алексей посмотрел ей в глаза так, словно в эту минуту решалась его жизнь. И через мгновение Ольга поняла, что так оно и есть…
– Что ж… – наконец произнес он. – Я должен был сказать тебе с самого начала. Вопреки всем инструкциям.
– Каким инструкциям? – не поняла Ольга.
– Я работаю на русскую разведку.
Что угодно ожидала она услышать! Но такое…
– О боже… Но как?.. – растерянно выговорила она.
– Вот так. Я работаю на русскую разведку. Это данность. Что с ней делать, – решай сама.
Алексей вышел из комнаты, оставив жену в остолбенении.
Когда Ольга открыла дверь спальни, он стоял, отвернувшись к зеркалу, возле которого она только что застегивала ожерелье, – так, словно хотел что-то разглядеть в холодной зеркальной глубине.
Конечно, он услышал, что она вошла. Но не обернулся.
– Алеша, мы опаздываем, – спокойно сказала Ольга. – Это неловко. Немцы пунктуальны.
– Мы?.. – не оборачиваясь, спросил он.
– Мы, – повторила она.
Он обернулся стремительно и обнял ее так сильно, что она еле сдержала вскрик. Они замерли, прислушиваясь друг к другу.
– Толкается… – проговорил Алексей.
– Да, – улыбнулась Ольга. – Как рыбка. Вот, опять – слышишь?
– Слышу. – В его голосе нежность соединялась с глубокой тоской. – Эх, Оля!.. Не должен я был…
– Делать мне ребенка?
– С беременной женой я наименее подозрителен, – невесело усмехнулся Алексей. – И наиболее уязвим.
– Пойдем, Алеша, – напомнила Ольга. – Осталось десять минут. Мы как раз успеем дойти до ресторана.
И вдруг она улыбнулась, чуть не прыснула.
– Что? – спросил Алексей.
– Так. Глупости, – смущенно ответила Ольга.
– А все же?
– Знаешь, – сказала она, – я ведь думала… Велчев сказал, что твоя прежняя ассистентка была красавица и что она родила. И я все время думала, что ты скрываешь от меня именно это.
Алексей расхохотался так, как только он умел – с совершенной беззаботностью. Теперь-то Ольга знала цену этой беззаботности…
– Оля! – воскликнул он, отсмеявшись. – Нет, никакому разведчику не понять ход женской мысли! Мне и в голову не могло прийти, о чем ты волнуешься. Ну да, Цветана родила. Но не от меня же! У нее прекрасный муж. Оля, ну хочешь, прямо сейчас к ним пойдем? – предложил он. – Ты сама убедишься. Прямо сейчас!
– Я уже убедилась. – Она быстро поцеловала его. – Пойдем, Алеша.
На улице, по дороге к ресторану, Алексей сказал:
– Дидерикс – ценнейший источник информации. Я должен приложить все усилия, чтобы поддержать его расположение ко мне.
– С этим мы справимся, – кивнула Ольга.
Он благодарно сжал ее руку и добавил:
– В конце концов, мы с тобой дворяне. В глазах фон Дидерикса – хотя и относительная, но ровня ему.
– А где жили твои родители, Алеша? – поинтересовалась Ольга.
– А разве я тебе не говорил? Под Тамбовом, в имении у себя. Что ты задумалась? – заметил он. – Опять дурные предчувствия?
Она тряхнула головой и улыбнулась.
– Нисколько. Мы пришли.
В отличие от сухопарого чопорного фон Дидерикса, его приятель Ханс Грюнлих оказался живчиком-толстячком.
– В первый раз за три дня, что я в Софии, – заявил он в конце ужина, – Вернер привел меня к живым людям!
– По-твоему, до сих пор я водил тебя к покойникам? – оскорбился Дидерикс.
– До сих пор ты таскал меня к каким-то чопорным пруссакам! Ни поболтать, ни выпить с удовольствием. Теперь я люблю Россию. Это ваша заслуга, мадам, – галантно заметил он Ольге. – Русские женщины – само совершенство. А русские мужчины являют собою образчик того, что называется мужской сутью, – добавил он, повернувшись к Алексею.
– Вряд ли, общаясь с нами, вы составили себе правильное впечатление о России, – с улыбкой возразила Ольга. – Ведь мы с мужем покинули ее еще детьми.
– Представляю, как вас обоих тянет на родину, – сказал Грюнлих. – Может, немецкая сентиментальность виновата, но мне вот до сих пор снится, как дед учит меня стрелять из лука. Он жил в Шварцвальде, в деревне. А я приезжал к нему каждое лето из Берлина.
– Да, я тоже вспоминаю, как учился ездить верхом, – кивнул Алексей. – Это было в родительском имении. Но на родину меня нисколько не тянет.
– Отчего же? – удивился Грюнлих.
– Да ведь моей родины больше нет, – объяснил Алексей. – То, во что превратили Россию большевики, родиной я считать не могу. Очень жаль, но это теперь не родное гнездо, а вражеское.
– Вот как? – хмыкнул Грюнлих.
– Если бы я считал иначе, то жил бы сейчас в красном Тамбове, а не в спокойной Болгарии.
– Ну, спокойствие Болгарии – дело относительное, – заметил фон Дидерикс.
– Вы о войне? – спросила Ольга. – Боже, неужели она все-таки будет? Ужасно!
– Не волнуйтесь, – галантно улыбнулся Дидерикс. – К тому времени, когда вы родите, мы ее уже выиграем.
– Ну, это в том случае, если она начнется через месяц-другой, – заметил Алексей. – Беременность у женщин все же короче, чем у слоних.
Засмеялся даже чопорный Дидерикс. А Грюнлих так и вовсе расхохотался до икоты.
– Алексей! – укоризненно воскликнула Ольга. – Ну что ты говоришь?
– А я люблю простые крестьянские шутки, – одобрил Грюнлих. – Ваш муж взял все лучшее из своего деревенского детства. Да, война не за горами, – небрежным тоном посвященного добавил он. – Для нас это очевидно.
Ольга почувствовала: разговор о начале войны не должен сейчас становиться главным. Она не могла объяснить, почему это поняла. Потому же, почему вообще понимала своего мужа.
– А мне из детства снятся только девичьи глупости, – сказала она. – Кукла, любимое платье… Я вообще редко вижу сны. Вероятно, я слишком приземленный человек.
– Просто вы крепко спите, – сказал Дидерикс. – Это счастье, поверьте.
– Кстати о снах! – вспомнил Грюнлих. – Вернер рассказывает о вас чудеса, доктор Незнамов.
– Опять чудеса? – улыбнулся Алексей. – Я начинаю чувствовать себя призраком.
– Не призраком, а чародеем, – уточнил Дидерикс. – Вы избавили меня от бессонницы, которая мучила меня с четырнадцати лет.