– Именно так, – все еще дуясь на Гурова, сказал Фомичев. – Мы все его видели – учителя из нашей школы, ребята… Он шел с рюкзаком к автобусной станции. Видимо, собирался доехать до Савеловки – это южнее Наката – оттуда прямая дорога в тот сектор, что Константин Сергеевич себе наметил.
– Ну так вот, – сказал Гуров. – В штольне не было ни рюкзака, ни еще каких либо предметов, принадлежавших Подгайскому. Если он сам упал в эту яму, то где его вещи? Не испарились же они!
– Может быть, их достали милиционеры? – рассудительно сказал Фомичев.
– Об этом в протоколах ни слова, – ответил Гуров. – Здешняя милиция, конечно, не слишком расторопна, но не настолько же! Судя по всему, Савинов, который поднимал тело Подгайского, тоже ничего не обнаружил. Но ни его, ни следователя этот факт почему-то не насторожил. По-видимому, работа со свидетелями велась абсолютно формально. Вас, например, по этому делу допрашивали, Андрей Григорьевич?
Фомичев удивленно посмотрел на него.
– Нет, не допрашивали, – неуверенно сказал он. – А должны были? Я думал, следователю этого не требуется. Ведь и двадцать второго и двадцать третьего я с Подгайским не встречался и из поселка никуда не отлучался – меня все здесь видели. Это же алиби, верно? Вот я и подумал, что следователю мои показания не интересны.
– Ну, вам-то простительно, – заметил Гуров. – Однако не будем об этом. Говоря вашим языком, критиковать коллег за глаза, наверное, не очень педагогично… Лучше поговорим о конкретных вещах – вернее об отсутствии таковых. Где снаряжение Подгайского? Это нужно хорошенько обмыслить, Андрей Григорьевич!
– Да, нужно, – согласился Фомичев. – Хорошо бы вам со Смигой побеседовать.
– Хорошо бы, – кивнул Гуров. – Только где его взять? Не «ау» же кричать! Ждать придется. Если верить словам его жены, дня через два он должен появиться. И так уже почти две недели по лесам гуляет. И сдается мне, что он как раз снаряжение Подгайского и ищет.
– Как так? – не понял Фомичев.
– Так он же следопыт, – сказал Гуров. – Тело Подгайского он же обнаружил. Наверняка ему в голову тот же самый вопрос пришел, что и нам с вами. Только, как человек себе на уме, он решил с ним самостоятельно разобраться.
– А что – очень может быть! – воспрянул духом учитель. – Действительно, это очень вероятно… Значит, будем ждать возвращения Смиги?
– Не только ждать, – ответил Гуров. – Сами тоже будем шевелиться… Вот, например, скажите, Андрей Григорьевич – вы никогда не слышали такой фамилии или прозвища – Караим?
Фомичев с любопытством посмотрел на Гурова и спокойно сказал:
– Слышал, конечно… А что?
Гуров в этот момент испытал восторг, какой в свое время испытал, наверное, Архимед, перед тем как крикнуть свое бессмертное: «Эврика!» Он уже собирался хорошенько обо всем выспросить, как вдруг произошло нечто неожиданное. За деревьями ухнул негромкий, но отчетливый взрыв, и под ногами у Гурова едва заметно дрогнула земля.
Они с Фомичевым одновременно повернулись кругом и замерли. Но тут же Гуров сорвался с места и побежал обратно на поляну. После секундного замешательства бросился за ним следом и учитель. Рюкзак мешал ему, но он почему-то упорно не желал с ним расстаться.
Впрочем, Гуров оказался в еще более неудобном положении – он уже сделал вывод, что его полуботинки не очень приспособлены для ходьбы по лесным чащам, однако, как выяснилось только что, для бега по пересеченной местности они не годились вовсе. На первой же россыпи мелких камней правая туфля предательски лопнула, подошва отлетела, и Гуров захромал как стреноженный конь.
Чертыхаясь, он разулся и бросился дальше босиком. Бег без обуви давался Гурову ненамного легче, и на поляну он выскочил со значительным опозданием. Фомичев мог бы опередить его, но намеренно не вырывался вперед – то ли стеснялся, то ли проявлял разумную осторожность.
Поэтому они опоздали оба. У подножия холма никого не было. Гуров быстро осмотрелся – ему все-таки казалось, что взрыв был дальше – как раз на том месте, где они только что вели поиски. Он махнул рукой, то ли приглашая за собой своего спутника, то ли предостерегая его от необдуманных действий, и заковылял вперед, спотыкаясь на острых камнях.
Это было нелегким испытанием, но Гуров выдержал его с честью. Во всяком случае, выжал он из себя все возможное и был за это вознагражден. Выскочив из-за кустарника на открытое пространство, он увидел метрах в семидесяти от себя коренастую мужскую фигуру, неспешно удалявшуюся вверх по склону. Вот-вот и она должна была скрыться за стволами деревьев. На мужчине был темно-зеленый пиджак, коричневые брюки и черная шляпа с короткими полями.
– Кто бы это мог быть? – пробормотал Гуров, оборачиваясь и ища взглядом своего спутника.
Но Фомичев уже обогнал его и теперь стоял возле заброшенной штольни, напряженно всматриваясь вниз.
– Ее взорвали! – вдруг воскликнул он в страшном волнении.
Мужчина на склоне холма услышал его голос и на секунду обернулся. Но затем, точно заяц, скакнул за ближайшее дерево и принялся улепетывать дальше в лес, хрустя валежником.
– Стоять! – грозно закричал Гуров и выхватил из-за пояса пистолет.
С пистолетом в руках он бросился в погоню, уже не замечая каменных обломков и сучков под ногами. Однако бежать вверх по склону было крайне тяжело, к тому же незнакомец имел значительную фору, и Гуров понял, что шансов настичь беглеца у него практически нет. Тогда он передернул затвор, поднял вверх руку с пистолетом и выпалил в воздух, подкрепив таким образом очередное требование остановиться.
Выстрел сильно нервировал беглеца, но и добавил ему прыти. Он в панике метнулся напролом через густые кусты, протаранил их и в одну секунду исчез из виду. Свалившаяся с его головы шляпа весело покатилась вниз по склону, наткнулась на камень и, перевернувшись вверх дном, застряла в траве. Хруст валежника, сопровождающий движение незнакомца, таял в глубине леса.
Гуров выругался, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его. Уже не торопясь, пошел вверх, держа курс на шляпу, и через минуту уже держал ее в руках.
Шляпа была старая, засаленная, покрытая пятнами. Некогда белоснежная шелковая подкладка была теперь почти черной от пота и грязи. Зато надпись на ней, сделанная какими-то особенно стойкими чернилами, сохранилась довольно неплохо. Уже знакомым Гурову почерком, с прихотливыми завитушками и загогулинами на подкладке было выведено одно слово – Караим.
Глава 7
– Честно говоря, от тебя я этого никак не ожидал! – с упреком сказал Заварзин. – Может, тебе и не понравится, конечно, но я все равно скажу – обидел ты меня, Лев Иванович! Не по-товарищески поступил, не по-нашему!
Он расхаживал по кабинету, энергично рубя ладонью воздух. Гуров слушал разглагольствования начальника милиции, сидя на жестком стуле около столика с телевизором, и критически разглядывал свои новые туфли.
Туфли они с Фомичевым купили первым делом, едва вернулись в поселок – в местном супермаркете. Учитель утверждал, что в этом заведении можно приобрести очень недурную обувь.
Туфли имели на внутренней поверхности гордую надпись золотом «Salamander», но были скреплены кривоватыми швами и немилосердно жали. Гуров с грустью рассматривал их и в душе ругал себя за непрактичность – в его положении разумнее было купить кроссовки.
– Ну и как это, по-твоему, выглядит со стороны? – громогласно вопрошал его между тем Заварзин. – Демонстративно игнорируешь своего брата-мента и пускаешься на авантюру в компании какого-то учителишки! Нет, Фомичев мужик неплохой, я ничего не хочу сказать… И как педагога его все уважают. Но в какое положение ты ставишь органы? Прямо скажу, в глупое положение ты нас всех ставишь, Лев Иванович! Может быть, ты, как москвич, смотришь на нас свысока и за людей не считаешь, но это неправильно – вот что я тебе скажу! Ты не меня, ты все МВД на посмешище выставил!
Гуров наконец поднял глаза на Заварзина и насмешливо сказал:
– Спасибо, Александр Николаевич, слов произнесено много! Отчитал ты меня как мальчишку-новобранца, поучил уму-разуму… И за честь МВД заодно вступился – молодец! Даже удивительно, как ты с такими способностями и до сих пор не в министерстве служишь!.. Может, потому что твои люди ни хрена не знают, как место происшествия осматривать положено? Или оттого, что протоколы у вас только в качестве туалетной бумаги использовать можно? Или по той причине, что старшему оперуполномоченному из Москвы в нужное время мотоцикла не находится? Или еще в чем-нибудь загвоздка?.. Ты сам-то как думаешь?
Полковник Заварзин после этих слов на секунду оторопел, но нашелся весьма быстро. Он делано рассмеялся и, остановившись напротив Гурова, с жаром возразил:
– Лев Иванович, дорогой! Ей-богу, ты меня все больше удивляешь! Ты будто зуб на меня какой имеешь! А я ведь к тебе со всей душой – со всем гостеприимством… И сейчас готов повторить – мой дом, твой дом! Проси, что нужно – все сделаю, что в моих силах. А эти намеки… Извини, неужели ты и в самом деле решил, что я намеренно без транспорта тебя оставил? Или, что я не переживаю за наши недоработки? Да я, может, ночей из-за этого не сплю! А что делать – здесь не Москва. Ресурсы не те и кадры поплоше… А твое отношение я, извини, иначе, как комчванством, назвать не могу – помнишь было такое выражение у вождя и учителя?..
Полковник Заварзин после этих слов на секунду оторопел, но нашелся весьма быстро. Он делано рассмеялся и, остановившись напротив Гурова, с жаром возразил:
– Лев Иванович, дорогой! Ей-богу, ты меня все больше удивляешь! Ты будто зуб на меня какой имеешь! А я ведь к тебе со всей душой – со всем гостеприимством… И сейчас готов повторить – мой дом, твой дом! Проси, что нужно – все сделаю, что в моих силах. А эти намеки… Извини, неужели ты и в самом деле решил, что я намеренно без транспорта тебя оставил? Или, что я не переживаю за наши недоработки? Да я, может, ночей из-за этого не сплю! А что делать – здесь не Москва. Ресурсы не те и кадры поплоше… А твое отношение я, извини, иначе, как комчванством, назвать не могу – помнишь было такое выражение у вождя и учителя?..
Гуров опять посмотрел на свои сверкающие башмаки, пошевелил пальцами, в очередной раз ощутив каменную жесткость плохо выделанной кожи, и спокойно сказал:
– Говорить ты мастер, Александр Николаевич! Это я с первого раза понял. Может, ты и на деле не так плох, только пока у меня не было возможности в этом убедиться. Все у нас с тобой как-то наперекосяк получается. Вот ты говоришь, машину мне назавтра, мол, обещал… А зачем она завтра была бы нужна, скажи на милость? Мне заброшенную штольню осмотреть требовалось, а на что там теперь смотреть? Кто-то шашку динамитную внутрь бросил – все к черту засыпало!
– Как шашку? – делаясь серьезным, переспросил Заварзин. – Ты мне об этом ничего не говорил.
– Не успел. Ты же меня сразу воспитывать начал, – усмехнулся Гуров. – Так вот теперь слушай, значит… После того, как мы штольню обшарили и уже обратно шли, появился еще один человек, взорвал штольню и скрылся. Такие вот дела. Хорошо, мы раньше управились, а то, глядишь бы, на твоем участке еще два трупа было бы…
– Типун тебе на язык!.. – озабоченно сказал Заварзин и потер лоб. – Но я никак в толк не возьму… Кому понадобилось старую штольню взрывать? Зачем?!
– Ну, ты, Александр Николаевич, старый оперативник, а такие вопросы задаешь! – медленно произнес Гуров, глядя в глаза полковнику. – Это же не просто штольня была. В ней человек погиб. Ученый с европейским именем!
– Не понимаю, куда ты клонишь, – недовольно сказал Заварзин. – Это что же – надо понимать так, что Подгайского вроде убили? Чепуха!
– Ты не обижайся, Александр Николаевич, – невозмутимо проговорил Гуров. – Но чепуха – это то, что ты сейчас городишь. Я ведь не из школы милиции сюда приехал. У меня за плечами знаешь какой груз? И у меня есть все основания полагать, что Подгайский погиб насильственной смертью.
– Вот как, значит? – глуповато спросил Заварзин, не зная, куда девать руки.
– Вот так, – сказал Гуров. – А ваша контора все это прошляпила. Поэтому ты на будущее свой менторский тон оставь, Александр Николаевич, и давай серьезно работать. Я человек не злопамятный, но наплевательского отношения к делу не потерплю.
Заварзин на какое-то время сник. Он опустился на стул и, задумчиво опустив голову, принялся вертеть в руках сломанный карандаш. На скулах его появился едва заметный румянец. Он молчал, но и без слов было ясно, как сильно он был задет отповедью заезжего опера.
– Ну, вроде поговорили! – сказал он наконец, невесело усмехаясь. – Не хотелось мне так начинать отношения, да что поделаешь!.. Видно, у вас там в Москве по-другому жить привыкли. Ну да ладно, я себя виноватым не считаю и перед тобой, Лев Иваныч, кланяться все равно не намерен. У меня своя гордость есть. А в помощи не откажу – за это можешь не переживать. Как говорится, дружба дружбой, а служба службой… Хотя тут у нас с тобой не дружба получается, а какая-то совсем обратная ситуация.
– А насчет этого ты, Александр Николаевич, не переживай! – ответил Гуров. – Я вообще-то не дружить сюда приехал. Да и ты на одинокого и несчастного совсем не похож. Поэтому чувства побоку и давай поговорим о деле. Раз согласен помочь, то вот тебе первая вводная – нужно мне человека допросить одного. Даже не допросить, а, скорее, пока побеседовать по душам. Поэтому нужно мне каким-то образом с ним об этой встрече договориться. А без местного старожила, мне кажется, у меня ничего не выйдет.
– Это почему так? – заинтересовался Заварзин. – Что за человек?
– Цыган ваш, – ответил Гуров. – Караим прозвище. Слышал про такого?
Лицо Заварзина помрачнело. Он опустил глаза и потер ладонью мутную полировку столешницы.
– Еще бы не слышал! – сказал он с неприязнью. – Эти цыгане нам всем тут плешь проели! Пустой народ!
Гуров терпеливо ждал, что Заварзин скажет дальше. Теперь он не удивлялся настроению среди младшего милицейского состава – оно в точности соответствовало настроению начальства. Но сейчас Гуров совершенно не был расположен втолковывать прописные истины, тем более, как он подозревал, никаких абсолютных истин для полковника Заварзина не существовало.
– А зачем тебе этот конокрад? – осторожно спросил Заварзин, поднимая глаза.
– У вас тут и кони есть? – удивился Гуров.
– Ну, допустим, коней нет, но сути это не меняет, – сказал Заварзин. – У меня, знаешь, отношения с этим племенем тоже не сахар, поэтому ты, уж будь добр, объясни, что тебе от этого прохиндея понадобилось?
– Ладно, объясню, – ответил Гуров. – Этот Караим вольно или невольно имеет отношение к заброшенной штольне, вокруг которой мы все пляшем. Кстати, Караим – это все-таки прозвище или фамилия?
– Фамилия, как ни странно, – сквозь зубы сказал Заварзин и тут же спросил: – А как понимать твои слова – вольно или невольно? Что это значит? Ну, то есть, вольно – это я понимаю. Если ты веришь, что Подгайского убили, то и убийца должен иметь место. Это логично. А вот как может Караим иметь отношение к убийству невольно?
– Ну, например, его подставили, – сказал Гуров.
Заварзин скрипуче, невесело рассмеялся.
– Не могу! – сказал он. – Подставишь этого ушкуйника! Он сам кого хочешь подставит. И потом, подумай, кому в поселке могло понадобиться убивать незнакомого человека? Да еще члена правительственной комиссии!
– Можно подумать, что убивают исключительно по знакомству, – с иронией отозвался Гуров. – И то, что Подгайский был членом комиссии, как раз и сыграло свою роковую роль. Не понимаю, почему в Накате это никому как будто не приходит в голову? Вы же среди всей этой отравы живете и, как страусы, прячете головы в песок! Полагаете, что как-нибудь само рассосется? Не рассосется! Сколько в поселке населения было пять лет назад – тридцать тысяч? А сейчас сколько? Восемь тысяч отрицательный прирост! Да вы в набат бить должны, караул кричать! А у вас на это духу только у одного-двух хватает. Остальные как будто на луне живут…
– Ну, отрицательный прирост… – пробормотал Заварзин. – Нужно же учитывать миграцию, то се…
– Но не восемь же тысяч миграции у тебя тут! – с досадой воскликнул Гуров. – Сам-то ты, положа руку на сердце, что обо всем этом думаешь?
Заварзин вздохнул.
– Эх, брат, мне о своем-то подумать некогда! – с достоинством сказал Заварзин. – Крутишься-крутишься тут как белка в колесе… То отчеты, то запчасти… Ты лучше обо всем этом у мэра спроси. У него голова должна болеть.
– Ага, а у остальных только с похмелья! – саркастически добавил Гуров. – Ну, с тобой все ясно. Так как насчет Караима? Если для тебя этот вопрос неразрешим – скажи, как можно его найти, я тогда сам…
– Ну! Зачем сам? Все сделаем в лучшем виде! – поспешно сказал Заварзин. – Ты его сам вряд ли найдешь. Специфика! Не волнуйся, к вечеру он будет сидеть здесь, и ты спокойно с ним побеседуешь… Только ты мне так и не сказал, в чем наш Караим провинился. Ты говорил что-то про штольню…
– А со штольней получается вот какая штука, – произнес Гуров. – Тебе ни разу не приходило в голову эту самую штольню осмотреть?
– Савинов же осматривал! Нет, говорит, там ничего, – настороженно сказал Заварзин. – А я-то чего туда полезу? Силы у меня не те уже, да и жизнь еще не надоела… А ты, значит, лазил? Ну и что там?
– Лазил, – подтвердил Гуров. – И в том-то и дело, что там ничего нет.
– Какое же это дело? – хмыкнул Заварзин. – Ничего – оно и есть ничего.
– Это смотря какое ничего, – заметил Гуров. – Если бы Подгайский, допустим, сам по какой-то причине в яму упал, при нем его бы вещи остались, верно? А при нем ни-че-го! Как тебе это нравится? Между прочим, эти факты ты мог бы раньше заметить, если бы взял на себя труд немного подумать. Где, например, одежда покойного Подгайского? Твой Савинов утверждает, что на нем был камуфляж. Где он? Ни в показаниях, ни в протоколах не фигурирует ни одежда, ни снаряжение потерпевшего. А ведь Подгайский на поиски в лес уходил – при нем рюкзак был и баул с оборудованием! Почему об этом ни слова? Это ли не безответственность, Александр Николаевич?
– Ну вот, ты опять за свое! – кисло сказал Заварзин. – Вроде обговорили уже… Ну, проворонили – что же теперь – долбать все время? Да и какая разница – где одежда? Что это меняет?