– Ну что, идемте? – нетерпеливо спросил Фомичев.
Как абсолютно штатский и мирный человек, он, конечно же, мечтал о приключениях, погонях, рифленой рукоятке «кольта» в ладони и о прочей опасной чепухе. Нынешняя вылазка наверняка была для него чем-то вроде поисков затерянного ковчега, а сам он себе наверняка казался Индианой Джонсом, не менее. Это было видно по восторженному блеску глаз за стеклами его очков.
Гуров ничего не имел против – в мужчине до седых волос сидит мальчишка, начитавшийся Купера и Жюля Верна. Весь вопрос в том, кто из них победит, когда наступит по-настоящему ответственный момент – так сказать, момент истины. Гуров был уверен, что учителю хладнокровия и рассудительности не занимать и в трудную минуту он не подведет.
– Пошли! – сказал он и первым зашагал по узкой просеке в глубь леса.
Фомичев без труда поспевал за ним, несмотря на свою ношу. Гуров только сейчас оценил, насколько учитель оказался опытнее и предусмотрительнее его. Гуров поменял одежду, но совсем забыл про обувь – в городских ботиночках сложно было расхаживать по лесным кочкам.
«Оторвался ты от земли, Гуров! – с юмором думал он, перепрыгивая через сухой валежник. – Засиделся в кабинетах – прав генерал!»
– А что вы надеетесь найти в этой штольне, Лев Иванович? – деловито спросил Фомичев. – Есть какие-то конкретные соображения?
– Абсолютно никаких, – ответил Гуров. – Просто я уже привык – когда что-то ищешь, то обязательно в конце концов находишь.
– Кто ищет, тот всегда найдет! Понятно, – хмыкнул Фомичев. – А я вот все думаю, почему Подгайский здесь оказался? Я ведь точно знаю, в этом месте он уже был и интереса к нему никакого не проявил. Он, по идее, гораздо южнее должен был отправиться. Я карту захватил – могу показать вам его предполагаемый маршрут.
– Обязательно покажете, – сказал Гуров. – Но сейчас не будем отвлекаться. Лучше сосредоточимся на поисках. Я не вполне уверен, что легко отыщу то место. Все-таки сугубо городской человек, понимаешь…
– Не беспокойтесь! – легко сказал Фомичев. – Мы с ребятами тут сто раз бывали. Я хорошо знаю это место. Между прочим, я что-то сразу не сообразил – ведь к этой штольне можно добраться еще проще. Туда можно проехать по другой дороге – по километражу получается дольше, а по времени все равно быстрее, потому что там пешком меньше идти. Но, в общем, это несущественно – выигрыш не слишком большой. Только что обувку поберегли бы…
«Заметил, черт! – подумал Гуров. – Мелочь, конечно, а неприятно все-таки! Вот и сложится мнение, что кабинетный работник приехал – простых вещей не знает…»
На самом же деле учитель Фомичев ни о чем таком не думал. К Гурову он испытывал огромное уважение и действительно переживал, что тому приходится портить хорошую обувь. Он и про другую дорогу вспомнил только по этой причине – выигрыш во времени там был совсем небольшой, зато пешком идти было ближе.
Впрочем, постепенно они разговорились и за разговором даже не заметили, как добрались до конца просеки. Фомичев начал опять нахваливать Подгайского и сетовать, что такой человек ушел из жизни, но постепенно увлекся и рассказал Гурову о краеведческом кружке в местной школе и о ребятах, которых ему удалось увлечь наукой.
– Сейчас времена тяжелые, – сокрушался он. – Во многих семьях денег не хватает даже на полноценное питание, не говоря уже об иных потребностях. У родителей поневоле опускаются руки. На детей никто не обращает внимания. А тут телевидение с его культом сладкой жизни, тут криминал, который готов дать тебе эту сладкую жизнь – в обмен на твою душу… Секс, наркотики, СПИД… Видите, теперь еще и экологическая катастрофа назревает. Положение отчаянное! Но у меня все-таки сохраняется надежда, что новое поколение не целиком еще потеряно. У меня в кружке есть отличные ребята, по-настоящему болеющие за свой край, за свою землю – Максим Быков, Гриша Проклов… И много еще других! Увы, никакой поддержки от власти мы сейчас не видим. Даже в прежние времена и то…
– Можно сколько угодно вспоминать прежние времена, Андрей Григорьевич, – сочувственно сказал Гуров. – Я сам их часто вспоминаю. Только толку-то что? Ничего этого уже не вернется. Нужно жить сегодняшним днем.
– Это верно, – вздохнул Фомичев. – Вот мы и пытаемся. Получается, к сожалению, не всегда. Вот, например, Подгайский… Очень горько!
– Вы когда-нибудь спускались в заброшенные штольни, Андрей Григорьевич? – спросил Гуров.
Учитель замялся.
– Признаться, никогда, – сказал он наконец с улыбкой. – Вообще-то, отчаянным человеком меня никак нельзя назвать, понимаете? Поэтому на такой отчаянный шаг я ни разу не покушался. То есть вру – один раз было! Мне тогда не больше двенадцати лет было. С друзьями мы хотели исследовать одну такую яму… Уже начали спускаться, дураки. Но вовремя испугались и одумались. До сих пор мурашки по спине, как вспоминаю эту сырую бездонную нору. Тогда она показалась мне не меньше, чем дорогой в ад. От этого детского впечатления не могу отделаться всю жизнь… Тем более что время от времени по поселку обязательно ползли слухи, что кто-то опять бесследно сгинул в этих штольнях. Нет, я всегда старался держаться от этих ловушек подальше и ребят предостерегал от необдуманных поступков. Да и в самом деле, что там можно обнаружить? Уже в девятнадцатом веке все махнули на них рукой. Я, признаться, за вас очень переживаю – может, и вам не стоит испытывать судьбу?
– Как же не стоит? – возразил Гуров. – Когда вы сами говорите, что Подгайский никак не должен был оказаться в тот злосчастный день в том злосчастном месте? Мы обязаны проверить каждую мелочь. Кстати, вы вот мою обувь пожалели, а что же Подгайский – неужели он сюда с полной экипировкой прибыл?
– Точно не знаю, – сказал Фомичев. – Но вряд ли. Мне известно, что экипировку он у Смиги брал. Тот ему ни в чем не отказывал. Даже ружьишко старое предоставил.
– Он и в последний раз с ружьем уходил? – заинтересовался Гуров.
– Кажется, – ответил учитель. – Хотя точно утверждать не могу. Вот другое снаряжение всегда при нем было – я имею в виду специальный набор для взятия анализов – большой такой баул. Ну, и рюкзак, конечно. Он с собой тоже веревки брал, крючья и прочее. Запас пищи, естественно…
– А ведь об этом в протоколе ни слова, – задумчиво проговорил Гуров. – Что это – халатность, или действительно ничего не было найдено? Но где тогда все это имущество?
– Вы полагаете, оно может находиться в штольне? – спросил Фомичев.
– Боюсь, его там нет, – сказал Гуров.
– Да, тогда это действительно загадка, – озабоченно заметил Фомичев.
– Или преступление, – отозвался Гуров. – И мне все больше кажется, что так оно и есть на самом деле.
– Полагаете, Подгайского убили? – замирающим голосом спросил Фомичев и признался: – Честно говоря, мне это тоже приходило в голову. Но я гнал от себя эту мысль. Неужели у кого-то могла подняться рука?
– Не будем пороть горячку, – ответил Гуров. – На этот вопрос пока нет ответа. Чтобы ответить на него, нам нужны факты, Андрей Григорьевич!
– Да, вы совершенно правы, – серьезно сказал Фомичев. – Вам нельзя ошибаться. Но, скажу откровенно – сколько ни ломал я голову, мне так и не удалось понять причин этого убийства… Если это убийство, конечно, – поспешно поправился он. – Но я чисто теоретически… Ведь это абсурд! Человек, который желал добра поселку, – кому он мог здесь встать поперек дороги?
– Давайте на время оставим эту тему, Андрей Григорьевич! – мягко, но твердо перебил его Гуров. – И очень вас прошу, не ведите ни с кем в поселке подобных разговоров! Конечно, запретить вам этого я не могу, но прошу убедительно! Видите ли, если преступление все-таки имело место, то будет лучше, если мы сделаем вид, что ни о чем таком не подозреваем, понимаете?
– Ага, понимаю, – кивнул Фомичев. – Но вы не думайте! Я – могила! Это я просто с вами… – любопытство прямо-таки распирало учителя, и он, не выдержав, все-таки спросил: – Но вы что-то ведь предполагаете, Лев Иванович? Как говорится, у вас имеется версия?
– Экий вы неугомонный, Андрей Григорьевич! – усмехнулся Гуров. – В сыщиков в детстве не играли? Версия – вещь тонкая. Скажу откровенно – при всем моем уважении к вам, не стану я с вами обсуждать версии! Вы человек разумный, если хорошенько подумаете – сами догадаетесь, почему.
Фомичев примолк и после короткого раздумья сказал покладисто, со смешком:
– А-а, понял! Действительно, вы правы, Лев Иванович! Ведь я тоже общался с Подгайским – а вдруг у меня были мотивы расправиться с ним! А теперь я вьюсь около вас, чтобы выведать ваши планы поимки преступника… Ну что же, это жестоко, но справедливо! Больше я не буду вас беспокоить, даю вам слово!
– На самом деле, я ни секунды не сомневаюсь, что вы ни имеете ни малейшего отношения к смерти Подгайского, – сказал Гуров. – По заключению судебного медика, он умер от перелома шейных позвонков при падении головой вниз. А вы, по-моему, не настолько крепкий человек, чтобы в одиночку сбросить восьмидесятикилограммового мужика в шахту. Может быть, я ошибаюсь, и вы проделываете это с завидной легкостью, но тогда мне просто пора в отставку, Андрей Григорьевич! Однако тему версий мы все-таки с вами временно прикроем, ладно? Тем более что мы, кажется, уже пришли на место…
Они выбрались из-под полога леса на открытое место. В свете зарождающегося утра оно казалось довольно унылым и даже мрачным. Огромная тень от холма падала на влажную траву, на потемневшие валуны, на молодой сосняк, торчащий среди камней. Сверху медленно сползал редеющий туман.
– Это здесь, верно? – с чувством сказал Фомичев. – Жуткое местечко! Веет от него чем-то кладбищенским…
– Ну, это вы уж чересчур, Андрей Григорьевич! – укоризненно заметил Гуров. – Место как место, мне даже нравится… А то, что здесь человек погиб, место же не виновато! Давайте-ка левее возьмем – тут еще метров тридцать осталось, не больше. Там деревце приметное есть – на нем веревку удобно фиксировать будет.
От сырой травы ботинки Гурова моментально промокли, и это окончательно испортило ему настроение. Учитель в своем походном облачении не испытывал никаких неудобств, и это еще больше раздражало Гурова. Однако он старался загнать эмоции как можно глубже.
«Никто не виноват, что ты, Гуров, такой лопух! – уговаривал он себя. – Начисто отвык от жизни! Дитя асфальта, понимаешь! В следующий раз проси генерала дальше ботанического сада тебя не отпускать!»
У самой штольни Фомичев вырвался вперед и первым заглянул в чернеющий лаз. Когда он обернулся к Гурову, на его интеллигентном лице был написан азарт первооткрывателя.
– Преисподняя! – торжественно заключил он. – Я камешек бросил – так, поверите ли, ничего не услышал! Послушайте, Лев Иванович, может, мы зря это?.. Мало ли что? Один я ничем помочь не смогу.
– Не каркайте, Андрей Григорьевич! – поморщился Гуров. – По моему мнению, ничего страшного случиться не должно. Я так рассуждаю – если в эту яму уже и падали и лазали, а она до сих пор не осыпалась, значит, яма прочная. На один-то раз ее хватит. А, с другой стороны, если меня засыплет, так тут и целый взвод не поможет. Так что, давайте, готовьте свое снаряжение – и не будем терять времени!
Пока учитель распаковывал свой рюкзак, а потом крепил на стволе дерева какое-то мудреное сооружение из тросов и блоков, Гуров обдумывал свои дальнейшие действия.
На самом деле он не так уж верил в надежность старой штольни, но старался сейчас об этом не думать. Даже если все технически пройдет без сучка и задоринки, это еще не будет означать, что предприятие увенчается успехом. Гуров был так уклончив в разговоре с Фомичевым не только из соображений конспирации. Откровенно говоря, он и сам не очень хорошо представлял, чего ищет. Возможно, кроме кучки окровавленных камней, на дне этой ямы вообще ничего не окажется. Но, с другой стороны, отрицательный результат – тоже результат. Пусть он не найдет там рюкзака или баула с оборудованием, но что-то там должно остаться непременно – хотя бы пуговица, хотя бы крючок от куртки. А где, кстати, этот пресловутый баул? Где хотя бы камуфляж, про который вспоминал Савинов? Не могло же все исчезнуть бесследно! И если в штольне вообще ничего не будет, тогда вывод напрашивается абсолютно однозначный – Подгайский не по своей неосторожности попал в эту дыру.
– Готово! – деловито сообщил Фомичев. – Я все еще дома проверил, чтобы потом не кусать локти. Вот вам фонарь – батарейки я новые поставил. Вот этот пояс на себя наденете, Лев Иванович… Это для страховки. Вот тут карабин, вот здесь будете отпускать помаленьку, по мере погружения, так сказать… А основной конец я, как и предполагалось, на стволе укрепил – дерево вроде надежное. Но вы все равно поосторожнее! Если что – плюйте на все и сразу поднимайтесь!
– Обязательно плюну, – пообещал Гуров. – Но сейчас – три раза через левое плечо.
Он улыбнулся и принялся за дело. Разобравшись с тросами, он надел пояс, поудобнее поправил пистолет за поясом, взял фонарик и соскользнул в яму. Фомичев смотрел на него сквозь стекла очков с надеждой и тревогой. Гуров начал медленно спускаться.
Из глубин земли поднимался сырой тошнотворный запах. Мелкие камешки градом сыпались вниз. Звуков падения Гуров действительно не слышал, и это слегка напрягало его.
«Может, эта дыра прямиком до Китая идет? – с неудовольствием думал он про себя. – Конца ей не видно!.. Да ведь Савинов-то сюда лазил! И Смига опять же. Между прочим, до сих пор неизвестно, как все-таки Смига догадался, что в штольне труп лежит. И об этом в протоколе ни слова! А ведь что-то он наверняка заметил – след какой-то, тот же баул для анализов… И куда он этот Смига теперь запропастился? Он сейчас нужен мне позарез».
Додумать свою мысль Гуров не успел – бряканье мелких камешков наконец донеслось до него снизу – это приближалось дно штольни. Гуров задрал голову – наверху ничего не было, кроме пятачка голубого света, казавшегося здесь на дне колодца ослепительным.
Ноги Гурова коснулись грунта, и он сразу же зажег фонарик. И сразу же увидел то, что ожидал увидеть с самого начала – россыпь острых каменных осколков со следами бурой крови на них. Он присел на корточки и посветил вокруг фонариком. Разумеется, здесь не было ни рюкзака, ни баула с оборудованием для анализов. Одни камни и влажная серая земля. Когда-то отсюда в сторону уходил боковой штрек, но крепежные бревна давно сгнили, и земля осела, похоронив творение рук человеческих. Да и сама штольня заметно пострадала от времени – на дне скопилась целая пирамида осыпавшейся породы.
Но кое-что Гуров все-таки нашел. Тщательно обшарив все углы, он вдруг заметил какой-то странный предмет ядовито-зеленого цвета, просвечивающий сквозь земляную россыпь. Он стряхнул землю и взял предмет в руки. Это была дешевая мужская расческа из зеленой пластмассы, довольно грязная – видимо, человек, пользовавшийся ей, не отличался большой опрятностью. На расческе отчетливо была видна надпись, сделанная чем-то острым – Караим. Буквы с прихотливыми завитушками выцарапывались старательно, с любовью. Не исключено, что владелец дорожил этим предметом туалета – возможно, он даже был для него чем-то вроде талисмана, потому что, судя по фабричной метке, расческа была сделана еще при царе Горохе, в 1974 году.
Гуров достал из кармана пластиковый пакет и спрятал туда расческу. Для верности он еще порылся в земле, но ничего больше не обнаружил. Еще рано было делать выводы, но Гуров вполне мог себя поздравить – какая-никакая, а ниточка в его руках появилась. И даже не ниточка, а целая расческа, да еще с прозвищем или именем хозяина. Случайно попасть она сюда никак не могла и лежала здесь не слишком давно. И в то же время принадлежать Подгайскому такой безвкусный предмет явно не мог. И уж совсем невозможно было себе представить, чтобы ученый, высунув язык, тщательно выцарапывал на расческе странное имя.
С другой стороны, сейчас, конечно, не мог, а в далеком семьдесят четвертом, будучи беззаботным студентом, вполне мог. Может быть, у него и прозвище было такое – Караим. А еще расческу могли подбросить, чтобы увести Гурова по ложному следу. Одним словом, выводы было делать рано.
Убедившись, что на дне проклятой ямы ничего больше нет, Гуров обвязался веревкой и крикнул Фомичеву, что поднимается. Тот привел в действие свою систему блоков и довольно быстро вытащил Гурова на свет божий.
Унылый пейзаж показался Гурову прекрасным. Щурясь от солнечного света, он с удовольствием разглядывал заросшие соснами склоны и голубое небо.
– Ну и что? – нетерпеливо спросил Фомичев.
Гуров улыбнулся.
– Неуютно там, Андрей Григорьевич! – добродушно сказал он. – Как подумаешь, что придет день, когда придется переселяться туда… – он кивнул в сторону провала. – Так что-то скучно делается… Но что поделать? Мы все чего-то ждем, а в конце каждого ждет деревянный ящик. Так странно устроена жизнь. Почему – как вы думаете?
– Я не знаю, – застенчиво сказал учитель.
По всему было видно, что сейчас его волнуют не вопросы жизни и смерти, а нашел ли что-нибудь Гуров в заброшенной штольне. Гуров снова улыбнулся.
– Пойдемте, Андрей Григорьевич! – сказал он. – Наша миссия выполнена. Давайте я вам помогу собраться…
Вдвоем они уложили в рюкзак снаряжение и молча направились обратно к просеке. Учитель был обижен на Гурова, но старался не показывать этого. Обычно словоохотливый, сейчас он мрачно помалкивал и смотрел не по сторонам, а себе под ноги. Гурову стало его жалко.
– Андрей Григорьевич! – окликнул он учителя. – Вы что нос повесили? Расстроились, что ничего не нашли? Еще не вечер! Зато теперь я могу с большой долей вероятности предполагать, что Подгайский стал жертвой не трагической случайности, а преднамеренного преступления. Да-да, это, скорее всего, так! Если верить вам – а у меня нет оснований вам не верить – Подгайский двадцать второго числа основательно подготовился к дальнему походу и отправился на юг, не так ли?
– Именно так, – все еще дуясь на Гурова, сказал Фомичев. – Мы все его видели – учителя из нашей школы, ребята… Он шел с рюкзаком к автобусной станции. Видимо, собирался доехать до Савеловки – это южнее Наката – оттуда прямая дорога в тот сектор, что Константин Сергеевич себе наметил.