Становясь удельными крестьянами, татары в числе прочих обязанностей обязаны были иметь и свою собственную татарскую администрацию, от чего они в своем бунте тоже отказывались. И вот Стогов, ночью тайно встретившись с главарями бунта, сначала их запугал, заставив этим согласиться с прекращением бунта, а затем потребовал от вожаков (неформальных лидеров татар) стать старшинами и прочими местными начальниками уже в вотчине царя.
Вожаки татар смирились и согласились прекратить бунт, но и этим вожакам тоже нужно было «сохранить лицо» перед собою и обществом. И они выставили условием прекращения бунта, чтобы Стогов их силой заставил занять эти начальственные должности, а для этого побил. Иначе бунтующий народ их не поймет, и они будут как бы предателями. Стогов рассказывает: «Татар собралось очень много. Я, будто случайно, взял из толпы согласившихся со мною ночью, назначил им должности. Первый — старшина — отказался повиноваться. Я крикнул: “Фухтеля!” Два жандарма обнаженными саблями весьма неосторожно ударили раз пять, упал на колени побитый; следующим по два фухтеля, покорились и говорили толпе со слезами в свое оправдание». И так — имитацией наказанием фухтелями (ударами саблями плашмя) — назначил всю администрацию. Почему он и докладывал в Петербург, что усмирял бунты фарсом.
А ведь по практике тех лет начальники, боящиеся народа и не желающие с народом говорить, для подавления бунта очень часто расстреливали толпу бунтующих, чтобы другим было неповадно, — не могли иначе справиться с народом. Ну а потом толпами отправляли уцелевших крестьян в Сибирь. А Стогов практически имитировал наказание, реально спасая крестьян от тяжелой участи бунтовщиков. И народ понимал, что этот «чекист» не свою власть им показывает, а пытается разрешить конфликт самым легким для крестьян способом — фактически защищает их. Отсюда и появилось желание народа как-то отблагодарить его.
Уборка Стогову урожая — это пример отношения простого народа к этому николаевскому чекисту. А вот пример отношения к этому чекисту тех взяточников, с которыми он боролся.
На описываемый в этом примере момент Стогов уже давным-давно не был жандармом и служил начальником канцелярии губернатора в Киеве: «Чрез 10 лет я был в Симбирске, имел дело совершить три купчие в гражданской палате. Совершили в один день и в какой — в субботу! Представьте мое положение, я скажу хотя невероятную правду, есть свидетели, но мне никто не поверит: 1848 года в 30-й день ноября, в день Андрея Первозванного, я вынул 500 руб., чтобы благодарить секретаря и надсмотрщика крепостных дел. Эти господа руки назад и сказали: “Извините, ваши деньги прожгут наши карманы и принесут несчастье нашим детям; вы были нашим отцом, за вами жили как у Христа за пазухой; извините, полковник, не обижайте нас, мы ваших денег взять не можем!”. Представьте — и не взяли!!!»
Почему?
А Стогов, в отличие от нынешних дегенератов в силовых структурах, судах и прокуратуре России, стремящихся посадить как можно больше людей и этим отчитаться в полезности своей работы, за 4 года своей службы не посадил ни одного человека! А как же он боролся с преступниками?
Да вот так: узнает, что кто-то гребет деньги у ближнего «и бога не боится», и «сейчас записку: свидетельствуя совершенное почтение и проч., имею честь просить пожаловать для личных объяснений. В зале всегда есть просители или знакомые. Приходит виновный, я самым ласковым образом говорю, что затрудняюсь в одном деле и обращаюсь к его опытности; прошу его совета и приглашаю в кабинет, двери на замок и там уж объяснение, от которого сойдет с головы три мыла! Видя трусость и раскаяние, обещание немедля возвратить деньги и клятва более так не делать, — выходя из кабинета, я вежливо благодарю его за умный и опытный совет — далее кабинета не шло. Не помню случая, чтобы были рецидивисты. Цель достигалась без оскорбления».
Точно так же — тайно — и даже с угрозой для собственной жизни боролся с картежниками, разорявшими партнеров. Подчеркну — тайно!
Но ведь понимаете, он-то молчал, но когда наглые взяточники после беседы с жандармом возвращали деньги тем, с кого они их содрали, то ведь город об этом говорил! Ну и как должно было восприниматься людьми, что этот жандарм не берет взяток за сокрытие дел, и в то же время не передает дела в суд, чтобы громкими процессами заработать себе ордена, и в то же время неуклонно устанавливает то, чего и все общество хочет, — «божьи порядки»? Как общество должно было смотреть на этого жандарма? Его уважали и ему доверяли, его считали своим и понимали, что он никому не нанесет вреда, в то же время никому в обществе не даст наносить вред членам общества. В нем видели борца за справедливость, а она нужна была всем.
Не позоря никого публично, Стогов защищал обиженных взяточниками, но не позорил и самих коррупционеров, поскольку и они были частью местного общества.
Кроме того, он старался по-тихому, без скандала, убрать с начальственных мест тех, кто позорил звание начальника, кто не понимал, зачем они, начальники, во власти нужны. Как тех чиновников удельного ведомства, вызвавших своей деятельностью бунт, или, скажем, Стогов хвастается, что убрал двух губернаторов за то, что они не хотели стать своими для общества Симбирской губернии, а хотели быть всего лишь большими начальниками в Симбирске. Комментаторы-современники Стогова, правда, по поводу губернаторов (в таком его всесилии) сомневаются. Но вот Эразм рассказывает, как в Симбирск назначили нового полицмейстера, а тот начал брать взятки даже с нищих. Жандарм Стогов дал поручение, и его агенты добыли доказательства этой бессовестной коррупции, выкрав у полицмейстера записную книжку с его бухгалтерией. Стогов мог бы раскрутить громкое дело, однако он поступил по-другому.
«Новый полицмейстер, не помню фамилии, был ротмистр по кавалерии, по наружности щеголь. Книжка у меня в руках — прелюбопытная. Несколько сот нищих (сколько — забыл) записаны по именам, многие отмечены, чем искалечены, всякий по степени лет, калечества оценен еженедельной податью; были и такие, что платили 80 коп.: это без обеих ног. Аккуратность замечательная: кто не доплатил 3 копейки, отметка на поле: доплатить в такой-то день.
Я написал шефу, что обязанность всякого русского патриота выдвигать на пользу государства гения, могущего принести пользу государству. Случайно я открыл в симбирском полицмейстере удивительную финансовую способность, гениальную голову, могущую обогатить казну без отягощения общества. Описав всю проделку и приложив, как факт, книжку, просил покровительства ему и взять его из Симбирска, где гениальность его не может иметь полного развития.
Полицмейстер вытребован в Питер, улетучился, и далее не слыхал о нем».
Давайте подведем черту.
Эразм Стогов был работник государственной безопасности, но он не выдумывал врагов государства или закона и не загонял их на каторгу, чтобы заработать на этом ордена и должности. И уместен вопрос: а как он сам эту безопасность видел?
Он видел ее как бы снизу и сверху, соответственно, видел для своей службы две задачи. Сверху (как задачу всех начальников губернии) он видел цель своей службы в поддержке справедливости, образно говоря, задачу уменьшения количества обиженных, так сказать, плачущих. А снизу он видел задачу иметь в губернии начальников с определенными свойствами. Какими?
Задолго до него выдающийся теоретик управления людьми, чиновник Никколо Макиавелли (1469—1527) в своей работе «Государь» рассмотрел вопрос, какие чувства должен вызывать начальник у народа. Макиавелли подытожил: «Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся — по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависть подданных». В целом Макиавелли и остроумен, и прав, но в то же время противоречит сам себе, поскольку задача вызвать страх без ненависти практически не решаемая. Раз уж выбрал опору на страх, принимай в комплект к страху и ненависть.
А Стогов ситуацию понял тоньше: он стремился заставить начальников Симбирской губернии вызывать у народа не страх к себе, а уважение. Действенность уважения по командной силе почти такая же, как и у страха, но в комплекте с уважением идет любовь, а не ненависть. Уважение тоже зависит от начальника, но, правда, требует от него огромной работы и отказа от удовлетворения своих интересов, почему начальство охотнее опирается на страх, причем чем тупее начальство, тем охотнее оно на страх опирается.
И вот тут возникает вопрос: мало ли в России было самородков? Вот и Стогов такой самородок, действовавший на должности жандарма по наитию, вопреки воле своего шефа А. Бенкендорфа и императора Николая I.
И вот тут возникает вопрос: мало ли в России было самородков? Вот и Стогов такой самородок, действовавший на должности жандарма по наитию, вопреки воле своего шефа А. Бенкендорфа и императора Николая I.
Требования царя
Вот и у меня была эта мысль о самородке, пока я читал текст этих воспоминаний, но в конце воспоминаний была приложена секретная инструкция, данная Бенкендорфом для жандармов. Стогов об этой инструкции, кстати, несколько раз упоминает в тексте, и положениями ее он руководствовался сам и заставлял руководствоваться остальных. Даже в мелочах! Вот, примеру, на людях начали ругаться губернатор Жиркевич и губернский предводитель дворянства Бестужев, и жандарм Стогов одергивает их: «Ваши превосходительства, господин губернатор и господин губернский предводитель! На основании секретной инструкции, высочайше утвержденной, прошу прекратить разговор, унижающий главные власти; здесь не место, вас окружает народ!»
Власть должна быть уважаемой!
А вот сама инструкция графа А. X. Бенкендорфа чиновнику III отделения:
«Стремясь выполнить в точности высочайше возложенную на меня обязанность и тем самым споспешествовать благотворительной цели Государя Императора и отеческому Его желанию утвердить благосостояние и спокойствие всех в России сословий, видеть их охраняемыми законами и восстановить во всех местах и властях совершенное правосудие, я поставляю вам в непременную обязанность, не щадя трудов и заботливости, свойственных верноподданному, наблюдать по должности следующее:
1-е. Обратить особое ваше внимание на могущие произойти без изъятия во всех частях управления и во всех состояниях и местах злоупотребления, беспорядки и закону противные поступки.
2-е. Наблюдать, чтоб спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо властью или преобразованием сильных лиц, или пагубным направлением людей злоумышленных.
3-е. Прежде нежели приступить к обнаруживанию встретившихся беспоряд[ков], вы можете лично сноситься и даже предварять начальников и членов тех властей или судов или те лица, между коих замечены вами будут незаконные поступки, и тогда уже доносить мне, когда ваши домогательства будут тщетны; ибо цель вашей должности должна быть прежде всего предупреждение и отстранение всякого зла. Например, дойдут ли до вашего сведения слухи о худой нравственности и дурных поступках молодых людей, предварите о том родителей или тех, от коих участь их зависит, или добрым вашим внушением старайтесь поселить в заблудших стремление к добру и возвести их на путь истинный прежде, нежели обнаружить гласно их худые поступки пред правительством.
4-е. Свойственные вам благородные чувства и правила несомненно должны вам приобресть уважение всех сословий, и тогда звание ваше, подкрепленное общим доверием, достигнет истинной своей цели и принесет очевидную пользу Государству. В вас всякий увидит чиновника, который через мое посредство может довести глас страждущего человечества до Престола Царского и беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под высочайшую защиту Государя императора.
Сколько дел, сколько беззащитных и бесконечных тяжб посредством вашим прекратиться могут, сколько злоумышленных людей, жаждущих воспользоваться собственностью ближнего, устрашатся приводить в действие пагубные свои намерения, когда они будут удостоверены, что невинным жертвам их алчности проложен прямой и кратчайший путь к покровительству Его Императорского Величества.
На таком основании вы в скором времени приобретете себе многочисленных сотрудников и помощников; ибо всякий Гражданин, любящий свое Отечество, любящий правду и желающий зреть повсюду царствующую тишину и спокойствие, потщится на каждом шагу вас охранять и вам содействовать полезными советами и тем быть сотрудником благих намерений своего Государя.
5-е. Вы без сомнения даже по собственному влечению вашего сердца стараться будете узнавать, где есть должностные люди совершенно бедные или сирые, служащие бескорыстно верой и правдой, не могущие сами снискать пропитание одним жалованием, о каковых имеете доставлять ко мне подробные сведения для оказания им возможного пособия и тем самым выполните священную на сей предмет волю Его Императорского Величества — отыскивать и отличать скромных вернослужащих.
Вам теперь ясно открыто, какую ощутимую пользу принесет точное и беспристрастное выполнение ваших обязанностей, а вместе с тем легко можете себе представить, какой вред и какое зло произвести могут противные сей благотворительной цели действия: то конечно нет меры наказания, какому подвергнется чиновник, который, чего Боже сохрани, и чего я даже и помыслить не смею, употребит во зло свое звание; ибо тем самым совершенно разрушит предмет сего отеческого государя Императора учреждения.
Впрочем, нет возможности поименовать здесь все случаи и предметы, на кои вы должны обратить свое внимание, ни предначертать вам правил, какими вы во всех случаях должны руководствоваться; но я полагаюсь в том на вашу прозорливость, а более еще на беспристрастное и благородное направление вашего образа мыслей.
Генерал-адъютант Бенкендорф».
Надеюсь, вы обратили внимание, что инструкция запрещала выносить, так сказать, «сор их избы», требовала восстанавливать порядок на местах незаметно и не поощряла в жандармах стремления «обнаружить гласно их худые поступки» даже «пред правительством» — не поощряла громких процессов. Почему? Потому, что во главе государства стоял умный человек, а не тупой дегенерат. Не нужны были Николаю факты, указывающие на то, что в его России граждане власть не любят и законов не уважают.
Вот в России сегодня Генеральный прокурор хвастается, что он из года в год увеличивает число дел «экстремистской» направленности. А о чем это увеличение говорит всем людям? О том, что из года в год растет число недовольных этой властью. И только нынешним кретинам у власти это ни о чем не говорит, но тут уж ничего не поделаешь.
В Википедии с большим недоверием и чуть ли не с насмешкой приводятся воспоминания биографа Николая I о том, что при учреждении III отделения на вопрос А. Х. Бенкендорфа об инструкциях Николай I вручил ему свой носовой платок и сказал: «Вот тебе все инструкции. Чем более отрешь слез этим платком, тем вернее будешь служить моим целям!» Разделим скепсис Википедии — действительно, ведь невозможно понять, к чему эти платок и слезы. А вот если учесть, что Бенкендорф стремился «выполнить в точности высочайше возложенную на меня обязанность и тем самым споспешествовать благотворительной цели Государя Императора» и давал жандармам указания исключительно из этого стремления «беззащитного и безгласного гражданина немедленно поставить под высочайшую защиту Государя императора», то смысл этих царских платка и слез становится понятным. Не так ли?
Да, именно так, как защиту своих граждан, задумывал государственную безопасность император, так он видел цели жандармов, так, кстати, и большевики видели роль ЧК. Да и вообще, те руководители, которые служили своему народу, видели государственную безопасность именно в этом: СПРАВЕДЛИВАЯ И УВАЖАЕМАЯ ВЛАСТЬ, защищающая не себя, а граждан, — вот единственная ОСНОВА ВНУТРЕННЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ государства.
Так органы государственной безопасности начинались во всех странах, но по мере того, как сами руководители стран переставали служить своему народу, органы безопасности превращались в паразитов, совершающих преступления против своего же народа.
И мы видим сегодня то, что видим, — наглых, алчных и бессовестных паразитов в тех службах, от которых наивные дурачки все еще ждут безопасности своего государства.
«Святой царь» Николай II
Об источнике размышлений
Просмотрел книгу А. И. Спиридовича «Великая война и Февральская революция 1914—1917 годов». Это, по сути, дневники, содержащие уйму сведений о лицах, которых сейчас и не вспомнишь (да и нет смысла их вспоминать), поэтому выудить из ее текста то, что именно тебе интересно, очень непросто. В связи с чем я эту книгу даже любителям истории не стану рекомендовать из-за большого объема специфической информации в ней, а читателям, интересующимся управлением, она будет тяжела, поскольку сам Спиридович этому аспекту специального внимания не уделял.
Напомню, что Спиридович был жандармом, причем 10 лет до 1916 года он был начальником секретной охраны императора России Николая II. Полковник, а потом и генерал Спиридович организовывал охрану царя «за забором» мест его официального пребывания — в поездках, на улицах городов, в церквях и пр. И книга хороша тем, что в тех своих частях, в которых Спиридовичу нет смысла врать, излагаемым в книге событиям, безусловно, можно верить, поскольку в книге все события основываются не просто на памяти Спиридовича, а на его записях в дневнике. Скажем, вот он пишет: «Утром 11-го Государь прибыл в Херсон. На вокзале многочисленные депутации. От населения поднесли 33.212 руб. 80 коп. на нужды войны». Если учесть, что книга вышла в 1962 году, а царю в начале Первой мировой войны пожертвования дарили во всех городах, то в приведенной выше цитате так точно (с копейками) сумму не запомнишь, ее можно только прочесть в записи. И вот то, что Спиридович события тех лет сразу же записывал, а потом писал воспоминания на основе этих записей, делает его труд достаточно ценным — документальным.