Марго. У моих родственников на Охте – свои куры. Я была у них недавно, и они жалуются, что у кур – чахотка.
Хинин. У кур не бывает чахотки, бывает дифтерит. (Толкает тарелку.) А ну его к черту. Выпьем, Марго.
Марго. Благодарю вас.
Люба. Вы пили за любовь. Разве это не странно? Мне двадцать один год. Я в первый раз пью за любовь. Сегодня счастливый день. Все добрые. Все странные. Точно я чего-то не понимаю. Когда обижают, то это понятно. Правда? А когда все начинают тебя любить, – это непонятно. Должно быть, нужно привыкнуть. Я вам так благодарна, так благодарна всем. Я бы хотела не с вами пить за любовь и не с вами… Не сердитесь на меня… Это так прекрасно – выпить вина за любовь…
Рудик стал целовать ее руку.
Нет. Это не доставляет мне удовольствия.
Рудик. Я начинаю звереть, слушайте.
Люба. Научите меня любви…
Марго (всплеснула руками). Куда она катится?
Хинин. Оставим их вдвоем. Григорий Захарович, сыграйте-ка нам фокстротик.
Григорий Захарович играет. Хинин и Марго идут танцевать.
Рудик. Кроме шуток, вы – опасная девочка.
Люба. Правда? Как я рада. А я всегда думала, что я овца.
Рудик. Вами стоит заняться. (Схватывает ее.) В науке любви первая заповедь – уметь целоваться. Вот так.
Люба (отстраняется). Вы меня не поняли. Целоваться – это просто, тут и знать ничего не нужно. Я вам объясню подробнее. Стойте вот так. Отвернитесь.
Рудик. Ну?
Люба. Предположим, вы мужчина.
Рудик. Без «предположим».
Люба. Вы погружены в размышление. У вас в голове лекции и принципы. В руках – тачка.
Рудик. Что за вздор? Ничего не понимаю!
Люба. И мне хочется, чтобы вы обратили на меня внимание. Ну?
Рудик. Что – ну?
Люба. Я что-то должна сказать… И вы волнуетесь… У вас все книжки выскакивают из головы. Вы просыпаетесь… Ну? Есть такое слово?
Рудик. Я вас понял… (Изображая.) Вы подходите – мелко, мелко, мелко… Коротенькая юбочка, стриженый затылочек, коверкот, шляпочка – фетр. Из-под вот таких ресниц – сладострастный взгляд. Удар на месте. Губы – красным кружочком. «На-рим, на-рам, на-рим, на-рам…» И я уже забыл, что у меня через полчаса срок векселю. Я качусь с вами. Тогда вы останавливаетесь около ювелирного магазина. Вы поправляете чулочек. Что за чудная ножка! Я замер. У меня уже дребезжит в голове. Я готов предложить вам зайти в ювелирный магазин… Ах, я учу вас на свою же голову, Любовь Александровна. Вы так улыбаетесь, так смотрите… Что за зубы… Как бы я вас одел… У вас богатый материал.
Люба. Она сказала только: «На-рим, на-рам…»
Рудик. Дело не в словах, Любовь Александровна. Я хочу вам сделать самое серьезное предложение.
Люба (смеется). Мои дела не так уж плохо обстоят, как вы думаете?
Рудик. Но почему, почему – такая юбочка, такие чулочки… Это грешно. Вы не узнаете себя через неделю. Идемте! (Берет ее для танцев.)
Люба. Я не умею танцевать.
Рудик. Нужно уметь.
Марго (танцуя с Хининым). У них определенно далеко зашло.
Хинин. Рудик – ходок по женской части.
Марго. Знаете, мне жалко ее. Уж чересчур горячая. Пропадет.
Хинин. А к чему тогда и жить, если не пропадать.
Марго. Зачем же всем-то пропадать? Это нехорошо. Она такая приличная, образованная.
Рудик (танцуя). Больше раскачивайтесь.
Люба. Как важно для женщины, когда похвалят, ругать – это плохой способ. Женщин нужно хвалить.
Рудик. Тесней прижимайтесь.
Люба (вдруг освободилась, смущенная, покрасневшая). Не хочу больше. Мне жарко.
Рудик. Действительно, жарко.
Люба (Григорию Захаровичу). Можно гитару?
Гр. 3ах. Возьми, возьми, душка.
Хинин (тихо Рудику). Вы совсем размякли… Что вы делаете?
Рудик. Как она разгорячилась. Смотрите на нее.
Хинин. Где же билет?
Рудик. Сейчас будет. Оставьте меня.
Люба (запела под гитару).
Во время пения появляется незамеченным Алеша. Сойдя с лестницы, останавливается, потрясенный. Люба опустила гитару.
Гр. 3ах. Ай, ай, ай, будь здорова, милая девушка, хорошо поешь.
Рудик. Что надо.
Хинин. Очень неплохо.
Марго (сквозь слезы). Над жизнью моей молодой.
Алеша. Это вы для них пели?
Люба. Алеша!.. (Стремительно поднимается.)
Алеша. А я-то, осел, думаю, уж не случилось ли с вами несчастье… Разыскал наконец. В кабинетиках. Эх вы… слабенькая… докатились…
Люба (почти задыхаясь). Алеша, милый… Минуточку, минуточку, выслушайте меня.
Алеша. Да тут все яснее ясного. Только ваша поспешность не совсем понятна. И выбор этих физиономий.
Рудик. Ну, ну, ну… Вы тоже – потише.
Хинин. Собственно, на каком основании врываетесь в наше общество?.. Мы и разговаривать с вами не хотим.
Алеша (побагровел, засучивает рукава). Хотите драться?.. Ладно…
Рудик. Пошли прочь отсюда!
Хинин. Да позовите, Григорий Захарович, милицию…
Люба. Не нужно, не нужно, Алеша дорогой, Алеша милый…
Гр. 3ах. (становится между Алешей и остальными). Ну, ты ударишь, ну, тебя ударят… Ну, что хорошего?.. Ты думаешь, девушка что-нибудь плохое делала? Она кушала, вино немножко пила, пела чудно… Ай, ай, как она пела чудно. Ты ишак, ты сейчас сердитый, тебе лучше уйти, ты потом придешь, я тебя завтра угощу.
Алеша (опуская рукава). Это верно, – тут нужно уйти как можно скорее.
Люба (ему вслед). Алеша… я пойду с вами.
Алеша. Нам не по дороге, товарищ. (Ушел.)
Люба опустилась на стул
Рудик. Каков хулиган!
Хинин. Возмутительно, а еще студент.
Рудик. Вот она – современная молодежь.
Марго. Вот так всю жизнь, – начнут, начнут прилично, кончается мордобоем.
Люба (Григорию Захаровичу). Сколько я вам должна?
Рудик (подскакивая). Мы вас просто не отпускаем.
Хинин. Необходимо встряхнуться. Еще бутылку вина.
Люба. Мне грустно. Не сердитесь ка меня. Вы такие хорошие. Марго останется. Я пойду. Отпустите меня.
Рудик. В память неизгладимого впечатления этого вечера не откажите мне. (Вынимает из галстука булавку.) Мелочь. Правда, это настоящий жемчуг, но в сравнении с наслаждением, которое вы мне доставили, – это нуль.
Хинин. Как артист, я настаиваю, чтобы вы приняли булавку. Я сам получаю подарки.
Люба (равнодушно). Спасибо. (Вкалывает булавку.)
Рудик. Но это не все. Любовь Алиссандровна, вы должны мне дать какой-то пустячок.
Люба. Пожалуйста. Только у меня ничего нет.
Хинин. Носовой платок, шпильку, тесемочку.
Рудик. Может быть, это глупо, но я суеверен, как все деловые люди. Я хочу иметь кусочек вашего счастья. Дайте мне этот ваш билет. Виноват, виноват… Вы отдали его управдому, я верну этому дураку его стоимость… Правда, смешно, солидный человек и суеверен, как деревенская баба…
Xинин (хлопая его по плечу). Чудак, Рудик.
Рудик. Меня в детстве мамка уронила.
Марго (которая сидела, пригорюнясъ). Чтобы не было никакого скандала, – отдайте, чего просят. Я знаю: начнут добром, кончается – полголовы волос нет.
Люба (рассматривая билет). Как странно… все разговоры сегодня непременно оканчиваются этим билетом. Что в нем такого? Серия «А»…
Гр. 3ах. (подходя). А номер какой у билета?
Рудик (отталкивает его). Что вам нужно? Что вам нужно?
Гр. 3ах. Да ничего не нужно. (Щелкает языком.)
Гр. 3ах. Да ничего не нужно. (Щелкает языком.)
Хинин. Успокойте этого сумасшедшего. Отдайте ему эту цацу.
Люба. Точно он заколдованный.
Рудик. Нельзя же так играть на нервах. Я на колени стану.
Люба. Какие вы странные. Какие вы оба потешные. Конечно, возьмите. (Отдает билет Рудику.)
Рудик (целует билет). Сокровище. (Любе.) Итак, мы с вами поменялись. Вы хорошо запомнили. Булавку на билет. При свидетелях.
Хинин. Я свидетель. (Идет к выходу.)
Рудик. Счетик, Григорий Захарович.
Хинин. Да ну его к черту, – дайте ему рублей пятнадцать.
Рудик (бросает деньги Григорию Захаровичу). Я спешу, счетик просмотрю завтра. (Помахал рукой Любе.) Пока. (Спешит к выходу.)
Марго. Уходят. Не простились. Нахалы.
Хинин. Значит, пополам.
Рудик. Что? Не понимаю… Виноват, позвольте пройти.
Хинин. Виноват. А условие?
Рудик. Ничего не знаю. Виноват. Мне некогда. (Убегает.)
Хинин. Подождите. Виноват. (Убегает.)
Люба. Что это все значит?
Марго. Я побегу за ними. Узнаю. Вы меня подождите. Любовь Александровна, ведь мы ничего им не сказали неприличного… Правда? (Убегает.)
Люба. Что произошло? Как во сне. Все были веселы, ласковы. Вдруг точно подменили людей. Злоба, ненависть, вместо человеческих лиц – собачьи морды.
Гр. 3ах. Без ничего никогда не бывает, всегда бывает от чего-нибудь.
Люба. Я чувствую, что-то непоправимое случилось. Будто счастье было у меня в руках, и нет его. Разве я что-нибудь сделала дурное? С каким он презрением: «Нам не по дороге, товарищ». Алеша, Алеша… Не знает, что нам-то по дороге… Я ни в чем не виновата, ни в чем не виновата.
С улицы появляются Шапшнев и Семен.
Шапшнев. Ага… Они здесь.
Семен. Ха-ха, сказал граф Табуреткин, наточив ножик.
Шапшнев (Григорию Захаровичу). Ты куда их спрятал?
Гр. 3ах. Адольф Рафаилович и Валентин Аполлонович ушли только что…
Шапшнев (Семену). Врет, конечно.
Семен. Удостоверимся. Я эти кабинетики знаю. (Уходит в кабинеты и через минуту возвращается.)
Шапшнев (Любе). Пьянствуете? По кабинетикам с нетрудовым элементом черт знает чем занимаетесь?
Люба. И этот… не человек… Собачья морда…
Шапшнев. Собачья? Может, хотите сказать, что я сукин сын? Хозяин, дай-ка перо, чернил. Это время прошло, когда мы были сукины дети.
Гр. 3ах. Паршивые люди какие пошли. Вот что я тебе скажу… (Подает перо и чернила.) Ужасная сволочь. Я эту девушку не позволю обижать.
Шапшнев. Не обидим.
Семен (появляясь). Шапшнев. Они ушли.
Шапшнев. Ну?
Семен. Значит, ушли с билетом.
Шапшнев. Ну? Что ты?
Гр. 3ах. С билетом, с билетом ушли.
Шапшнев. Говорил я – опоздаем… Надо с этой кончать.
Семен. В два счета. (Вынимает из кармана лист.) Образец литературного дарования графа Табуреткина.
Шапшнев (Любе). Про кабинетики, так и быть, не скажу. Вам ничего не будет. Подпишите эту бумагу.
Семен. Читай вслух.
Шапшнев. «Я, нижеподписавшаяся, сим удостоверяю, что мной в уплату личного долга…» Почерк у тебя какой-то, – не разберешь.
Семен. «…дан управдому Шапшневу выигрышный билет за номером пять нулей, единица, серия „А“…»
Люба (тихо). Опять этот билет… С ума сойду.
Гр. 3ах. Пять нулей, единица… (Развертывает газету.)
Шапшнев. «…в чем никаких претензий к вышеозначенному управдому предъявлять не стану».
Семен. «А равно как возбуждать судебного преследования…» Коротко и содержательно.
Шапшнев. Подпишите.
Семен. Одну только фамилию. И можете свободно идти домой.
Люба. Домой. (Молча заплакала.) Где мой дом? Его нет больше. Я уеду от вас в Рязань. Там, наверно, не такие злые люди. За то, что я ничего не понимаю, за это нельзя так обижать. Жестоко, жестоко смеяться. (Вытирает глаза, хочет подписать.)
Гр. 3ах. (подбегает). Ты с ума сошла! Не подписывай! Ты этот самый билет выменяла на паршивую булавку?
Люба. Этот самый.
Гр. 3ах. Твой билет выиграл двадцать пять тысяч!
Шапшнев. Ах… кавказская морда!..
Люба молча всплескивает руками. Пауза.
Люба. Так вот почему… Так вот вы какие!..
Гр. 3ах. (гладит ее). Ничего, ничего, душка. Ты молоденькая, переживешь. Хочешь, мы с тобой в Тифлис поедем. Будешь там виноград кушать…
ЗанавесДействие четвертое
Белая ночь. Набережная. На реке стоит баржа. Направо – ворота дома. Налево – кирпичные развалины. У ворот сидит Ж у р ж и н а.
Около развалин И ю д и н прогуливает собаку.
Журжина. Последний трамвай прошел. Нет и нет никого. Сказать не могу, как я тревожусь об этой девушке. В милицию заявить, – дворника нет. Который час, Федор Павлович?
Июдин. Четверть второго.
Журжина. Отчего это, Федор Павлович, ночи у нас короткие? – четверть второго, а светло, хоть нитку в ушко вдевай. От каких явлений происходит белая ночь?
Июдин. Север.
Журжина. Скажите, лютый север. Говорят, дров нынче совсем не будет. В прошлом году об эту пору стояла баржа с дровами, а нынче – с песком, с булыжником. Чем хочешь, тем и топи… И опять же хулиганы у нас на Петроградской стороне усиливаются, – нет никаких мер бороться с ними. Ходят эти хулиганы – штаны сверху узкие, внизу болтаются клёшем, в руках у них ножи, в зубах папироски. В сумерки на Большой проспект тихой женщине и выйти страшно. Сейчас же подскакивает сзади к тебе хулиган и хватает тебя за тело и мнет с ругательствами. Я такая из-за этого стала нервная, – все вздрагиваю. Конечно, до революции у меня в спальне висели занавески на окнах и я спала. А теперь только ворочаюсь. Одиноко. Управдом Шапшнев определенно намекает, чтобы с ним перевенчаться. Но я поняла, что он далеко не надежный. У него одно на уме – собрать со всего двора кошек, кормить их печенкой. И он, как сумерки, тащится на Шамшеву улицу в один дом самогонку пить.
Июдин. Мономах, брось нюхать гадость.
Журжина. Так и катится день за днем, будто жизни и не было, – промелькнула. Сорок лет живу в этом доме, с титешного возраста. И ничего не случилось особенного. Только штукатурка облупилась на фасаде.
Июдин. Действительно, ничего не случилось… (С горечью.) Не случилось.
Журжина. Был, конечно, военный коммунизм. Был. Отвратительно, как я не любила воблу кушать, Федор Павлович. Помню также, сижу у ворот, в девятнадцатом году, и вот идут двое – босые, нечесаные, но в очках. Сразу видно – ученые. Один говорит: «Куда же хуже-то?..» А другой: «Потерпи, обойдется». Обошлось, Федор Павлович. Обтерпелись.
Июдин. Вот, кажется, Марго бежит.
Журжина. Батюшки. Одна.
Входит Марго.
Ну? что?
Марго. Что было, Евдокия Кондратьевна… До того интересно. Как в тиятре…
Журжина. Люба-то где?
Марго. Идет… Такая странная… Я думаю, она с ума сошла.
Журжина. Ну, милые мои… Какой ужас!.. Да на чем?
Марго. Как в кинематографе.
Журжина. Да удивляюсь я, не томи…
Июдин. Чушь какая-нибудь…
Марго. Евдокия Кондратьевна. Билет ее этот…
Журжина. Ну?..
Марго. Оказывается… двадцать пять тысяч рублей выиграл.
Июдин (визгливо). Не смейте так шутить!..
Марго. Еще днем все об этом знали, кроме нее.
Журжина. Батюшки, двадцать пять тысяч. (Начинает топтаться, как курица.) Батюшки, двадцать пять… батюшки… двадцать пять…
Входит Люба.
Июдин (Любе, строго). Что за нелепость рассказывает про вас эта девица?
Журжина. Любонька… правда ли, что Марго сказала?
Люба. Правда.
Июдин (плюет). Дуракам счастье…
Журжина. Незамужняя, молодая…
Июдин. Но куда же вы такие деньги денете? На что вам они? Разбрасывать на тряпки? Транжирить по магазинам?
Журжина. Из-за границы будут приезжать ее сватать…
Июдин. Не кудахтайте, Евдокия Кондратьевна. (Любе.) Во всяком случае, вам нужен опытный, деловой человек – друг, чтобы моментально разные мальчишки не расхватали эти деньги.