Тишина. Только вздрогнет высоко на колокольне какой-нибудь колокол да взлает в селе собака.
Возле одной из стен Алешка вдруг замечает меж кустов идущие куда-то вниз каменные полуразрушенные ступени, огороженные кривой железной оградой. Ржавчина на ней висит лохмотьями.
– А это что? – спрашивает Алешка Савелича.
– Тама подвал. Не лазь туда. Нехорошее место. Я туда упавшие кресты с могил складаю.
– А он куда-нибудь ведет?
– Да никуда не ведет. Завалено там все, аж до верха. Не проберешься.
Ну да! Алешка-то не проберется?
Они заходят в церковь. Справа от входа – дверь в каморку, где Савелич держит свой инструмент: метлы, веники, лопаты.
Он снимает с гвоздя связку ключей и, выйдя, тщательно запирает входные двери.
– А что же, – вдруг спрашивает Алешка, озаренный какой-то догадкой, – эти ключи там весь день висят? Без присмотра?
– Ну какой присмотр, если я эту каморку взаперти держу и никого в нее не допускаю.
– Никого-никого?
– Не, никого – мое место. Однова, правда, электрика впускал, там щит у меня с предохранителями. Ну, он при мне все исправил. Я ежели только на секунду отвлекался, батюшка зачем-то позвал. Но хорошо помню – с полдороги вернулся и ключи с гвоздя на всяк случай снял.
– Хорошо помните? – настырно уточнил Алешка.
– Как самого себя! – Дед хлопнул в грудь ладонью. – Еще почему помню: как их брал, так они легонько покачивались. Мне и подумалось – с чего бы это им? Сквознячком, видать, проняло.
Надо Алешке отдать должное: он сразу сообразил, что сквознячок тут ни при чем. Ключи покачивались на гвоздике оттого, что кто-то чужой их в спешке на этот гвоздик повесил. А раз повесил – значит, и снимал. Но Алешка об этой догадке промолчал. Только спросил:
– А это какой электрик? Из города?
– Ну, милок, да разве из города их дозовешься? Здешний, у вас в дачном поселке проживает. Вот как звать-то его, запамятовал. Чудное имечко, на собачью кличку похоже. Шарик вроде.
– Может, Жорик? – осторожно спросил Алешка.
– А может, и так. Чудное вовсе имечко.
Ключи ключами, Шарик Шариком, но этот подвал, заваленный могильными крестами, запал Алешке в голову. И, как всегда, он долго не раздумывал. Как только Савелич, заперев двери, отправился до полночи домой, Алешка, чтобы не попасться на чужие глаза, обежал ограду, пролез между прутьями решетки и меж поваленных памятников пробрался к входу в подвал.
Уже темнело, а в подвале, куда он с замиранием сердца спустился по ступенькам, гулко постукивающим под его осторожными ногами, вообще уже было трудно что-нибудь разглядеть.
Стоя в дверях, Алешка чиркнул спичкой. И отшатнулся. Весь подвал был забит полусгнившими деревянными и расколотыми, в лишайниках, сухой земле и мхе каменными крестами. А в дальнем углу, полузаваленный, в каких-то оборванных тряпках, жутко виднелся потемневший от сырости гроб…
Спичка погасла.
Любой пацан на Алешкином месте не задумываясь рванул бы отсюда наверх и почесал бы поскорее домой. Но Алешка зажег еще одну спичку и высоко поднял руку. Оглядел мрачный свод, с которого свисали, как ведьмины космы, пряди грязной паутины.
В самом дальнем углу Алешка разглядел какое-то черное пятно, вроде дыры в стене, под самым сводом. Спотыкаясь, цепляясь, срываясь, он подобрался туда и зажег третью спичку. И она тут же погасла. Ее огонек, втянутый мощным потоком воздуха, оборвался и исчез.
Точно – это была дыра. И судя по тому, как тянуло в нее воздух, дыра бесконечная.
Алешка в темноте, на ощупь пробрался к выходу и стал взбираться постукивающими ступенями, всей спиной чувствуя, будто из самого дальнего угла вдруг потянутся следом за ним длинные жадные руки и ухватятся за кончик футболки, выбившейся сзади из шорт.
Но Алешка не завизжал и даже не прибавил шага. Поднялся наверх и с облегчением увидел еще довольно светлое небо с робкими пока звездами.
– Дим, – решительно сказал он, войдя в вагончик, – собирайся. Я подземный ход нашел. Надо его обследовать. – И тут же поставил условие: – Если не пойдешь, я пойду один! Тебе же хуже.
Это точно. Я взял с полки фонарик и молча сунул его в карман.
На улице было уже свежо и по-ночному влажно. И всюду была холодная роса – на траве, на листьях. Она холодила ноги через кроссовки, брызгалась в лицо.
Луны почему-то в небе не было. Это для меня всегда загадка. Вчера она ярко светила в вышине, а сегодня в это же время ее почему-то нет. Небо ясное, ни облачка, звезды сияют, мигая… А где луна-то?
– Леш, а где луна?
– Ей еще пора не настала, – серьезно отозвался Алешка, быстро шагая впереди. – У нее свое расписание. – Он так спешил, словно боялся, что нас кто-то обгонит и первым полезет в эту дурацкую черную дыру.
Мы спустились спящим поселком к реке, прошагали по мостику, начали подниматься деревенской улицей к церкви. Справа и слева забрехали собаки. Не вовремя проорал петух. Наверняка у Полинки – тоже торопится, все ему некогда.
– Полночь, – шепотом сказал Алешка. – Самое опасное время. Всякая нечисть выползает из темных углов.
Освоился он в деревне, прижился. В домовых и леших стал разбираться.
Мы обошли церковь. Разведанной Алешкой дырой пробрались через ограду. И сразу попали в темное царство рукастых кустов и покосившихся надгробий.
Алешка уверенно шагал впереди. Он видел в темноте, как бродячая кошка. А я все время спотыкался, все время попадал в мокрые объятия кустов, с листьев которых холодная роса попадала мне то прямо в лицо, то за шиворот.
– Пришли, – сказал Алешка. – Фонарик пока не зажигай. Спускайся тихонько.
Придерживаясь за холодное железо перил, я осторожно спускался за Алешкой. Ступени под ногами шевелились как живые. Из подвала тянуло могильным холодом. Вдруг рядом с моим лицом вспыхнули два желтых глаза и раздался дикий вой. Я отшатнулся, споткнулся и плюхнулся задом на шаткую ступень.
– Не бойся, – хихикнул братец, – это кошка. – И успокоил: – Привидения еще впереди.
«Я предпочел бы кошек», – признался я сам себе.
Мы вошли в дверной проем, остановились. Я включил фонарик. И чуть было не рванул назад. Картина была не для слабонервных. Особенно привлекал мой испуганный взор ободранный гроб в дальнем углу.
– В нем кто-нибудь есть? – спросил я Алешку дрогнувшим голосом.
– Откуда я знаю? – удивился он. – Я в него не заглядывал. Хочешь – посмотри. Может, какие-нибудь кости найдешь.
Этого еще не хватало! Чьи-то старые кости в подземелье разглядывать! В гробу я их видел!
И я спросил решительно:
– Где твой подземный ход? Веди!
Алешка взял у меня фонарик и посветил куда-то вверх.
– Видишь? Вон, в углу дырка.
Ничего себе – подземный ход! Кошачий лаз какой-то.
– Туда не всякая собака пролезет, – сказал я, чувствуя на спине холодок.
– Мы ж с тобой не собаки, – возразил Алешка.
– Застрянем.
– Ну и что? – беспечно отозвался он. – Как заорем изо всех сил – вытащат. Народ сбежится и вытащит. На буксире.
У него на все ответы есть.
– Пошли! Боишься, что ли?
Когда младший брат задает такой вопрос, ответ может быть только один.
– Я – первый! – сказал я и стал карабкаться по трухлявым крестам к черной дыре под потолком. Алешка не отставал.
– Может, мы там, Дим, какой-нибудь клад найдем, – подбадривал он меня в спину.
Ага, вроде дохлой кошки…
Вскарабкавшись на эту мрачную кучу обломков, я посветил внутрь дыры. Это было что-то вроде канала или трубы, уходящее далеко в стену. Луч фонаря освещал только ближайшие кирпичи древней кладки, покрытые черной плесенью, и бесследно таял где-то в глубине здания. И туда же сильно тянуло из подвала струей ветра. Я подумал – может, это какая-то хитрая древняя вентиляция? А никакой не подземный ход с кладом, полным скелетов и сокровищ.
– Чего там? – нетерпеливо спросил у меня за спиной Алешка. – Привидения есть?
– Если только очень мелкие, – ответил я с нарастающим раздражением. Вся эта ночная затея казалась мне все более глупой. И все более опасной.
– Полезли, – скомандовал Алешка.
Я вздохнул, сунул фонарик в дыру, подтянулся на руках и вполз внутрь, как напуганный зверек в чужую норку. В «норке» негромко гудел ветер. Я прополз немного, выставив фонарик, давая место Алешке. Он прошмыгнул за мной не в пример ловчее. И сразу же зашипел:
– Чего ты разлегся?
Я на четвереньках двинулся вперед. Алешка, сопя у меня за спиной, время от времени ворчал:
– Свети так, чтоб мне тоже было видно. – Что-нибудь интересное боялся пропустить.
А ничего тут интересного не было. Нора и нора. Слева – черные кирпичи, справа – черные кирпичи, и снизу, и сверху – то же самое. А вдали – черный мрак.
Глупость какая-то! Представляю, что бы сказал папа, увидев нас в таком положении. А мама сказала бы: «Не обращай внимания, отец. Это они дурака валяют!» И была бы безупречно права.
…Ползли мы долго. Мне казалось, всю ночь. Местность вокруг нас не менялась – все та же нора, выложенная черными кирпичами.
Глупость какая-то! Представляю, что бы сказал папа, увидев нас в таком положении. А мама сказала бы: «Не обращай внимания, отец. Это они дурака валяют!» И была бы безупречно права.
…Ползли мы долго. Мне казалось, всю ночь. Местность вокруг нас не менялась – все та же нора, выложенная черными кирпичами.
Но наконец мы оказались в каком-то квадратном помещении, где смогли даже встать, правда, пригнувшись, и осмотрелись. Дыра загибалась и уходила куда-то дальше, а мы находились как бы в небольшой комнате, не больше городского туалета. Выложенной все таким же черным кирпичом. Под ногами у нас была железная решетка, а прямо перед нами, у самого пола, – железная дверца. Но не похоже, что в волшебную страну, – она тоже была вся черная. И пахло здесь как-то странно – знакомо, но неуловимо. Будто старым кострищем.
Лешка потрогал дверцу и тихонько толкнул ее – и она, ржаво проскрипев, отворилась наружу. Мы переглянулись: что там нас ждет? Какие скелеты и сокровища?
Дверца была достаточно широкой, и мы, снова опустившись на четвереньки, одновременно высунули головы наружу.
И тут же навстречу нам ударил луч света и дикий вопль:
– Черти!
А затем – удаляющееся мелькание фонаря и дробный стук каблуков, будто умчалась от нас напуганная волками лошадь. Стуча копытами.
Да мы и сами напугались не меньше.
Савелич одним духом домчался до поповского дома и забарабанил в дверь руками и ногами.
– Батюшка! – истошно вопил он. – Отворяй! Беда на дворе! Беги в храм – тама нечистый дух! Черти поселились! Надо молебен срочно отслужить!
Пока он орал, в доме зажегся свет, и на крыльцо вышел в своей красивой пижаме заспанный отец Леонид. Из-за его плеча выглядывала заспанная матушка Ольга. Оба они изо всех сил зевали. А Савелич между воплями стучал зубами. Поорет – постучит зубами – опять поорет.
Батюшка пригляделся к Савеличу и сказал:
– Олечка, принеси ему воды. Заходи, Иван Савелич.
Савелич едва вошел в горницу, как повалился перед образами на колени и стал лихорадочно креститься, а потом жадно, взахлеб пил воду, стуча зубами о край чашки.
Отец Леонид похлопал его по плечу:
– Ну-ну, Иван Савелич, успокойся. Со мной тебе никакие черти не страшны. Рассказывай толком, что стряслось? Сон страшный увидел?
– Страшнее сна, батюшка! – Савелич поднялся с пола, уселся в кресло, все еще вздрагивая. Стал рассказывать про свою страшную встречу с чертями.
После полуночи решил он, как обычно, еще раз осмотреть церковь. Зашел внутрь. Все было в порядке. Тишина. Мерцают лампады, во мраке светятся лики святых. Где-то окаянная мышка скребется.
– И тут, батюшка, почудился мне в боковом притворе, где старая печь, шум какой-то неладный. Засветил фонарик, отворил туда дверь. Глядь! – а в печной дверце огонек мерцает. Ну ровно топится она. Я, батюшка, аж сомлел. Иду к ней, а ноги не держат. И тута – гром, грохот, визги! Дверца – нараспах, а из нее две черные рожи на меня уставились! И зубами клацают! Не помню, как ноги унес, как до вас добежал!..
Отец Леонид, пока Савелич рассказывал, успел переодеться.
– Ну, пойдем, Иван Савелич, глянем на твоих чертей.
– Не пойду, батюшка! Не гневись! – Савелич опять перекрестился. – Боязно.
Отец Леонид улыбнулся:
– Ладно, обожди меня здесь. Я один схожу. Давай ключи от храма.
– Не дам! – И Савелич зажал в кармане связку ключей. – Не пущу! Звони, батюшка, в милицию! Пусть с автоматами приезжают.
– Черти автоматов не боятся, – усмехнулся отец Леонид. – Против них – Слово Божие.
– Точно знаешь? – с сомнением в голосе спросил Савелич.
Отец Леонид забрал у него ключи и фонарик и пошел в церковь.
В боковом притворе он увидел распахнутую печную дверцу. И только. Чертей нигде не было.
Когда мы вбежали в свой родной вагончик и зажгли свет, я в ужасе отшатнулся от Алешки. А он – от меня.
И через секунду мы валялись на нашей звуковой тахте от хохота.
Подземный ход, которым мы ползали, оказался специальным зимним дымоходом. В старое время в сильные холода в церкви хорошенько протапливали печь и открывали специальную заслонку. И все тепло долго бродило внутри стен, согревая их. И, конечно, там было полно печной сажи. И, конечно, мы не могли не перемазаться ею. И, конечно, стали очень похожи на двух чертенят. Хотя никто их никогда не видел. Кроме Савелича.
А утром отец Леонид сказал Савеличу:
– Это не черти были, а чертенята.
И велел ему надежно заложить кирпичами лаз в подвале, на цементном растворе.
– Чтоб чертям неповадно было…
И этим же утром Алешка сказал мне:
– Подземный ход мы нашли, Дим. – И уточнил самокритично: – Нет там никакого подземного хода. Буду искать другие пути к раскрытию тайны. А ты, Дим, быстренько постирай наволочки. Они за эту ночь здорово почернели.
От страха, наверное…
Глава V Апельсиновые арбузы
Всубботу приехали наши родители. Они так нам обрадовались, будто не видели своих любимых детей не целую неделю, а целых семь дней.
– Ну как вы? – с тревогой спросила мама, вытаскивая из машины сумки с продуктами. – Проголодались? – Она, наверное, думала, что мы не ели со дня их отъезда. – Сейчас я вас накормлю.
– Мы сами вас накормим! – похвалился Алешка, подхватывая сумки. – Прошлогодними макаронами и яйцами.
Папа, снимая с верхнего багажника какую-то коробку, вздрогнул и едва не выронил ее.
– Осторожнее! – испуганно воскликнула мама. – Рассаду погубишь!
– Ее погубишь, как же, – проворчал папа, но так, чтобы мама его не услышала. – А что за тухлые прошлогодние яйца?
– Макароны, – коротко объяснил Алешка.
– Тухлые? – все равно не понял папа.
– Они дурака валяют, отец, – сказала мама. – Неси рассаду в дом. А то еще простудится.
– Она простудится, как же…
Как только папа поставил коробку на стол, мама тут же ее распечатала и стала над ней ворковать:
– Ах вы мои маленькие… Мои славные… Сейчас я вас полью хорошей водичкой… Сейчас, мои милые… Устали в дороге…
В коробке плотными рядами стояли пластмассовые баночки из-под сметаны, в которых зеленела какая-то травка.
– Апельсины! – со знанием дела сказал Алешка. – Будущие.
– Арбузы! – хвастливо поправила его мама. – Принеси водички.
– Ты же хотела сажать апельсины, – удивился я. – Я и грядку под них вскопал. Зря, что ли, старался?
– Апельсины – это я погорячилась, – объяснила мама. – А грядка и для арбузов сойдет. Здорово?
И она стала выставлять на стол баночки с арбузами, поливать их и посыпать каким-то мелким порошком. Как эксперт Тамара отпечатки пальцев.
– Вот, мои хорошие, – приговаривала мама, – напились свежей водички, покушали удобрений – растите на здоровье.
– Может, ты и детей заодно покормишь, – проворчал папа. – И мужа.
– Каких детей? – удивилась мама. – Ах да! Быстренько за стол. – И она стала выкладывать из сумок всякие вкусности.
– За стол? – растерялся Алешка. – А он занят. Твоими пришельцами.
– Ах да! Переставь табуретки к окну. На подоконнике покушаем.
– Может, наоборот? – проворчал папа.
– Там сквозит, – возразила мама. – Они могут простудиться.
– Кашлять будут, – подначил Алешка.
– Зато им там веселей. В окошко станут смотреть, на природу. – Папу, похоже, эти пришельцы уже в Москве достали. Но открыто спорить с мамой он не решался. – Им же интересно, как там жизнь идет.
– Ты думаешь? – спросила мама не очень уверенно. – А может, ты и прав. – И, затаив дыхание, перенесла баночки с пришельцами на подоконник. – Форточку не открывать!
Мы наконец-то сели за стол и… заработали.
– Новости есть? – спросил папа, когда мы немного устали и сбавили темп.
– Полно, – ответил Алешка с набитым до отказа ртом. – Покусали Паршутина. Церковь обокрали. Напугали Савелича.
Мама ахнула:
– Когда же вы успели?
– По полной программе оттянулись, – вздохнул папа.
– Да это не мы! – обиделся Алешка. – Собаки, жулики, черти!
– Опять дурака валяют! – возмутилась мама. – А я думала, вы соскучились.
Пришлось рассказать по порядку и подробно. Не сознались только в том, что заперли участкового в церкви и вызвали ОМОН, чтобы его арестовали.
Мама одним ухом слушала нас, а другим глазом все поглядывала на своих зеленоватых питомцев на подоконнике. А вот папа слушал внимательно.
– Это который Марусин? – спросил он, когда мы доложили о визите в боярский терем. – Писатель?
Мы приятно удивились:
– Ты читал его книги? Интересные?
– Нет, книги его я не читал, – как-то непонятно ответил папа. – Я читал кое-что другое.
– А мы у него в гостях были, – похвалился Алешка. – Он коллекционер. Он всю жизнь ядра для своей пушки собирает.
Папа пропустил намек мимо ушей. И вдруг спросил:
– А древние иконы он собирает?
– Еще как! На всю стену набрал!