Возле магазина постоянно паслись все те же куры и все та же лошадь Паршутина. Он теперь называл себя таксистом, потому что за небольшую плату, если кто-то делал большие покупки, подвозил их до дома. Таких клиентов у него было мало – чаще всего две блондинки из нашего поселка, – и дядька Паршутин почти все время торчал в магазине. Собирал и сливал информацию:
Мы еще не дошли до магазина, а уже услышали, как там верещит тетка Полинка:
– Этот Шурик неладный, ну все не так делает. За что ни возьмется, все не вдоль, а поперек ладит.
– Сам виноватый, – бубнит Паршутин. – Не лезь не в свое дело.
Мы в первые дни думали, что Шурик – это что-то вроде бедового пацана, а на самом деле он был довольно взрослый неудачник. Но тетка Полинка за него переживала. Когда у нее, конечно, для этого время было.
– Вишь, взялся Фляжкину на его пасеке советами помогать. Насоветовал! Надумал – пчелок от ульев веником отгонять. Фляжкину-то ничего, тот привычный, а Шурика всего целиком пчелки пожалили. Живого места на нем не осталось. Один глаз вовсе заплыл, а другой только вверх глядит. Даже через портки добрались. Я б этому Фляжкину показала, да некогда.
– Подумаешь, – лениво возражал Паршутин. – Пожалили… Не собаки небось. Те круче жалят.
Когда мы вошли в магазин, Полинка уже пластинку сменила – ругалась на бывшего председателя колхоза, своего соседа Ивана Макарыча. Оставшись не у дел, Иван Макарыч устроился в церковь звонарем. Но так как на колокольне не хватало главного колокола, звонить ему приходилось редко и свободного времени было с избытком, то Иван Макарыч посвятил его работам по дереву. И первым делом смастерил десяток затейливых скворечников и разукрасил ими березу возле своего дома на манер новогодней елки.
Скворцам это пришлось по вкусу, и они плотно заселили дармовое жилье. А тетка Полинка не уставала жаловаться, что соседские скворцы на ее огороде червей воруют.
– Ишь, повадились! – шумела она. – Мне самой червей на грядках мало! Червь – он в огороде самый полезный житель. Я б им показала, да некогда. – Тут она вспомнила свою вторую беду: – Вот, бабоньки, печь перекладывать собралась. Уж и с Петрушей-печником сговорилась. Уж он мне и глины накопал в овраге. Уж он мне и кирпич достал – да такой ладный, один в один. Так что думаете? Скрали! С под самых окон увели.
– Не иначе сам Петруша и скрал, – подсказал Паршутин с вредной улыбочкой. – Да по второму разу кому-нибудь и продал.
– Не ври! – тетка Полинка забрала покупки и пошла к двери. – Петруша сроду чужого не брал. Не то что некоторые.
– Кого имеете в виду? – с обидой подбоченился Паршутин. – Не нас ли?
– Я б тебе сказала, да некогда, – и Полинка хлопнула дверью.
Тут настала почему-то Алешкина очередь.
– Теть Аль, – спросил он продавщицу, – а где печник живет? Нам папа велел его найти, печку складывать.
– Да неподалеку отседа, в Пеньках.
– В пеньках? – недоверчиво переспросил Алешка. – Как муравей?
– Деревня так называется – Пеньки, – пояснил с усмешкой Паршутин. – Две версты отседова. Вдоль по речке.
Не успел я опомниться, а мы уже шагали с Алешкой узенькой тропкой вдоль берега. В эти самые Пеньки. До которых – две версты.
На первой версте Алешка трещал:
– Понял, Дим? Папа не велел заниматься иконой, так? Он попросил разобраться с кирпичами, так? А что мы нашли под кирпичами? – И сам себе ответил: – Мы нашли там вещественное доказательство в виде ключей от церкви! Так?
Я молча кивал. Но про загадочно исчезнувшие ключи не спрашивал.
– Если мы найдем того, кто украл кирпичи, то найдем и того, кто спрятал ключи. Так? И я думаю – это один и тот же человек. Который крадет все подряд. Кирпичи, иконы, деньги. Ему все годится. Так? И папа нам ни слова не скажет. Мы ведь ничего не нарушим. Так?
Я молча кивал и думал: кого он уговаривает – себя или меня? Но не додумал – вторая верста пошла.
– Я думаю, Дим, – вдруг брякнул Алешка, – это прокурор икону украл.
Я и тут смолчал. На этот раз от изумления. Дар речи потерял. И буркнул:
– Переведи.
– Запросто! Прокурор подделал ключи, залез в церковь и украл икону, а ключи спрятал в кирпичи. А тот, кто у прокурора украл кирпичи, заодно прихватил и ключи. А кирпичи…
Здорово. Ключи-кирпичи… Голова заболела.
Тут тропинка круто свернула от реки в поле, пробежала среди высокой травы и громадных развесистых стволов зловредного борщевика и вывела нас к деревне Пеньки.
Вообще-то никаких пеньков здесь не росло да и никакой деревни не было. Было всего два дома и один колодец. У колодца старушка в кожаной куртке и теплом платке вертела ворот, вытаскивая из глубины тяжелое мокрое ведро.
Мы ей помогли и спросили:
– А где живет печник дядя Петруша?
– Да вон, в крайнем дому, не ошибетесь.
В крайнем дому… А какой из них крайний, если их всего два?
Но и в самом деле мы не ошиблись: на калитке одного из крайних домов висела фанерка, а на ней фломастером было написано:
«Печьник.
Ложу печи и камины».
Алешка побарабанил по фанерке костяшками пальцев.
– Иду! – раздалось в ответ из дома. И вышел седенький старичок с палкой, так согнувшийся в пояснице, будто что-то потерял на полу и все время разглядывает: и куда ж оно делось?
Он дошаркал до калитки, щелкнул шпингалетом, вскинул голову и взглянул на нас чистыми прозрачными глазами:
– Клиенты! Заходьте. Обговорим.
А чего обговаривать-то? Я толком и не знал. Впрочем, мое дело – тылы обеспечивать. А если что – «Забыл!»
Дед Петруша провел нас к старой липе, под которой стояла врытая в землю скамеечка, кряхтя уселся, поставил перед собой клюку, положил на нее узловатые пальцы, а на них – подбородок. В такой позе он казался устойчивым на века.
– И чего будем делать?
– Папа велел про печку разузнать, – объяснил Алешка.
– И какую будем ложить?
– Ложить? – не понял я.
– Складать, – еще «понятнее» объяснил дед. – «Голанку», «шведку», либо русскую?
– Русскую, – выбрал патриот Алешка.
Дед вскинул голову и с удовольствием глянул на него:
– Это хорошо. Значит, изба у вас большая.
– У нас этой избы… – начал было я, чтобы докончить – «вообще еще нет», но Лешка наступил мне на ногу.
Сидеть под липой и вести неторопливые разговоры про всякие «голанки» было хорошо. В ее кроне шебуршали всякие птицы, а по траве бегали солнечные зайчики, когда ветер шевелил над нами густую листву.
– Да… – дед Петруша опять уронил голову на руки. – На русскую, однако, кирпича много надоть. Да и не всякий кирпич на нее пойдеть.
– Ну… – подбодрил деда Алешка, – вы же достали кирпич для тети Полинки.
А, вот он куда подбирается!
– Сказал тоже! – дед опять вскинул голову. – Тама – ремонт, а тута – строительство. Русская печь поболе иного дома выходит…
Уж поболе нашего – точно.
– А вам для тети Полинки кто кирпич доставал? Вы у него и для нас попросите.
– Да откель у него столько? Непутевый он мужик. Все у него не ладом получается.
Я ничего не понял, а у Алешки вдруг засветились глаза. Так и казалось, что он сейчас прольет луч света на эту темную кражу. И он уже нетерпеливо заерзал на лавке, готовый куда-то помчаться по горячему следу.
Но сразу не получилось. Дед «Печьник» завелся и одобрительно ворчал про наш правильный выбор:
– Такие печи уже никто не ложит, только Петруша. Русская печь – это цельный агрегат: и топит, и варит, и сушит. А спать на ней – два удовольствия.
– Чего же сразу два-то? – вежливо поинтересовался Алешка.
– Приятно и полезно. Да, – дед еще припомнил, – в старое время в русской печи и мылись, как в бане.
– А потом? – удивился Алешка. И я тоже вспомнил наше пребывание в печи. И последующее отмывание.
– Что – потом?
– Где отмывались-то? От всякой сажи.
Дед рассмеялся так, что даже закашлялся. А мы воспользовались моментом и улизнули в калитку.
И долго еще слышали, как кашляет нам вдогонку развеселившийся дед – словно крышка дребезжит на кипящем чайнике. На русской печке.
Когда мы уже подходили к деревне, нас шустро обогнал, вздымая тучи пыли, большой черный автомобиль.
Алешка чихнул и сказал ему вслед как-то не очень прилично:
– Джипердес!
И вот этот самый… джипердес мы снова увидели возле дома отца Леонида. И, конечно, не могли пройти мимо. Притормозили.
Возле машины прохаживался мрачный бритоголовый амбал. А второй – такой же амбал и такой же мрачный – сидел за рулем.
– Здрасьте! – вежливо сказал Алешка.
Ходячий амбал лениво глянул на него с высоты своего роста и вежливо ответил:
– Ходи мимо!
Алешка возмутился:
– А я не к вам. Я к батюшкиной матушке.
– И я не к вам, – сказал я. – Я к матушкиному батюшке.
Мне даже показалось, что амбал вдруг стал меньше ростом. Во всяком случае, глаза сильно вылупил, соображая. Но так и не успел сообразить – на крыльцо вышли отец Леонид и какой-то важный мужик в белом костюме и с тяжелой витой тростью в руке. Они о чем-то говорили, но нам было плохо слышно. Доносились только отдельные слова. К тому же мужик с тростью говорил как-то странно, будто не совсем по-русски, на каком-то своем языке:
– А я не к вам. Я к батюшкиной матушке.
– И я не к вам, – сказал я. – Я к матушкиному батюшке.
Мне даже показалось, что амбал вдруг стал меньше ростом. Во всяком случае, глаза сильно вылупил, соображая. Но так и не успел сообразить – на крыльцо вышли отец Леонид и какой-то важный мужик в белом костюме и с тяжелой витой тростью в руке. Они о чем-то говорили, но нам было плохо слышно. Доносились только отдельные слова. К тому же мужик с тростью говорил как-то странно, будто не совсем по-русски, на каком-то своем языке:
– …Мой сквомный вквад… В добвое дево… С гвубоким уважением…
Потом он важно прошел к машине. Ходячий амбал быстренько отворил ему дверцу и поддержал под локоток, когда тот садился на заднее сиденье.
Дверцы хлопнули, мотор взревел, черная машина умчалась. Отец Леонид повернулся к нам:
– Заходите, ребята.
– А это кто такой? – спросил любопытный Алешка, когда мы вошли в дом.
– Это, Алексий, Шамиль Халитов – самый главный бандит в наших краях.
Что-то мы о нем уже слышали, мне показалось.
– Он вас не обидел? – Алешка встрепенулся. – А то я папе скажу…
Отец Леонид как-то загадочно улыбнулся.
– Не обидел… Деньги привез. Пожертвовал на нужды храма. Просил: молись за меня. – Он помолчал. – Да, что уж говорить – у него грехов на душе много.
– И вы будете за него молиться? – Алешкины глаза так распахнулись, что мне показалось, будто в доме светлее стало. – За бандита?
– Ну… – Отец Леонид немного замялся – как объяснить? – Не за бандита, конечно. А чтобы он покаялся. Чтобы совесть в нем проснулась.
– Не дождетесь, – решительно заявил Алешка. А потом сочувственно добавил: – Да, батюшка, трудная у вас работа.
– Каждый несет свой крест, – смиренно ответил отец Леонид.
– Ага, – кивнул Алешка. – И этот тоже… Шакал Бандитов.
– Шамиль Халитов, – поправил его отец Леонид и с улыбкой добавил: – Кавоша.
– Чего?
– Так его кличут. Не в глаза, конечно, за спиной.
– Кавоша? – Алешка покачал головой, мол, не слыхал.
– Так в деревне называют того, кто букву «л» произносит как «в». Вместо «лампа» говорит «вампа». Вместо «лодка» – «водка».
То-то мне показалось, что этот Шакалов говорит на каком-то странном языке: «вквад, дево»…
– А вместо «водка» – «лодка»? – поинтересовался Алешка. – Тут он не «кавошит»?
Отец Леонид рассмеялся. Подошел к столу, взял увесистую пачку денег, покачал в руке, оживился:
– На эти деньги теперь вполне смогу большой колокол на звонницу повесить.
– А ваш-то где? – спросил Алешка. Все ему надо знать! – Потеряли?
– Утратили, – вздохнул отец Леонид. – И странно как-то. Ночью гроза прошла, с сильным ветром. Его и сбросило наземь. Утром пришли – а колокола нет, один осколок остался. Вот, – отец Леонид снял с верхней полки чуть изогнутый обломок металла, на котором сохранились по краю старинные буквы.
Что-то смутно шевельнулось в моей памяти. И, видно, в Алешкиной – тоже. Потому что он сразу же спросил:
– Батюшка, а за что на вас писатель Марусин сердится?
– Это я на него сержусь, – нехотя признался отец Леонид. – Мой грех. У Марусина, в его коллекции, я знаю, большой колокол есть. Сколько раз я его просил пожертвовать этот колокол, так не дает. Даже не показал, в дом не пустил, окаянный. Прости меня, господи. – И отец Леонид перекрестился.
А Лешка стрельнул в меня острым взглядом.
Отец Леонид положил обломок на место.
– Пора мне, отроки. Облачаться надо – скоро службу править.
– Как на работу ходит, – с уважением сказал мне Алешка, когда мы вышли из дома священника.
И о чем-то глубоко задумался.
А у самого нашего дома тоже задумчиво пробормотал:
– И на художника что-то наш писатель сердится…
Когда мы вернулись домой, Алешка выломал у коробки из-под торта донышко, что-то накарябал на нем и прикнопил у двери, рядом с зеркальцем.
Я подошел поближе. И прочитал:
ПЛАН ОРМ
1. Шурик.
2. Марусин.
3. Метелкин.
4. Батюшка поп.
5. Дядя Поля.
6. Шакал Кавоша.
– Это что? – спросил я с интересом.
– Это план!
– А ОРМ – это кто?
– Оперативно-разыскные мероприятия.
– Какой ты умный! – похвалил его я.
– Это не я, это папа.
– А Шурик при чем?
– Какой ты умный! – это Алешка произнес с интонацией, прямо противоположной смыслу. И пояснил: – Шурик украл кирпичи у прокурора Метелкина.
– Кто тебе сказал?
– Это НАМ, – Алешка подчеркнул это слово, – сказал дед «Печьник».
– Мне он не говорил, – я совсем уже запутался в Алешкиной логике.
Алешка вздохнул.
– Он сказал, что кирпичи ему достал непутевый мужик, у которого все «не ладом». А это кто? Это Шурик. Готовь обед, Дим. – Мол, ты все равно, кроме этого, ничего не умеешь.
Я не обиделся. Посмотрел бы я, как ты побегал бы без трехразового калорийного питания.
Стоя у плиты, я все-таки размышлял. Алешка прав: этот Шурик – сплошные несчастья на двух ногах. За что ни возьмется, все испортит. Невезучий. Про него многое рассказывали в магазине. Он уже немолодой был, а на селе все его звали Шуриком, без отчества, неуважительно. Уж очень непутевый был. И все разбогатеть мечтал, разом. Без труда и без науки.
В прошлом году домечтался, решил коммерцией заняться. Отвела ему тетка Алевтина уголок в магазине. Продал Шурик всю картошку с огорода и на все деньги закупил большую партию какого-то заграничного шампуня. Название по-иностранному такое, что и повторить никто не мог. А флаконы – красивые. На них возле блестящей иномарки нарисована красавица в облаке шикарных волос.
Начал Шурик торговать. И хорошо, что успел продать только два флакона – нашим блондинкам. Они тогда, правда, брюнетками еще были. И буквально на следующий день ворвались брюнетки в магазин. Ну… то есть уже не совсем брюнетки. У одной волосы почему-то позеленели, а у другой дыбом встали – и тоже какого-то странного цвета оказались, пятнистого такого. Обе Люськи в четыре руки предъявили Шурику претензии, в основном по загривку, и переколотили все оставшиеся флаконы. Потому что вместо шампуня, как выяснилось, продали Шурику нечестные оптовики моечное средство для автомобилей. Да еще и просроченное. Придя в себя, наши Люськи остригли свои прически, отрастили новые и больше никогда никакими средствами для волос не пользовались – навсегда остались натуральными блондинками. И с Шуриком до сих пор не разговаривали.
А Шурику эта неудача ума не прибавила. Он решил разбогатеть другим путем, уже не торговым, а трудовым. Достал еще где-то денег (говорят, телевизор и самовар продал) и купил себе в соседнем селе старый большой трактор. «Кому огород вспашу, кому дровишек подвезу, – хвалился он, – вот и разбогател Шурик».
Однако – не разбогател. До нашей деревни трактор еще доехал, а на улице вдруг остановился. Навсегда, как говорят знающие люди. Так и стоит до сих пор. Именно этот трактор чуть не сшибли в ту тревожную ночь своими лбами Алешка и отец Леонид.
Но мечта о «богачестве» по щучьему велению не оставляла Шурика. И в этом году, весной, он застраховал свою избу и, чтобы получить страховку, тут же подпалил ее со всех четырех углов. Но даже этого не смог толком сделать. Перед «пожаром» Шурик перетащил из избы в сарай все свое имущество. Участковый живо разгадал эту хитрость, а Шурик так и живет в своем сарае, где от избытка мебели, кур, поросенка и вещей повернуться негде. Вот такой он невезучий. Только зачем ему ключи от церкви? И вообще – откуда они взялись?
– Обед готов? – спросил Алешка.
– Больно ты скорый! Это тебе не ОРМ.
– Тогда я пока сбегаю к Шурику, допрошу его. – И он выскочил из вагончика.
Шурик жил в своем сарайчике на самом дальнем краю деревни, где начинались нежилые бетонные коробки бывших ферм.
Но Алешка его не застал дома: на сарайчике висел замок.
Алешка поплелся обратно. Но тут ему повезло – на дорогу со стороны шоссе выбрался красивый микроавтобус. На одном его борту был нарисован золотой ключ, а на другом – грозная собачья морда.
Автобус вежливо притормозил.
– Подвезти, пацан? – спросил его водитель.
– А как же! Только у меня денег нет.
– А нам и не надо! – весело ответил водитель. – У нас своих полно. Ты нам только дорогу до дачного поселка покажи.
– Запросто! – Алешка живо забрался на переднее сиденье и обернулся. В салоне сидели молодые ребята, все в форменных куртках: на спине собака, на груди ключ – и на разложенном столике они пили пиво. – Прямо и направо! – скомандовал Алешка. – А вам кто в поселке нужен? Прокурор?
– Подымай выше! – сказал веселый водитель. – Писатель!
– Марусин, что ли? – небрежно спросил Алешка.
– А ты его знаешь? И дом его покажешь?
– Запросто. Только он очень занят. Он одну фразу дописывает. До самой точки.
– А он нам и не нужен. Нам Жорик нужен.