Извинений она от меня точно не дождется.
— Видишь ли, Джейсон, — сказал священник. — Миссис Кроммелинк уехала, довольно внезапно.
Ох.
— А она с… — жена священника вызывала у меня приступ запинания, вроде аллергии. Я застрял на слове «скоро».
— …«скоро вернется»? — Она улыбнулась, словно говоря «мне-то ты глаза не запорошишь». Я сгорал от стыда. — Вряд ли! Они уехали! Совсем-совсем!
— Гвендолин! — священник поднял руку, как робкий ученик в классе. Я вспомнил имя «Гвендолин Бендинкс» — она автор половины публикаций в приходском журнале. — Я не уверен, что стоит…
— Чепуха! К вечеру все равно вся деревня будет знать. Тайное всегда становится явным. У нас совершенно ужасные новости, Джейсон, — глаза Гвендолин Бендинкс зажглись, словно два болотных огонька, — Кроммелинков экстрадировали!
Я не знал, что это значит.
— Арестовали?
— Да уж конечно! И западногерманская полиция их марш-марш обратно в Бонн! Их адвокат с нами связался сегодня утром. Он так и не сказал мне, за что их экстрадировали, но сложить два и два несложно — муж шесть месяцев назад вышел на пенсию из Бундесбанка — наверняка финансовая афера. Растрата. Взятки. В Германии это обычное дело.
— Гвендолин, — священник надсадно выдохнул улыбку. — Может быть, пока преждевременно…
— И между прочим, она как-то упомянула, что провела несколько лет в Берлине. А что, если она шпионила в пользу Варшавского договора? Я же тебе говорила, Фрэнсис, мне всегда казалось, что они чересчур замкнуто держатся, что-то в этом было подозрительное.
— Но, может быть, они н… — Висельник перехватил «невиновны».
— …«невиновны»? — Гвендолин Бендинкс искривила рот. — Министр внутренних дел не разрешил бы Интерполу их увезти, если бы у него не было убедительных фактов, правда? Но нет худа без добра, как я всегда говорю. Теперь мы можем устроить приходскую ярмарку здесь, в саду.
— А что с их дворецким?
Гвендолин Бендинкс замерла на целых две секунды.
— Дворецким? Фрэнсис! Что еще за дворецкий?
— У Григуара и Евы не было дворецкого, я тебя уверяю, — сказал священник.
Тут я все понял. Я просто тупое дильдо.
Дворецким был муж.
— Я ошибся, — робко сказал я. — Я лучше пойду.
— Куда же ты! — Гвендолин Бендинкс еще не закончила со мной разбираться. — Ты же промокнешь до костей. Так скажи нам, что связывало тебя с Евой Кроммелинк?
— Она меня вроде как учила.
— Да неужели? Чему же она могла тебя учить?
— Э… — не мог же я признаться в поэзии. — Французскому языку.
— Как мило! Я помню свое первое лето во Франции. Мне было девятнадцать лет. Или двадцать. Тетя повезла меня в Авиньон — как в той песне про танцы на мосту. Английская mademoiselle произвела настоящий фурор среди местных кавалеров, они роились вокруг, как пчелки…
* * *Кроммелинки сейчас в камере под надзором немецкой полиции. Еве Кроммелинк в такое время точно не до запинающегося тринадцатилетнего мальчишки из мертвой английской глуши. Солярия больше нет. Мои стихи — фигня. Как им не быть фигней? Мне тринадцать лет. Что я знаю об Истине и Красоте? Лучше похоронить Элиота Боливара, чем позволить ему жить дальше и плодить говенные стишки. Чтобы я учил французский?! О чем я вообще думал? Боже, Гвендолин Бендинкс разговаривает как пятьдесят телевизоров разом. Масса и плотность ее слов изгибают пространство и время. Кирпич одиночества у меня в душе достигает критической скорости. Я бы сейчас выпил банку «Тайзера» и съел «Тоблерон», но лавка мистера Ридда по субботам после обеда закрыта.
Весь Лужок Черного Лебедя закрыт по субботам после обеда.
Вся сраная Англия закрыта.
Сувениры
— И вот, пока я буду трудиться, как раб на галерах, — папа скорчил рожу, чтобы выбрить вокруг губ, — в душном конференц-зале, рассказывая про внутримагазинные рекламные кампании юным Эйнштейнам, нашим стажерам, — папа выпятил подбородок, чтобы выбрить труднодоступное место, — ты будешь разгуливать по Лайм-Регису и греться на солнышке! Везет некоторым, а?
Он выдернул бритву из розетки.
— Ага.
Окно нашего номера глядело поверх крыш туда, где необычной формы набережная косо вгрызается в море. Чайки пикировали, визжа, как «Спитфайры» и «Мессершмитты». Липкий послеполуденный час над Ла-Маншем был бирюзовым, как шампунь «Хэд-энд-шолдерс».
— Ты просто замечательно повеселишься! — папа замурлыкал джазовую версию песенки «Ах, люблю я на морском курорте». (Дверь ванной раскрывалась сама собой, так что я видел отражение папиной груди в зеркале — он надел майку, а потом рубашку, которую только что сам погладил. Грудь у папы мохнатая, словно на ней выращивают кресс-салат.) — Эх, мне бы вернуться в твои годы!
«Значит, ты напрочь забыл, каково приходится человеку в этом возрасте», — подумал я.
Папа открыл бумажник и вытащил три однофунтовые банкноты. Поколебался и добавил еще две. Дотянулся через дверной проем и положил деньги на комод.
— Вот тебе немножко денег на расходы.
Пять фунтов!
— Спасибо, папа!
— Смотри не трать на «фруктовые автоматы».
— Конечно, нет, — поспешил ответить я, пока запрет не распространился вообще на все игровые автоматы. — Это же деньги на ветер.
— Рад слышать. Азартные игры — забава для дурачков. Ну хорошо. Сейчас у нас, — папа посмотрел на часы, — без двадцати два?
Я взглянул на свои «Касио».
— Да.
— Я вижу, ты совсем не носишь дедушкины часы.
— Я, э… — тайна в миллионный раз уязвила мою совесть, — боюсь их случайно повредить.
— Это правильно. Но если ты совсем не будешь их носить, дедушка с тем же успехом мог бы сдать их в секонд-хенд. Короче, моя презентация заканчивается в пять часов, так что встретимся здесь. Пообедаем где-нибудь в хорошем месте, а потом можно пойти в местный кинотеатр — если консьержка не ошиблась, там идут «Огненные колесницы». Ты пока выясни, где тут кинотеатр. Лайм-Регис еще меньше Мальверна. Если заблудишься, спроси дорогу в отель «Эскалибур». Как меч короля Артура. Джейсон? Ты меня слышишь?
* * *Лайм-Регис был густо набит отдыхающими, как суп овощами. На улицах пахло гамбургерами, маслом для загара и жженым сахаром. Я запихал в карман джинсов засморканный носовой платок, чтобы отвести глаза карманникам, и пошел гулять по главной улице. Поглядел на плакаты в «Бутсе», а потом зашел в книжный магазин и купил летний выпуск «2000 год н. э.»[41] за 40 центов. Я скатал его в трубочку и сунул в задний карман. Я сосал мятные лепешки на случай, если вдруг встречу загорелую девушку и она под крики чаек отведет меня в покосившийся домик на дюнах, задернет занавески, притянет на кровать и научит целоваться. Мятные лепешки поначалу жесткие, как камушки, но потом распадаются в сахарную кашу. Я заглядывал в ювелирные лавки в поисках «Омеги Симастер», но, как обычно, безрезультатно. В последней ювелирной лавке продавец сказал мне, что лучше искать в антикварных магазинах. Я зашел в канцтовары и простоял целый век в трансе над россыпями идеальных блокнотов. Купил набор переводных букв и кассету TDK C-60, чтобы записывать лучшие песни, которые звучат в передаче «Топ 40» по первому каналу радио по воскресеньям. Ближе к гавани стали попадаться кучки модов, стаи рокеров, цепочки панков и даже отдельные теды.[42] Теды почти везде уже вымерли, но Лайм-Регис славится окаменелостями, которые попадаются в местном сланце. Здешняя лавка окаменелостей — просто отпад. Там продавались ракушки с крохотными красными лампочками внутри, но они стоили 4,75, а выбрасывать все деньги на один-единственный сувенир очень глупо. (Вместо этого я купил набор из 13 открыток с динозаврами. На каждой открытке свой динозавр, но если сложить открытки одну за другой в правильном порядке, получается панорама. Дуран лопнет от зависти.) В сувенирных лавках продавались надувные осьминоги, управляемые воздушные змеи, ведерки с совочками. И еще эти ручки. Если их перевернуть, цветная полоска съезжает вбок и открывается голая женщина с грудями как наконечники боеголовок. Полоска открывала женщину уже до пупка, и тут кто-то сказал:
— Ты будешь покупать или как?
Я сосредоточился на зрелище, которое вот-вот собиралось открыться.
— Эй, ты! Ты покупать будешь или так пришел? — хозяин лавки обращался ко мне. Когда его челюсти разевались и захлопывались, видно было, как во рту перекатывается комок жвачки. На нем была футболка с изображением гигантского члена на ножках, бегущего за чем-то вроде волосатой устрицы, тоже на ножках. Надпись гласила: «ЧТО-ТО С ЧЕМ-ТО». (Я до сих пор не понимаю, что все это должно было означать.) — Дрочить будешь в другом месте.
Я неловко сунул ручку обратно в подставку и выбежал, заливаясь жаркой краской стыда.
Я неловко сунул ручку обратно в подставку и выбежал, заливаясь жаркой краской стыда.
— Сопляк хренов! — крикнул он мне вслед. — Журнальчик себе купи!
* * *Здешний зал игровых автоматов назывался «Исполнение мечты» и был вроде как врезан в склон холма, на котором располагался парк, прямо на берегу моря. Пухлые мрачные курящие мужчины играли в бега — в этой игре надо ставить настоящие деньги на пластмассовых лошадей, которые бегают по кругу. Ипподром закрыт пластиковым колпаком, чтобы игроки не могли жульничать с лошадьми. Пухлые мрачные курящие женщины играли в бинго в загончике, где мужчина в жакете с блестками выкрикивал номера и улыбался по-пчелиному. Аркадные игровые автоматы стояли в отдельном зале — там было потемнее, чтобы экраны светились ярче, и играла музыка Жан-Мишеля Жарра. Я поглазел на ребят, играющих в «Пакман», «Скрэмблер», «Фроггер» и «Большие гонки». «Астероиды» не работали. Была тут и новая игра, в которой надо сражаться с гигантскими робо-лошадьми из пятого эпизода «Звездных войн», но она стоила по 50 пенсов за раз. Я разменял фунтовую бумажку на монеты по 10 пенсов у неформала, сидящего на кассе и читающего «Керранг!»[43]
Монеты гремели у меня в кулаке, как волшебные пули.
Сначала «Вторжение из космоса». Метод Тейлора состоит в том, чтобы пробить выстрелами канал в стене укрытия и убить всех инопланетян из безопасной позиции. Это работало какое-то время, но потом инопланетянин торпедировал меня через мой собственный канал. Со мной такого еще ни разу не случалось. Моя стратегия оказалась пшиком, а я даже первый экран не успел очистить.
Я пошел к автомату с игрой в кун-фу. Я был МегаТором. Но МегаТор лишь скакал туда-сюда, словно калека под электротоком, а Рекс Рокстер делал из него отбивную. Автоматы с кун-фу никогда не станут популярными. Я ушиб собственный большой палец сильнее, чем Рекса Рокстера.
Я хотел поиграть в пневматический хоккей, это где пластиковый диск на воздушной подушке. По телевизору вечно показывают, как американские парни в него играют. Но для него нужен еще один человек. Так что я решил выиграть обратно деньги, потраченные на МегаТора, в «Каскаде Эльдорадо». В этой игре нужно катать десятипенсовые монеты по зеркальным ступенькам. Монеты балансируют на краю, и движущиеся стенки сталкивают их на ступеньку ниже; все монеты, которые свалились с этой ступеньки, уже твоя добыча. Сейчас я начну грести деньги лопатой.
Похоже, монеты у них приклеены. Я потерял 50 пенсов!
И тут я увидел эту потрясную девчонку.
* * *Три девчонки вылезли из фотобудки после четырех ядерных вспышек. От «Каскада Эльдорадо» я видел шесть ног с тридцатью накрашенными ногтями. Они были похожи на «Ангелов Чарли»: одна темненькая (но почти без подбородка), одна соломенная блондинка (с двумя подбородками) и одна медно-веснушчатая. У брюнетки и у блондинки в руках были истекающие мороженым вафельные рожки. (Мороженое продавали с тележки прямо рядом с фотобудкой.) Две девчонки придвигали губы вплотную к щели, откуда должны были вылезти фотографии, и несмешно выкрикивали туда приказы типа «Давай! Шевелись!». Когда им это надоело, они залезли обратно в будку, разделили между собой наушники «Сони Уокмена» и принялись подпевать песне «Duran Duran» «Hungry like the wolf». Но рыженькая облизывала остроконечное фруктовое эскимо «Зум» и разглядывала плакат, на котором были изображены разные сорта мороженого с ценами.
Она была не такая потрясная, как Дон Мэдден, но я переместился к плакату с мороженым и тоже принялся его изучать. Магнитам не обязательно понимать, отчего к ним притягиваются предметы. От нее пахло теплым песком. Только оттого, что я стоял рядом с ней, у меня взъерошились волоски на руках.
Я вытащил рубаху из штанов, чтобы прикрыть стремительно растущий стояк.
— Это что, «Зум»? — Боже! Я заговорил с этой девушкой!
Она посмотрела на меня.
— Угу.
Я как будто взлетел на тысячу футов над землей.
— «Зумы» — лучше всего из того, что тут есть. Разве что ты любишь шоколадное.
— Ясно. Спасибо.
Я купил «Зум» у продавца, о котором не помню абсолютно ничего.
— Ты тоже отдыхающий? — теперь она заговорила со мной! — Или живешь тут?
— Отдыхающий.
— Мы из Блэкберна, — она кивнула на своих спутниц, которые меня еще не заметили. — А ты?
— Э… Лужок Черного Лебедя.
Я так трусил, что даже Висельник куда-то спрятался. Звучит парадоксально, но такое бывает.
— Чего-чего?
— Это деревня такая. В Вустершире.
— В Вустершире? Это где-то в середине карты, верно?
— Ага. Это самое скучное графство, поэтому никто не знает, где оно. А Блэкберн где-то на севере, да?
— Ага. Так что, Лужок Черного Лебедя славится черными лебедями?
— Нет, — что я могу сказать, чтобы поразить ее? — Там и белых-то лебедей нету.
— Значит, в Лужке Черного Лебедя вообще нет лебедей?
— Да. Это что-то вроде местной шутки.
— А. Очень смешно, правда?
— Спасибо.
Я вспотел сразу в пятидесяти местах.
— Здесь кульно, а?
— Угу, — я не знал, о чем говорить дальше. — Кульно.
— Ты собираешься есть свое мороженое или как?
Ледяной «Зум» прилип к пальцам. Я пытался содрать с него бумажную обертку, но она только расползалась клочками, как последняя сволочь.
— Тут нужна техника, — пальцы с рубиновыми ногтями забрали у меня «Зум» и содрали кончик обертки. Она сунула мороженое надорванным концом в рот и дунула. Обертка надулась, как воздушный шар, и мгновенно соскользнула. Мне казалось, что мой стояк сейчас взорвется и выкосит весь зал игровых автоматов «Исполнение мечты». Она уронила обертку на пол и вручила «Зум» мне.
— Это что, «Смэш Хитс»?[44] — она показала на «2000 г.н. э.», торчащий у меня из заднего кармана.
Я бы что угодно отдал, чтобы это был «Смэш Хитс».
* * *— Наша Салли! — это подошла черноволосая девица без подбородка, и я тут же возненавидел ее до скончания века. — Ты никак уже начала закидывать сети?
(Соломенноволосая захихикала из будки, и я возненавидел и ее тоже.)
— Мы прям не успели с автобуса сойти. Так как зовут это?
Пришлось ответить.
— Джейсон.
— «Джееейсон»! — она изобразила великосветский акцент. — Скаж-жите пожалуйста! Себастьен играет в поло с Джейсоном на крокетной лужайке! Шарман! Джейсон тоже сосет «Зум», точно как Салли! Ах, как мило, совсем по-семейному! Так что, Джейсон, у тебя есть при себе резинки? Судя по темпам нашей Салли, они тебе понадобятся через полчаса!
Я трепыхался в поисках убийственного ответа, в котором не было бы запинательных слов. Все трепыхался и трепыхался.
— Или в таких школах, куда ходят Джейсоны, не учат биологии?
— Тебе во все нужно сунуть свой сальный шнобель, а? — огрызнулась Салли.
— Сэл, не лезь в бутылку! Я только спросила твоего нового дружка, известно ли ему, откуда берутся дети. Вдруг он предпочитает, славно сыграв в регби, подставлять попку префекту в душевой?
Девчонки смотрели на меня в ожидании: как этот парень будет защищаться?
«Зум» тек по моему запястью.
Салли сложила руки на груди и подалась бедрами вперед.
— Ума не приложу, как это Тим так долго терпел твою грязную жирную пасть, прежде чем тебя бросить.
Я превращался в невидимку и ничего не мог с этим поделать.
— Это я его бросила, к твоему сведению. И он хотя бы не лизался с Венди Ленч назавтра после того, как мы расстались!
— Это ложь, Мелани Пикетт, и ты это прекрасно знаешь!
— Под вешалкой для пальто, — почти выпевала Мелани Пикетт, — на вечеринке у Ширли Полбрук!
Фотобудка зажужжала.
Соломенноволосая захихикала.
— Кажется, наши фотографии готовы…
Мимо промаршировал батальон старушек из загончика для бинго. Я быстро затерялся среди них, пока девочки не успели заметить, и поспешил назад в гостиницу «Эскалибур». Мальчишки — сволочи, но по крайней мере предсказуемые. С девочками никогда не знаешь, что они думают. Они — с другой планеты.
* * *Портье с высоченной прической передала мне сообщение: папин семинар затягивается, так что папа немного опоздает. В вестибюле сновали стажеры из «Гринландии», травя анекдоты и сравнивая конспекты заседаний. Я чувствовал себя как учительский сынок в школе, поэтому пошел наверх, в номер. Там пахло тюлевыми занавесками, тостами и средством для мытья унитазов. На стенах — нарциссы яичного цвета, а ковер — мешанина расплавленных цветов. По телику показывали только крикет, где ни одна из сторон никак не могла заработать хоть очко, и вестерн, где никого не убивали.
Я лег на кровать и стал читать «2000 год н. э.».