«А если придётся там жить?» — оробел про себя. Затем, нахохленный, приподнялся и выгреб из всех карманов вещи Романа. И произвёл осмотр вещей, как его там, метросексуала города Ясного. Так как в наличии были: бензиновая зажигалка «Zippo», пластиковые карты — Visa Gold и MasterCard Евразийского Банка Развития, пачка сигарет «Burzhuy», деньги, мобильник Nokia 89, блокнот, водительское удостоверение, какие-то бумажки и часы Rolex Daytona. Хрюкнул от невиданной роскоши. Ролекс показывал — 13–39. Рассовал по карманам, кроме связки ключей, извлеченные вещи. Затем нашёл в столе зеркальце, посмотрелся.
«Н-да, хорош. Даже трёхдневная щетина не портит, но за щетину можно было отгрести от этой Матильды. Эхе-хе…».
Тактические действия чуток отложил. Бросаться «под танки» чужого непонятного из уютного кресла не хотелось. Ком вопросов потому что. А квесты будут и с кем?.. Ролекс в качестве приза?..
А потом я нашёл коньяк, повернулся в кресле и увидал её. Большая бутылка «Hennessy VSOP» стояла в глубине открытой полки с табличкой — Степной. Стояла меня дожидалась и конспирация — 99,9 %, потому что искали там бы в последнюю очередь. Взял её, родимую, левой рукой.
«А почему я всё беру левой рукой? Что я тут стал левшой? Или Рома — левша? Чё тут думать, прыгай, давай! А это кто там вякает? А по сопатке! Гля, ещё не выпил, а уже — ты меня уважаешь?» Это я себя так отвлекал таким вот «мужским» разговором. «Э, да, а почему 0,9 литра в бутылке? Тигру не доливают молочка! Я буду жаловаться! В ООН! Пей уже давай!» Это — продолжение. Свинтил пробку.
«Будем считать это за обед, — сделал три глотка. — Ромакаквкусно! Недурственно, да-а-а!.. И смотрим там!..»
Закусил ириской, рассовал по карманам вынутые вещи, достал из сейфа ключи от оружейки и пошёл вооружаться. А то, как голый на ярмарке. Бутылку коньяка прихватил с собой.
Через минуту, открывал оружейную комнату и уже был под «мухой», как то быстро этанол оказался в головном мозгу. А должен быть там через шесть минут. Это был какой-то неправильный коньяк, но боль в затылке прошла. На стол для чистки пистолетов поставил фуфырь, взял следующие ключи. Клац, клац, клац, сработала сирена сигнальной системы. Отключил простенькую сирену…
Когда открывал в сейфе внутреннюю дверцу, где лежали патроны для пистолетов, пожаловали «гости». Николаич и дамы, семейства «кудахтующие». Что им там говорил — скорее всего, не говорил — Борисов о переносе во времени, но испугались они от моей наглой «милитаризации». Николаич затормозил у бутылки, посмотрел на этикетку и сказанул:
— Ты смотри, у Борна даже бухло превосходит наше!
«Какое превосходство Борна? Мы ж ещё в первой серии!» И майорши «рубиноволосой», Эльзы Густавовны Самойловой, зам. начальника почты на бейджике, прорезался голос:
— Борн, зачем ты открыл оружейку и берёшь пистолеты? Ой. Ты ещё и ПЬЁШЬ на рабочем месте! Какое безобразие! Борн, что ты задумал делать? Что ты, молчишь? Ты же нарушаешь инструкции! Я сейчас же звоню в милицию!
— Та хоть в Кремль звони, Эльза, работа у нас сегодня отменяется, — от Николаича. — Кажется, мы вляпались…девочки!
— Ему кажется! Если, кажется креститься надо! — ярилась Эльза Густавовна. — А я всё-таки позвоню!
В итоге, Эльза и стала звонить: во вневедомственную охрану, потом в милицию, начальству. К ней присоединились остальные. Николаевич даже бутылку отставил. Я тоже попробовал. Городская и мобильная сеть отсутствовала напрочь. У лялек начиналась истерика. Из этих, ихних… Я указательным пальцем показал на бутылку, а потом на дамочек. Потом показал четыре пальца. Николаевич меня понял правильно, и из ящика стола появились четыре стаканчика.
«Они что и в оружейке пьют?» — про себя возмутился, а Николаич быстренько расплескал коньяк.
— Зачем? — спросила Эльза. — И куда это мы влипли? Борисов, отвечай, а то ЭТОТ Борн…, Партизаны… и…, я его… И тебе…, Вот!
Николаич аж одобрительно крякнул. Глаза у Лиэль Александровны Самойловой, инженера — дочка Эльзы! — и Зоси Витальевны Лескиной, оператора стали ещё больше от удивления. Их ФИО я на бейджиках прочитал.
— Мама!
— Что, мама? Эти, мужики…, и опять мне…, урою!
— Эльза, не мельтеши, выпей коньячка, пока Борн угощает, — басовито произнес Николаич, но розовощёкая Самойлова-старшая не послушалась, «весло» не взяла…
Пришлось Борисову тащить дам к окнам и показывать окрестности. Он там и короткую речь толкнул, куда это нас занесло во время обеда. «Ой», «ай», «ох» чередовались с другими буквами великого и могучего. Мат в дискуссии имелся. Я, кстати, не участвовал в словопрениях, я патронами пошёл заниматься. Шесть обойм по восемь. При деле был, но казалось, что патроны в обоймах искусственно как-то выглядят. И не серьёзными. Даже захотелось выстрелить, бабахнуть, так сказать, дуплетом. Я сдержался громыхать, зато голос Борисова гремел на просторах, положенной на бок буквы «Н», почты в полную масть. Вышел взглянуть. На глаза попались несколько оставленных на рабочих столах оперзала бейджах с женскими именами, а четвёрка компаньонов смотрела на здание старой почты-телеграфа, за стойкой от меня.
— Смотрите, а дядя Ваня правду сказал! — сообщила Зося. — На вывеске написано — телеграф, с ер на конце, как в дореволюционной орфографии, а тот дядька одет в форму царского ямщика!
«Продвинутая барышня!» — подумал. Продвинутая барышня притащила в зал стаканы с коньяком. Звякнули, стукаясь, стаканы. Эльза перекрестилась на пятидесяти трёхметровый собор святого Александра Невского, «освящённого, как и почта-телеграф, в 1912 году», со слов Зоси, выпила и требовательно заявила:
— Значит, у них тут почта уже есть. На кой хрил тогда мне эта станица Ясная, хочу домой, в Видное! Мальчики, берите все пистолеты!
— Во, это дело, сударыня. Сначала ко мне поедем, потом к Борну, а потом и к вам, на хутор, сердешные, — Николаевич обозначил план действий, для меня не совсем понятных.
Вернулись в оружейку и поделили пистолеты. Взял один ИЖ-71, по номеру не мой, Николаич забрал два других. Он надел на себя и бронежилет «Атаман Супер-12» оливкового цвета, пистолеты и запасные магазины всунул в карман на груди БЖ. Я пристроил ИЖ справа на поясе в кобуре «Эфа-3», подумал и такой же БЖ нацепил. И барышни повеселели, да и я заодно. Ещё, по возрасту реципиента, становился «золотой серединой» в этом малом коллективе, в котором, правда, первую скрипку играла мадам Самойлова, как начальница. Пока, что подчинённых…
Закрыл оружейку, потом служебный вход, потом было: мальчики — налево, девочки — направо, смятенно оглядываясь по сторонам, и после этого все влезли в «ЗиР»; я расположился, справа от Николаича, мысленно перекрестился, и мы выехали со двора.
Поехал он по встречной, транспорта-то вокруг не замечалось. Леди защебетали на заднем сиденье, окрестности-то изменились. Дореволюционной стиль-с. Бульвар был застроен куренями, с черепично-жестяными крышами, да белёными известью. Естественно ляльки вопили и махали руками, «эликсир» действовал, а любопытсва было — море. Доехали до РДК, притормозив, посмотрели вправо-влево. Нового из нашего времени ничего не приметили и поехали дальше, в общем-то, привыкая к станице. Спидометр авто показывал — 70 километров в час, мотор работал ровно и тихо.
— Кажется, с утра здесь был субботник! — поделился Николаич.
— Здесь или вообще? — заинтересовалась Эльза.
— Или как! — Николаич вёл «ЗиР» и комментировал: — Смотрите, везде заборы и наличники покрашены, сорняки убраны, вон флаги вывесили. Или праздник будет или начальство ждуть. План работ выполнили, теперь, небось, у них сиеста. (Казачков и, правда, видно не было, плюс дети, собаки, коты…)
Машина по гладкой дороге проехала длинный квартал и завернула вправо, Сооружений 1970–2011 гг — ДК «Орион», районная администрация, рынок, магазины и стадион — здесь не имелось в наличии… Ещё несколько поворотов, мелькнули домики казаков, затем ещё один собор, сверкающий сусальным золотом куполов, и внедорожник остановился. Эльза охнула, Борисов чертыхнулся, а я бестактно и не к месту подумал: «А не дружат ли Борисов и Эльза организмами?»
Элемент популярной игры серии GTA для нашей поездки оказался без прибытка. Обитель, где жил Николаич, здесь отсутствовала. От слова совсем…
— Счёт стал: один — ноль, в пользу казаков, — проговорил, при притихших дамах и бледном Борисове, у которого желваки заиграли на скулах, — поехали Николаич ко мне.
Команда, хоть и в мягкой форме произнесённая мной, была всё-таки командой для Борисова.
— Ладно, Борн, проехали, поехали к тебе. На Солнечную улицу, дом восемьдесят три. А. Девочки, взгляните, как живёт этот Борн, — едко сказал, помолчал и договорил: — Когда это я нагрешил, а?
Эльза успокающе погладила по плечу шофера-погорельца и меня потрепала там же, видимо, чтоб не побледнел раньше времени. «Может она экстрасенс, чутко-отзывчивый», — ещё подумал, считая про себя количество оставившихся позади пустынных кварталов станицы и при таки муторном молчании женской составляющей нашего экипажа, разглядевших зелёные подсказывающие стрелочки куда ехать, перед бампером вездехода…
— Счёт стал: один — ноль, в пользу казаков, — проговорил, при притихших дамах и бледном Борисове, у которого желваки заиграли на скулах, — поехали Николаич ко мне.
Команда, хоть и в мягкой форме произнесённая мной, была всё-таки командой для Борисова.
— Ладно, Борн, проехали, поехали к тебе. На Солнечную улицу, дом восемьдесят три. А. Девочки, взгляните, как живёт этот Борн, — едко сказал, помолчал и договорил: — Когда это я нагрешил, а?
Эльза успокающе погладила по плечу шофера-погорельца и меня потрепала там же, видимо, чтоб не побледнел раньше времени. «Может она экстрасенс, чутко-отзывчивый», — ещё подумал, считая про себя количество оставившихся позади пустынных кварталов станицы и при таки муторном молчании женской составляющей нашего экипажа, разглядевших зелёные подсказывающие стрелочки куда ехать, перед бампером вездехода…
— И что это за напасть? А? А! Один один. У Борна крыша над головой имеется, — Борисов свернул к моему подворью, — Девчонки, это здесь! Смотрите, это его домовладение…
— Ага, этот как его, тайм-аут, — вытер испарину со лба. — Не знаю как кто, а я вчера-сегодня, не грешил. Но сопрел от этих зелёных подсказок…
— И мы не грешили, — пискнула Лиэль. — Правда, мама?!..
Глава 2
Атаман Сальского округа войсковой старшина Шатров, сорокалетний здоровяк, уроженец станицы Мигулинской, сидя за круглым обеденным столом, откушав чаю, жаловался своей жене:
— Сколько я сегодня с утра, Катенька, нервов потратил и не передать! Вроде всё сделали, а чего-то не хватаеть. И не пойму чего. Чому это, а?
— Ты всё в заботах, всё в заботах, мой атаман. Шер ами, нервы надо беречь, и отдохновение тебе нужно, сокол мой ненаглядный, — сострадала супругу его верная жена.
Сидя рядом за столом и отложив вязание, она гладила его ладонь. Ласка атаману нравилась.
— Катенька, уже неделю бьюсь, а кажется, что ничего к смотру и не готово. А отдыхать я даже и не знаю когда буду, — настроение атамана не улучшалось. — Вот и с утра сердце ворохнулось нехорошо так.
Жена всплеснула руками.
— Божеж, ты мой, может доктора, Яков Степаныча, кликнуть? — напугалась Катенька.
— Да нет, Катя, сердце у меня не болит, просто предчувствие было нехорошее, — пошёл на попятную, атаман. — Может всё и наладится, бог даст. Широко перекрестился, потом почесался…
Жена, хорошо знавшая мужа, для виду угомонилась, но в душу забрались сомнения. «Может его кто сглазил? Ведь молодой он ещё для этого поста, всего полгода как назначили». Взялась за вязание, привычная работа успокаивала, и Катя наперёд знала, что она сумеет помочь мужу. «К вечеру придумаю. А ночью ещё добавлю. Уже можно…» Месяц назад ей исполнилось тридцать и она, потомственная казачка была чудо как хороша.
Атаман сидел и любовался, раскрасневшееся от каких-то своих мыслей, Катенькой. Отдыхал душою атаман. И чего греха таить, тоже настраивался на ночь. Спать на диване одному ему надоело. Дуже…
За столом ещё сидели: Варя, десятилетняя дочка атамана, спокойная девочка и главная помощница жены и шестилетний, поцарапанный пострелёнок Ромка, любимчик всей семьи. Хозяйка квартиры, Матрёна Меркуловна, уехала в гости в Тихорецкую.
Ромка, непривычно тихий, поглядывая то на мать, то на отца и думал, как сказать, что он сломал велосипед. Не сам, друзья помогли.
«Вот те крест, вздую этого задаваку, Гришку!» — божился он про себя.
Шатров-старший, отвлёкшись от рассматривания жены, посмотрел на сына. Учудил сегодня Ромка. Встречая отца, приехавшего на обед, умудрился упасть с брички и рассадил себе подбородок. Ору было много, особенно когда мазали ранку одеколоном.
«А что это он сидит такой тихий? Опять что-то натворил?» — подумал Шатров и хотел уже Ромку спросить об успехах на ниве всяческих проказ.
Но не успел. По глазам ударила темнота, курень тряхнуло, перед глазами атамана промелькнуло: «Pimp my Ride and Z3», и его зрение восстановилось. Ромка испугавшись, заревел. Атаман протерев, разом взмокшее — в восьмой раз — лицо оглядел своих домочадцев. Напуганы были все.
— Так, а ну тихо! — не к месту скомандовал, да и непонимая вздорный смысл английской фразы.
Но строгий голос помог, бледность у домочадцев стала проходить. Выпили святой воды — от испуга — принесённой Катенькой, Ромка опять затих. Тихо спросил жену, что той привиделось. Катя так же тихо ответила, что «какая- то темнота нашла, и дом тряхнуло, может это, землетрясение?» Закрестилась.
— Может быть. Главное, дети успокоились, — проговорил атаман и достал часы. — Через четверть годыны надось ехать на службу.
Жена стала убирать со стола. Варя пошла, поливать комнатные цветы в залу.
— Ой, папенька, маменька, идите сюда! — через минуту оттуда донеслось. Голос у Вари был удивлённый.
«Хм, шо она там нашла? Опять Ромкины проделки». Шатров прошёл в залу, жена — за ним.
— Что ты тут нашла, дочка?
— Вон там! — Варя показывала в окно. — Смотрите! Курень!
Атаман шагнул к окну, посмотрел и обмер. Рядом ойкнула Катенька.
Через дорогу, на месте пустыря, где купец Собакин собирался построить большой лабаз и конюшню, стоял необычный домус в три окна. Рядом находился флигель. Шатров, прошедший сотником русско-японскую войну, испугался. Отшатнулся от окна. Зажмурился, моля про себя, чтобы морок исчез, но когда снова открыл глаза, дом с флигелем стоял на месте. Непреложно и крепко. Вопреки, так сказать всему. Захотел истово перекреститься, призывая на помощь святого угодника Николая, но на нём повисла, испуганная не меньше его, Катерина. Прижалась к нему роскошной грудью, и, обхватив до боли правую руку атамана, однообразно шептала:
— Господи, помоги, господи, помоги!
Шатров скосил глаза на жену. У бледной Катеньки были такие широко распахнутые глазища, что атаман, ажно ими залюбовался. «Чудо, как хороша, Катерина Васильевна! Фу, отлегло». Потом перевёл глаза на Варю, стоящую от него слева. «Ты смотри, какая храбрая у меня дочка! Мы до жути перепугались, а ей только любопытно». Варенька, своими синими с длинными ресницами глазами на самом деле, с любопытством, спокойно, разглядывала подворье напротив. «Эка стыдоба так мне пугаться! Да ещё при родных. Защитничек! Разберёмся! А жену сейчас успокоим».
Шатров посмотрел на жену, взгляд скользнул в вырез кофточки — дома Катя не носила казачью одежду — упёрся в ложбинку, шумно дышащей Кати, а левая рука, воровато, хапнула её правую грудь.
— Фу, охальник! — шёпот в ответ. И яркий румянец, мигом скрыл бледность жены, руку Шатрова она отодвинула от своей груди, но не отодвинулась от атамана, ослабила только хватку. — Ой, извини! Посмотрела снизу в глаза Шатрова, глаза уловили его фривольную насмешливость, и стала успокаиваться.
Шатров, показав свободной рукой на Варю, сказал жене:
— Смотри, какая смелая и учись! — чуть отодвинулся от жены, — А где Ромка? Ромка! Пойду искать пострела, да не переживай Екатерина Васильевна, ты ж — казачка. Погладил жену по спине, рука собралась спуститься ниже, потом подумала-подумала и не решилась. С сожалением. — Разберёмся! — голос атамана приобрёл властность.
Оставил на попечение дочери жену, он вышел из куреня. Ромку он нашёл во дворе, сидящего на заборе. Тот, обернувшись к отцу, засыпал вопросами:
— Папа, а это джинн перенёс на собакинский пустырь этот дом?.. А зачем?.. А почему? А как?.. Папа, ты ничего не знаешь! А это джинн сделал!
— Это — суслик. Мы его не видим, а он есть! — обронил Шатров-старший, потом односложно отнекивался и, с осмотрительным интересом, рассматривал подворье напротив.
Дом имел четырёхскатную крышу, крытую какой-то странной красно-коричневой черепицей. Штукатуреные стены были окрашены в бежевый цвет, так же выглядел флигель в два окна. Только флигель имел фронтон из особливых досок, и перед флигелем росли две пирамидальные вроде как пихты. Два окна дома были закрыты диковинными ставнями наполовину. Над домом и флигелем торчали радиовышки, на доме была какая то «тарелка» и белый ящик. Ещё был деревянный забор с бетонными столбиками, крашеный в зелёный цвет. «Домина с чудными секретами. А я созерцаю», — подумалось войсковому старшине.
— Папа, а это что? А что, это гудит? Оу!
Атаман приподнялся на носочки и увидел — дорогу из асфальтобетона — как в Москве — и по ней со стороны центра станицы ехавший большой автомотор. Он сдёрнул Ромку с забора, от греха подальше. Ромка даже зашипел от обиды, но папа сказал: «Цыц, малой!», и Рома послушался, только прилип к забору, со жгучим интересом, наблюдая за действиями машины и необычным поведением отца.
«А папаня, будто испугался! Пойду маменьке скажу».
Но Шатров не был напуган, как он говорил станичникам, служившим с ним в 19-м донском казачьем полку: «Меня вид неприятеля успокаивает».