– И в этот момент из-за шторы высунулась рука.
– Мужская рука, так? Вы не ошиблись?
– Ну что я, женскую руку от мужской не отличу? Конечно, это была мужская рука. Достаточно крепкая и сильная, уволокла идиотку с балкона в мгновение ока. Схватила за загривок и уволокла. – Об этом она рассказывала с явным удовольствием, искренне полагая, что Наталье в этот момент было не очень приятно. – И все!
– И все? – Виктор Иванович недоверчиво хмыкнул. – Больше в тот день вы Наталью не видели?
– Нет, конечно! – попробовала Мохова возмутиться, но тут же осеклась под его осуждающим взглядом. Заканчивала она уже тише, без прежнего апломба, но все еще уверенно: – Нет, в тот день я больше ее не видела.
– Хорошо, – согласился вроде он. – Вы вернулись домой. Поплакали, потом позвонили мне. Я приехал, мы с вами проговорили… Ну часа полтора от силы. Так ведь?
– Да, кажется. – Светлана кивнула, заправляя за уши сальные прядки своих ухоженных прежде волос.
– Потом я уехал, а вы… Чем вы потом занимались, Светлана?
Виктор Иванович держал наготове шариковую авторучку и блокнот, намереваясь записывать, если всплывет что-то новое. Пока страница была совершенно чистой. Мохова не сообщила ему ничего интересного. А страшную правду, которую, как она полагала, знает она лишь одна, рассказывать ему не хотела.
– Я? Потом? Ничем! Чем я могла заниматься? – Она нервически дернула плечами, обтянутыми запылившейся потной кофточкой. – Ничем! Смотрела телевизор. Ужин готовила. Приняла душ и спать легла.
И так третий день подряд. Сколько он ни бился с ней, сколько ни просил рассказать ему правду, она стояла на своем – приняла душ, легла спать. Адвокат, видимо, ее настропалил, посоветовав ничего никому не рассказывать, каким бы другом тот не назывался.
– Светлана Ивановна, я ведь сегодня пришел к вам в последний раз, понимаете? При всем ко мне уважении меня к вам больше не пустят, – начал уговаривать ее Виктор Иванович. – А если я не стану вам помогать, то… То максимум через месяц дело окажется в суде. И все!
– Что все? – Она побледнела так, что он перепугался, что она сейчас грохнется в обморок.
– Тюрьма, Светлана Ивановна! Оттуда редко когда выходят раньше срока. И отменить приговор бывает очень сложно, порой невозможно. Все же факты говорят против вас. Только я один, наверное, и верю, что это не вы вдевали в петлю голову вашей соперницы. И что не вы прельстились лишними метрами, имея свою квартиру. Я один! Все остальные…
– Я ее не убивала! – прошептала она горестно и заплакала, размазывая слезы по перепачканному несчастному лицу. – Я вообще никого не убивала! И мальчика их… разве я могла бы?! Господи, да это просто чудовищно так было думать, что я его нарочно! У него были такие странные симптомы. Он задыхался, ничего не помогало, что мы только ни предпринимали! Я же не одна там была! Там была целая бригада, я не сумела бы, даже если бы и захотела, понимаете! И Геночку… Как может этот гадкий следователь так говорить?!
– Это его работа: строить версии, – попытался вступиться за коллег Виктор Иванович.
– Это не версия! Это клевета! – возмутилась громким шепотом Светлана и тут же закашлялась, надсадив горло. – Версия! Он, знаете, что сказал?! Он сказал, что, как только Гена подписал мне половину квартиры, я тут же отравила его. Потом, узнав, что, возможно, вторая половина в случае смерти Натальи тоже отойдет мне, я и ее убила. Это же… Это же бред просто какой-то!!! Откуда мне было знать, как она распорядилась своей недвижимостью? Она могла ее пропить тысячу раз, пока кутила после смерти мужа. Могла заложить и перезаложить! Да и наследники у нее могли быть…
– Их нет, – перебил ее Виктор Иванович. – Никаких наследников у Натальи нет. И про завещание, которое она могла составить при жизни, тоже пока ничего не известно. Может, еще и всплывет, но это маловероятно. Так что…
– Все сходится на мне, – подвела черту под его словами Светлана с легким кивком головы. – Но я этого не делала!
– А кто?
– Я не знаю! Откуда мне знать, кто дотащил ее уже мертвую из комнаты в ванную, предварительно заставив написать предсмертную записку? Кто вдел ее голову в петлю? Откуда мне знать? Да у меня и сил бы не хватило тащить ее.
Эксперты думали иначе. Женщина вполне могла дотащить. И характерные царапины на груди, расположенные очень близко к подмышечным впадинам, вполне могли быть следами длинных женских ногтей.
– Тогда вы могли видеть того, кто это сделал, – тихонько подсказал Виктор Иванович, решив зайти с другого края.
Он устал уже третий день подряд слушать ее вранье. Благодарность благодарностью, но Светлане пора бы уже и честь знать.
– Как? Кого я могла?.. – Ее бледность сменилась легким румянцем, обдавшим высокие красивые скулы. – Да и когда?
– Тогда, когда шли к Наталье в ту самую ночь. Вы вполне могли увидеть убийцу. – Если, конечно же, не она сама помогла умереть своей сопернице, пометил в мыслях Виктор Иванович. – Вы зашли к ней в дом. Открыли незапертую дверь. Поискали ее, зашли в ванную, а там труп. Вы испугались, убежали… Скажите, Светлана Ивановна, это ведь вы бросили ее записку в почтовый ящик ее соседей с другого этажа?
– С чего вы решили? – попыталась она вяло огрызнуться, но тут же замолчала, низко опустив голову.
– С того, что отпечатки ваших пальцев обнаружены были на их почтовом ящике. Правильнее, и ваши тоже. Зачем вы это сделали?
– Я… Я испугалась очень тогда… – простонала она сквозь слезы. – Очень перепугалась. И уйти просто так, оставив ее мертвую не могла. Представила, что станет с ней уже через сутки при такой жаре…
«Да, а тебе потом в этой квартире, возможно, еще и жить придется, – ехидно подумал Виктор Иванович и даже не попытался себя одернуть, усталость распирала и зло на эту глупую белобрысую куклу. – Не дай бог, черви поползли бы, как бы ты потом в этой ванне мыться стала?..»
– Никто бы ее не хватился, понимаете? Вот я и схватила со стола записку и швырнула ее в первый попавшийся под руку ящик.
И опять не все понравилось Виктору Ивановичу в ее словах. Многие из соседей Натальи были в отъезде. Понятых пришлось побегать поискать. На момент обнаружения тела только и находились дома те самые соседи, в чей почтовый ящик была опущена записка. Случайность, совпадение или злой умысел?
– Хорошо. Теперь ответьте мне на такой вопрос: зачем вы пошли туда, Светлана Ивановна? Одна, посреди ночи? Вы же просили меня защитить вас от этой страшной женщины. Вызвали к себе телефонным звонком, жаловались. И тут вдруг, ничего не боясь, пошли туда. Зачем?
Это был самый главный вопрос, который его по-настоящему тревожил. От ее ответа зависело многое. От ее правдивого ответа, разумеется, зависело: станет ли он дальше заниматься этим грязным бытовым убийством. А Наталью ведь убили, сымитировав самоубийство, это уже установлено. Если Мохова снова соврет, то он уйдет из кабинета, милостиво предоставленного ему коллегами для разговоров с ней, и больше уже никогда не вернется.
– Зачем, Светлана?
Она тяжело вздохнула и пробормотала, сморщившись:
– Этот глупый адвокат мне наговорил такого! Сказал, что, если я сознаюсь в том, что была там ночью, мне никогда уже не снять с себя подозрений. И даже вам не позволил бы говорить, Виктор Иванович, вы уж простите меня, пожалуйста.
Начало было именно таким, как ему хотелось.
– Итак, вы пошли туда. С какой стати?
– Наталья позвонила мне… Вернее, она названивала мне весь вечер, представляете! Я не брала трубку долго. Она принялась звонить на мобильный. Потом принялась чередовать… Это было сумасшествие просто какое-то! Я решила ответить. – Светлана наклонила голову еще ниже, принявшись слегка постукивать лбом о стол. – Она была пьяна! Очень пьяна. С трудом ворочала языком.
– Что она вам говорила?
– Она требовала, чтобы я пришла к ней! Я отказалась, разумеется. Тогда она заявила, что, если я не приду, она покончит с собой и никто уже тогда не узнает, каким именно способом она отправила Геночку на тот свет. Но я-то знала, что она его отравила. И тем не менее… Мне стало жутко. Я минут двадцать размышляла: идти или нет? С одной стороны, идти мне туда было незачем. Ну удавится и удавится, одной дрянью меньше. А с другой!.. Сын, потом отец, потом она. Это страшно…
«Испугалась ты, подруга, прежде всего за себя, – снова позлорадствовал с чего-то Виктор Иванович, ну разонравилась ему белокурая врачиха, хоть убей. – Испугалась, что под подозрение попадешь как наследница. Вот и помчалась потому туда. И благородства в твоем ночном визите – кот наплакал!»
– Она ведь еще и записку мне свою принялась зачитывать, представляете! Я потому и знала о ее существовании и искала ее, когда обнаружила Наталью мертвой. Она мне ее зачитывала и хохотала как умалишенная. – Светлану передернуло, показалось, будто снова слышит, как надрывается в истеричном смехе ее соперница. – Будто шуткой это очередной было с ее стороны, еще одной чудовищной шуткой… Идиотка! Как Гена мог жить с ней, до сих пор не представляю! Он ведь свет увидел, когда меня встретил. Кстати, Виктор Иванович, а как же теперь быть с его отравлением? Подтверждение этому станут искать или нет?
– Конечно, станут. Эксгумируют труп непременно, раз такое заверение его вдовы в записке имеется.
– Знаете, а она ведь хотела сына своего отрыть, – ахнув, вспомнила Светлана. – Гена чуть с ума не сошел, когда она ему сказала об этом. Все просил оставить ребенка в покое, раз уж он умер.
– А зачем она это хотела сделать? – Авторучке и блокноту Виктора Ивановича все же нашлось применение. Он принялся бегло записывать и тут же делать пометки на полях, чтобы не забыть, о чем попросить своих коллег, занимающихся делом Моховой. – Чтобы доказать, что это вы виноваты в смерти их сына?
– Ну да, конечно. О господи!!! – Светлана даже за край стола ухватилась, чтобы не упасть. – А что, если?.. Что, если и сына она, того… Отравила! Что, если это она?!
– Зачем?
У него дико заныл затылок. Все эти шекспировские страсти с ядами и отравлениями его жутко раздражали. Давно уже не случалось в его практике ничего подобного. А тут труп на трупе и все через отравление.
– Зачем ей убивать своего ребенка? Вы в своем уме, раз такое предположили?
– А она в своем была, когда обвиняла меня в его смерти! – огрызнулась Мохова, продолжая развивать свою мысль. – Она же была безумна, эта Наталья! Ее бросало из крайности в крайность. Она то любила, то ненавидела! Могла и сына сделать орудием мести. Она же знала, как Гена был привязан к нему.
– Тогда зачем ей смерть ребенка? Если Геннадий так любил сына, он бы никогда не ушел от него. Здесь я не могу не согласиться с Натальей, Светлана Ивановна, именно у вас был мотив. Только у вас одной!
– Мотив для чего?
– Мотив для того, чтобы разрушить их семью, воспользоваться ситуацией. – Он не выдержал и воскликнул: – Ужас просто какой-то! О чем мы тут с вами рассуждаем, не пойму! Кто и с какой целью убил ребенка! Крохотного совсем! Нет, что бы вы там ни думали, но мать никогда не решится на подобный шаг. Бросить может. Оставить одного ночью на улице – запросто. Но вот чтобы влить ему своей рукой яд в кашу или сок… В это я верить не хочу!
– Тогда достаньте из могилы еще один труп и убедитесь в этом, – устало посоветовала Мохова, начав подниматься. – Я хочу в камеру. Извините, Виктор Иванович.
– Светлана Ивановна, вы и в самом деле желаете, чтобы были проведены обе экспертизы?
Он очень внимательно смотрел на нее, чтобы ничего, не дай бог, не пропустить. Если она испугается, она непременно выдаст себя. Нервы у дамочки были ни к черту. А после нескольких страшных дней и ночей на тюремной койке и вовсе расшатались. Не сможет она себя контролировать, если что…
– Конечно, должна же быть правда наконец установлена! А почему вы спросили?
– Потому что если будет установлено, что мальчик умер тоже не своей смертью, то… – он вздохнул, не находя в ее лице подтверждения своим подозрениям. Нормально смотрела на него, без испуга. – То снова на вас падет подозрение. Еще одно, понимаете?!
– Почему на меня, Виктор Иванович? – удивилась Светлана и тут же сразила его простотой своего вывода: – Мальчик уже поступил к нам в очень тяжелом состоянии. При нем неотлучно находились несколько человек из медицинского персонала. Я не смогла бы совершить ничего страшного, как бы Наталья ни пыталась убедить в этом своих друзей. Кстати…
Она остановилась возле двери камеры для допросов.
– Кстати, вы бы поговорили с подругой Натальи. Очень интересная женщина. Они давно дружили, может, ей что-то известно. Со мной она откровенничать не стала. Но вы-то совсем другое дело, Виктор Иванович. Может, с вами она разговорится?
Ага, думал Виктор Иванович, выходя на улицу, разговорится, как же. Уж какой Гришин Михаил Семенович мастак колоть крепкие орешки, и то сдулся, пообщавшись с этой самой подругой пару раз.
Ничего она не знает. Ничего не замечала между супругами. Новость о том, что Генка ушел к другой женщине и живет у той уже какое-то время, буквально сломила ее. Да, она была у него накануне смерти в его рабочем кабинете, но пробыла совсем недолго. Поговорили о проблемах их семейной жизни. Поговорили и расстались вполне мирно. Потом он умер. Она никакого отношения не имеет к его смерти, это совершенно точно.
С Натальей после его смерти отношения не сложились. Та не захотела больше видеть свою подругу. С Моховой у нее вообще не могло быть никаких отношений. А тот единственный раз, когда они общались, проинициировала сама Светлана Ивановна.
Все! На этом все!
Гришин очень хотел найти изъян в ее безукоризненных показаниях. Он и соседей опрашивал. И к секретарше прилипал. Все чисто! Все всё подтвердили.
Соседи – что Ирина была очень вежливой и очень верной подругой. Старалась поддерживать Наталью после смерти мужа, таская из магазина полные пакеты продуктов.
Секретарша – что в момент визита Ирины в кабинет ее начальника она никаких напитков не подавала. А пил ли или нет ее босс из графина, что стоял у него на столе, она не знает. Он всегда самостоятельно обновлял в нем воду, благо кран с холодной и горячей водой имелся у него в пристройке к кабинету.
Не пил вроде. Графин был заполнен по самую крышку при осмотре кабинета. Хотя его ведь могли наполнить и его гости тоже.
Ох, и поганое это дело – разгребать дерьмо подобных любовных треугольников! Виктор Иванович ненавидел подобные дела. Ему куда проще было с грабителями, хулиганами и мошенниками. Там все было много банальнее и понятнее. Людьми двигала жадность.
А тут, блин…
Объятая ревностью женщина могла совершить что угодно. Это он только Моховой заявил, что не верит, будто Наталья могла убить своего ребенка. На самом деле он допускал все, что угодно. Запросто мозги у той могло повести так, что она кого угодно могла убрать со своего пути, захлебываясь ненавистью. Взяла вот и решила, что сын встал на пути к ее семейному счастью. Отвлек мужа от нее, сделал ее не такой привлекательной и стройной. Взяла и…
Нет, об этом ему думать хотелось в самую последнюю очередь. Он все еще живо помнил, что им с женой довелось пережить, когда заболел их ребенок. Виктор Иванович не мог все же без содрогания обдумывать эту версию. Оставил ее на потом. Вот если экспертиза докажет, тогда и будет голову ломать. А пока не мешало бы переговорить с близкой подругой Натальи – Ириной.
Она ему очень понравилась – эта Ирина. Стройная, красивая женщина, совершенно не кичившаяся своей красотой.
Виктор Иванович с трудом терпел таких, что, усаживаясь напротив, посматривали с вальяжным превосходством. На, мол, посмотри, мне не жалко. Но трогать не смей – дорогого стоит, не твоего кармана утеха. Так и хотелось скомкать их напомаженную красоту, сунуть головой под струю воды и послушать, как она станет верещать, размазывая тушь по лицу. Тьфу, дешевки, а не бабы.
Ирина вела себя достойно своей внешности. Жаль, что помочь ему ни чем не смогла. И кажется, тоже этим была очень огорчена. Во всяком случае, никакой неискренности он в ней не уловил. Как она вздрогнула и посмотрела на него, когда он задал ей вопрос: могла или нет Наталья загубить своего ребенка ради любви.
– Вы в своем уме, уважаемый?! Вы что такое говорите?! Любовь любовью, но Степка… Он был для нее всем. Она даже раздражаться не могла, когда он капризничал. Все себя упрекала, что она неумелая, и все такое. Допускаю, конечно… С трудом, но допускаю, что она отравила Генку. Тут все более или менее понятно. Он обошелся с ней трижды подло!
– Почему трижды? – неожиданно заинтересовался он, невольно любуясь собеседницей.
– Ну первый раз, когда предал ее. Второй, когда ушел от нее после такого горя. Бросил ее одну, когда так был ей нужен. А третий… Эта история с наследством!.. Это просто непередаваемая подлость с его стороны. Если, конечно, эта Мохова не спровоцировала данную ситуацию. Та еще штучка, поверьте!
Он верил. Сам так думал, невзирая на благодарность, очень сильно мешающую ему думать беспристрастно.
Еще он исподтишка, тихонечко жалел того бедолагу, которого отправила на тот свет ревнивая жена. Нормальный в принципе мужик попал в такую передрягу, что не сочувствовать ему мог разве что совершенно бездушный человек.
С одной стороны, жена с ребенком. С другой – молодая любовница. Обе рвут его на части. Но долг и любовь к сыну перевешивают. Он остается в семье, хотя Мохова – в этом Виктор Иванович был абсолютно уверен – настаивает на их разводе. Тут вдруг так кстати устраняется единственная причина, удерживающая его в семье, – умирает его сын.
И ведь снова не захочешь, а обвинишь Мохову.
Геннадий уходит от Натальи, но ему снова нет покоя. Бывшая жена, обезумевшая от горя и ревности, преследует. Молодая любовница требует свое – оформления наследства на часть квартиры. Мало ли что могло с ним случиться! Наталья постоянно угрожает расправой, кто знает, что у нее на уме. Возьмет и правда пустит в ход свои угрозы. И тогда все достанется ей одной? Да она все спустит тут же, выпивает же и гостей к себе водит. Так что Геночка должен как-то позаботиться о своей любимой Светланке, не оставить ее в случае чего…