Боже, прости ей грехи ее тяжкие! Прости ей тот самый тяжкий грех, который толкает ее на то, чтобы сказать ему:
– Поцелуй меня еще, Саша…
В третьем часу ночи разразилась жуткая гроза. Огромная ветка дерева рвалась в окно Сашиной комнаты, громыхала по стеклу и оцинковке подоконника так, что ей казалось – стекло сейчас разлетится вдребезги. Ирине было жутко. Она куталась в тонкое одеяло. Прижималась к Сашиному голому боку, несколько раз пыталась разбудить его, но он лишь крепче обнимал ее и зарывался лицом в ее волосы. Добудиться было невозможно. А ей так некстати вспомнилась какая-то старая детская байка о не отмщенных душах умерших, что не находят себе успокоения, пока не будут наказаны виновные в их смерти. Тут еще так некстати захотелось пить.
– Саш, Саша, да проснись ты! – попыталась в который раз она его растолкать. – Я пить хочу!
– Ириша, миленькая… Там… Все там… Сок в холодильнике, ум-мм, как ты пахнешь… – И он снова засопел, еле успев пробормотать невнятно.
Пришлось ей, пересиливая свой неожиданный суеверный страх, идти на кухню и долго шарить ладонью по стенке, пытаясь нащупать выключатель. Не находился он в чужой квартире, хоть убейся. Открыла холодильник, рассмотрев его в тот момент, когда за окном полыхнула молния. Достала сок, открутила крышку, глотнула, глянула за окно и похолодела теперь уже не от детских предрассудков.
В окне ее кухни горел свет! Как он мог загореться, если она его выключала! Выключала, точно помнила, черт бы побрал все на свете! Кто его мог включить? Да никто, кроме Стаса.
Но он же еще сегодня вечером звонил ей из Питера и раньше завтрашнего утра выезжать оттуда не собирался. Хотя…
Хотя звонил он ей с мобильного. Перезванивать ему на гостиничный питерский телефон Ирина не стала. Все эти проверки ей изрядно надоели. Да и к чему, если Стас уже для нее лжец и изменник. Тогда что получается? Получается, что он обманул ее? Снова обманул? Решил нагрянуть неожиданно и проверить? Или сюрприз решил сделать, вернувшись раньше времени?
Сюрприз не удался, если, конечно, это и в самом деле Стас сейчас в ее квартире за освещенным кухонным окном.
Она еле дождалась утра. Отказалась от завтрака. Скованно поцеловала Сашу, который спросонья не мог понять, чего ей приспичило уходить от него в шесть утра. Он сейчас встанет, уже собирался, кофе ей сварит, пожарит омлет. Чего она так рано?
Ирина его почти не слушала. Выскочила на лестничную клетку и помчалась вниз. Ее обострившийся слух и на этот раз не обманулся – дверь соседской квартиры снова открылась. Вездесущий соседский взгляд наверняка провожал ее из подъезда. Вредная старушенция точно ведь прилипла к своему оконцу и, беззвучно шевеля высохшими губами, наверняка ее осуждает. Ну и пускай! Она не боится. И Стаса не боится тоже. Ей даже все равно, что он подумает об ее ночном отсутствии. Пускай только потребует объяснений, она ему тогда все выдаст.
Он не потребовал. Его просто-напросто не оказалось дома. И ни одного намека на то, что он там вообще был. Свет на кухне оказался выключен. Но он же горел! И горел достаточно долго, Ирина не засыпала, отслеживая его свечение. Потом она задремала, а когда проснулась, уже давно рассвело, рассмотреть – горит он или нет – за стеклами застекленного балкона было невозможно.
– Что за ерунда?! – повторяла она без конца, переходя из комнаты в комнату и не обнаруживая ни единого следа, оставленного внезапно вернувшимся мужем.
Но он же не мог не наследить! Он обязательно же… Он всегда следил, задевал ее обувь у порога непременно. Или ронял крошки, или раскидывал по комнатам носки, рубашки.
Ирина крутилась по собственной кухне с полчаса, пытаясь обнаружить хоть один намек на его ночное присутствие. Не было! Хлеб в хлебнице был не тронут. Колбаса и рыба как были упакованы ее руками, так и возлежали на полках холодильника. И бутылка пива, которую Стас всегда держал дома в заначке, стояла целехонькой. Пиво-то он не мог не тронуть, если оказался дома! С горя мог и водки хлебнуть. С горя или от обиды там, к примеру, что жены не оказалось ночью дома. И водка цела! Как же Стас мог удержаться и не разнести все здесь к чертовой матери, и не выпить, и уж тем более не дождаться ее?
И словно для того, чтобы заморочить ее голову еще большими вопросами и сомнениями, Стас позвонил ей на мобильный.
– Привет, малышка, не разбудил? – тут же заурчал ей на ухо его мирный вполне голос. – Или ты на работу уже собираешься?
– Так я в отпуске, Стас, – напомнила она ему и притворно зевнула. – И спала, вообще-то, а ты где?
– Еду! Еду, милая, соскучился, сил нет. Выехал ночью, так что скоро буду дома. К вечеру, наверное. Ждешь мужа?
– Жду.
Ирина вздохнула, не зная, что и думать. Может, она с ума начала сходить, а? Может, у нее того, крыша поехала? А что! Немудрено, когда вокруг нее все умирают вроде как от естественной причины, а на самом деле…
– Жди, жди, я уже скоро, – проговорил Стас и отключился.
С чего-то ей показалось, что в последней его реплике пророкотала плохо скрытая угроза. Или показалось? Могло такое быть? Запросто. Показалось же, что на кухне свет горел весь остаток ночи. Или не показалось?..
Ох, она совершенно запуталась. И в подозрениях, и в мыслях, и в чувствах своих. С чувствами была просто беда. Что-то надо теперь делать с Сашей. Он очень просил ее принять решение и перейти к нему жить. А она как-то не готова вроде. Или готова, а не знает, с чего начать.
Снова звонок, снова на мобильный. Теперь звонил Саша.
– Ириш, ты как там? – спросил он и тут же напомнил: – Я тебя люблю!
– Все в порядке, Саша, – она вымученно улыбнулась.
– Слушай, я тут собираюсь на работу и вспомнил, что ты вчера о чем-то хотела мне рассказать. О чем?
– Я хотела рассказать тебе про то, что мой друг был отравлен, а симптомы указывали на сердечный приступ.
– Да? Ничего себе! – присвистнул в трубке Александр. – И как же установлено было, что его отравили?
– Из записки его жены. Посмертной записки. – Ирина зажмурилась, вспомнив лицо покойной подруги.
– Она покончила с собой?! – Он чертыхнулся, тут же извинившись и поспешив объяснить: – Такое творится вокруг тебя, ужас просто! И что же, она перед смертью решила покаяться?
– Да нет… Не совсем так… Следователи считают, что ее тоже убили, инсценировав самоубийство. Но я сейчас не об этом. – Ирина вошла на кухню, еще раз оглядела ее придирчивым взглядом и, снова не найдя там никаких изменений, щелкнула тумблером электрического чайника. – Я о твоих подозрениях.
– О каких?
Вопрос был несколько неожиданным. Ирина растерялась:
– Как о каких? Ты же сам говорил, что твой отец…
– Ириш, извини, что я тебя перебиваю, но я не хочу больше этим заниматься, – он виновато вздохнул. – Мне просто посоветовали не совать нос туда, куда не следует.
– Почему?
– Потому что все подозрения тогда лягут на меня. Мой друг, тот, что взял меня на работу, жутко ругался и стучал кулаком по столу. Он считает, что я круглый идиот, раз пошел в милицию с подобным заявлением. Все знали о напряженности в наших отношениях, вот и… Короче, никому, кроме меня, не была выгодна смерть моего старика.
– Но ведь его тоже могли отравить! – возмутилась Ирина, не понимая подобных страхов.
– Могли. И по всему выходит, что если это так, то сделал это я.
– Ну почему ты, Саша?! Почему именно ты?!
– Потому что больше некому…
Глава 14
– Да потому что больше некому! Ты это понимаешь или нет?! – Гришин орал в телефонную трубку на своего молодого помощника так, что секретарша в приемной испуганно вжимала голову в плечи.
Она даже ходить по приемной старалась на цыпочках, когда ее начальник выкрикивал именно эту фразу. Это могло означать только одно – следствие зашло в тупик. И сам Гришин, и его секретарша, и помощник – все это понимали.
Помощник понимал, но соглашаться не спешил.
Безысходность Гришина именно всегда и выплевывалась этой коронной фразой: потому что больше некому. Если он так говорил, значит, дело – дрянь.
Если некого было подозревать и призывать к ответственности, срочно требовалось из-под земли достать того, кто хоть каким-то боком соприкоснулся с происшествием или преступлением. Хотя бы просто потому, что жил напротив или проходил в тот момент мимо. Никакие доводы о случайном совпадении он слушать не желал.
– Потому что больше некому…
– Потому что больше некого…
И так далее и тому подобное.
Теперь вот прицепился к подруге покойной. Вынь да положи ему задержание на сорок восемь часов. А с чего, спрашивается?
– С какой стати она вернулась раньше срока из своего дома отдыха, а? – надрывался Гришин сегодняшним утром на совещании. – И алиби опять-таки у нее нет! И главное – завещание на нее оформлено! Это с какой стати?!
– С какой стати она вернулась раньше срока из своего дома отдыха, а? – надрывался Гришин сегодняшним утром на совещании. – И алиби опять-таки у нее нет! И главное – завещание на нее оформлено! Это с какой стати?!
– Так больше, может, некому, – высказал помощник свою точку зрения, сам того не желая, повторяя любимую фразу своего начальства.
– Ага, как же, некому, умник! – Гришин почуял подвох и покосился на молодого помощника. – У нее мужиков полон дом был. А подругу она сразу после похорон мужа из дома выпроводила. И видеть больше не пожелала. Так с какой стати ей на нее наследство оформлять? И алиби у той нет, это-то ты понимаешь или нет?!
Помощник, конечно же, понимал, но…
Но если следовать логике старшего коллеги, то алиби нет у одной трети населения планеты. Каждый из этой трети может вечером прийти домой, запереться в своей квартире, сесть перед телевизором и не звонить никому, и на глаза никому не попадаться. И не у всякого есть нужда пойти по соседям с просьбой о куске хлеба или стакане сахара.
– Пусть так, – почти соглашался Гришин, и тут же снова: – А зачем она все же раньше времени из санатория прикатила?
– Из дома отдыха, Михаил Семенович, – поправил помощник. – Ездил я туда, тоска смертная, а не отдых. Ей наверняка сделалось там одиноко, вот она и уехала.
– А к кому от одиночества прикатила, если муж ее в командировке, а? Что скажешь? Чем возразишь?
Здесь возразить было нечего. И помощник угрюмо молчал. Он, конечно же, не особо верил, что Ирина способна была на такое преступление. Чтобы вдеть голову подруги в петлю, подруги, с которой дружила не один год… Из-за каких-то квадратных метров…
Нет, чудовищно как-то. А с другой стороны, было в ее поступках что-то странное.
– И отпечатков ее в квартире погибшей полно. Что смотришь? – непонятно чему радовался Гришин. – Так что закрывать надо дамочку. Хотя бы на сорок восемь часов надо закрывать. А там посмотрим, как она будет врать и изворачиваться.
Ирина не врала. Она повторяла всякий раз одно и то же – то есть говорила чистую правду. То есть почти чистую правду. Она утаила, что провела ночь в квартире Александра потому, что ее дом в ту ночь был занят ее мужем и его любовницей. Об этом умолчала. А во всем остальном – слово в слово – чистейшая правда. На всех допросах. И всякий раз с удивлением обнаруживала, что слов ее почти никто не слышит. Этот отвратительный Гришин Михаил Семенович вроде бы уже утвердился в какой-то одной ему ведомой мысли и планомерно подтасовывал ее показания. Он даже протоколы записывал за ней совершенно не так, как она излагала. Слова вроде бы были те же, но вот в предложения они складывались как-то чудовищно неправильно. И Ирина отказалась их подписывать, чем вызвала новую волну недовольства Гришина Михаила Семеновича.
– Будешь до суда у меня тут париться, подруга! – рыкал он, потрясая в воздухе стопкой протоколов, где не было ее подписи.
Через сутки после ее задержания ей разрешили увидеться со Стасом.
Ее долго вели по бетонному коридору, выкрашенному стандартно: стены в рост человека темно-синим, то, что выше, – в белый цвет, включая потолок. Провели через пару решетчатых ограждений, ввели в тесную камеру. Почти точную копию той, где ее содержали. С той лишь разницей, что здесь не было унитаза, умывальника и кровати. Стояли один стол, пара стульев и скамейка возле входа.
Стулья по обе стороны стола они заняли с мужем. На скамейке приземлился охранник.
– Ириша, что происходит?! – дребезжащим от переживаний голосом тут же спросил Стас. – Что, черт побери, происходит вообще?! Я приезжаю, а тут такое!!! Жена в тюрьме! Ее подруга в морге! Как все это понимать?!
– Я не знаю, Стас. Думаю, все разъяснится. – Она искренне полагала, что так оно и будет. – Это какое-то невыносимое недоразумение. Я была дома и тут…
– Когда ты была дома, милая?! Когда?! Почему ты приехала раньше срока из дома отдыха? Приехала, а мне не сообщила! Какого это было числа, ну! Сейчас хотя бы не соври!
Его глаза впивались в ее лицо ужасными колючками. Они требовали рассказать ему правду. Хотя наверняка ее ему уже доложили услужливые парни в погонах. Стас, разумеется, сопоставил дату ее приезда и собственного отъезда в Питер и понял, что…
Что если она, уехав из загородного дома отдыха, не вернулась этим же вечером домой, то его жена ночевала… И где же, черт возьми, она ночевала?!
Спросить напрямую он ее об этом не мог. Он бы выдал себя тогда с головой, но вот сомневаться, обвинять, догадываться и ревновать имел полное право. И гремучая взвесь всех этих тайных чувств приносила ему невероятные страдания. Его просто корежило, когда он сидел на казенном стуле напротив нее в комнате для свиданий. Нет, один раз он все же осмелился и спросил:
– Ты вернулась домой этим же вечером, как уехала оттуда?
– Ну да, а как еще?
Ирина посмотрела на него со злым вызовом. Она будто подначивала его: ну давай, давай, спроси, где я ночевала.
– Дома была? – спросил он все же, вильнув взглядом куда-то в сторону.
– Дома, а где же еще! – Она даже глазом не моргнула, соврав ему, не выдержала и спросила с подвохом: – А что? Где, по-твоему, я могу еще ночевать? К Наташке мне путь был заказан. Больше мне идти было не к кому.
– Ну-ну… – ухмыльнулся Стас недобро и глянул на жену так, что той моментально захотелось обратно в камеру. Никогда бы она не могла подумать, что он может смотреть на нее с такой ненавистью. – Только менты вот с чего-то думают иначе. Считают, что вернулась ты из-за подруги своей. И дома ты не ночевала, а была у нее.
– Ну они, допустим, считают не совсем так. У Натальи в вечер убийства был мужчина.
– Да ну! – Он ошарашенно заморгал. – Мужчина у Натальи?! Так она же совсем недавно овдовела.
– Овдовела она много раньше, милый. Еще тогда, когда Генка ее предал! Это ведь такой удар для женщины: знать, что ты больше не любима и не нужна, – и снова был вызов в ее словах. – Вот тогда она и овдовела. И как всякая нормальная женщина имела полное право не носить по мужу траур. Разве я не права?
Стас сердито засопел, какое-то время от ответа воздерживался. Потом все же выдал с тяжелым вздохом:
– Ты всегда права, Ирина. Почему вот только ты здесь, а не дома, не пойму?..
Она тоже не понимала. И искренне надеялась на то, что ее через пару суток освободят.
Освободить-то и в самом деле освободили, но взяли подписку о невыезде. Говорили с протокольной суровостью и попросили являться на допрос по первому зову.
– Разумеется. – Ирина недоуменно пожала плечами. – А как же иначе? Не собираюсь я бегать от доблестных органов правопорядка, поверьте. И в моих интересах тоже, чтобы убийцу Натальи нашли. Хотя…
Хотя она теперь была практически уверена, что Наташу убила Мохова Светлана. Слишком много всего на ней сходилось. Слишком!
– Это мы без вас разбираться станем, кто из вас двоих ее убил, – оборвал нить ее рассуждений Гришин Михаил Семенович. – В советчиках не особенно нуждаемся. Кстати, раз уж вы такая дотошная дама, не подскажете, с кем встречалась ваша покойная подруга?
– Нет, не подскажу. Я его… их… никогда не видела. И меня с ними никто не знакомил.
– Их?! Вы не оговорились? Их что – было так много?
– Я не знаю, но ее покойный муж что-то такое рассказывал про малолеток каких-то. Что будто бы Наталья совершенно стыд и совесть потеряла, таскается по барам с хакерами, байкерами… Что-то в этом роде, короче. Однажды я пришла к ней, это было еще до смерти Гены. А у нее посуды грязной целая раковина. По количеству столовых предметов я сделала вывод, что у нее было много гостей.
– И ни с кем из них вы не знакомы, как я понял, – с тоской констатировал Гришин.
Прорабатывать новую версию, которую с них требовало начальство, ему до боли зубной не хотелось. Туда ведь только сунься – к этим длинноволосым или, наоборот, лысым татуированным молодчикам. Туда ведь только ногу сунь, сразу потонешь в их пустых глазах и кличках. Начнут врать, друг на друга сваливать. Ох, заведомо гиблая версия, заведомо. Ведь как было хорошо с этими бабами! Все просто и понятно. И мотив имеется, и улик воз и маленькая тележка. Чего, казалось бы, проще: передавай дело в суд и отряхивай ладони. Нет же! Виктор Иванович затупил и знать ничего не хочет: Моховой он благодарен, эту симпатюлю подозревать не может по ряду причин. Знает он – Гришин – ряд этих причин, чего уж! Между ее длинными ногами эта самая главная причина. А то жену он любит, да навсегда. Насмешил тоже. Любил бы так преданно и искренне жену, не стал бы за этих баб вступаться. И работать бы не мешал честным людям.
Гришин вызвал секретаршу и велел ей срочно отыскать его помощника.
– Он на происшествии, Михаил Семенович, – тут же выдала она ему ответ, перебирая бумаги на его столе, сортируя подписанные и нет.