Мы – все до единого подобны луковице.
Отслоите одну оболочку, под ней другая. Отлущите ее, найдете новую. Оторвите и эту, а там еще и еще.
И так до бесконечности.
Так – слой за слоем – сложена наша личность словно луковица. Мы постоянно обременены кипой масок. Кого мы встречаем на улице? Миловидную даму? Подайте мне маску Алчущего сластолюбца! Даме не по нутру неприкрытый интерес? Быстро мне интеллектуальную оболочку и красок для изображения утонченной скуки на физиономии! Мимо протопал ребенок. Детскую маску! Снизойти, опустить взор, заговорить и завязать беседу. А вот пожилой человек. Детскую маску не снимать. Старики и дети – суть две стороны одной медали. Заговорить, опустить взор, ниже, ниже!
И пошло-поехало! Наши лики и кожи сбрасывают свою скорлупу и крошатся.
Маска под маской, а там еще маска
План работы
Мой роман «МАСКИ» посвящен жизни и судьбе человека, который пользуется большим арсеналом масок, купленных, сработанных или вырезанных им самим, чтобы выворачивать наизнанку внутреннюю жизнь своих ближайших друзей. Сталкивая людей на улице, на работе или у себя в гостиной с их собственными отображениями, он раскрывает перед ними роли, которые они играют в жизни. Посредством своих масок он исследует процесс формирования личности не по собственному сокровенному желанию человека, а в угоду ожиданиям друзей, требованиям бизнеса и общества. С помощью масок он надеется доказать, что каждая личность в действительности являет собой множество личностей, принимая самые удобные и выгодные для выживания личины. Он доказывает, что жизнь – это репетиция, примерка, смена ролей. Кому-то маска впору – и он счастлив, а кому-то – удушающая обуза; и только благодаря изворотливости и притворству Человека и Его Масок люди могут обрести свое истинное лицо.
Любимый одной женщиной, он доказывает, что ее любовь столь же переменчива, как носимая им маска. Простой заменой одной маски на другую он заставляет ее потерять к нему всякий интерес.
Любимый другой женщиной, он обнаруживает, что она никогда прежде не влюблялась, уходя от одного мужчины к другому, так и не получив удовлетворения. Но наконец она нашла того, кто сойдет за всех и каждого, за Человека с Масками, Человека-Варьете. Он заставляет ее разочароваться в самом себе с помощью простой уловки: он все время носит одну и ту же маску, навсегда становясь одним человеком. И тогда их роману приходит конец.
Привлеченный к суду за нарушение общественного порядка, он надевает простую маску, покрытую слоем податливой глины. Как только обвинитель выступает против него, Латтинг молниеносной рукой вылепливает нос. Нос обвинителя. Глаз. Глаз обвинителя. Подбородок. Подбородок обвинителя. Косой взгляд. Гримасу. Самодовольную ухмылку. Все, что свойственно обвинителю. Вмешивается судья. И опять проворная рука Латтинга тянется к маске. Новый нос, новый рот, новый глаз и подбородок. Ни дать ни взять – судья во всей своей преглупой красе! Зал покатывается с хохоту. Но и зрителям нет спасения от Маски. Она мгновенно преображается то в одного, то в другого из присутствующих в аудитории. За несколько минут судебного заседания он доказывает, что ни одну из трех сторон не интересует правосудие: судья озабочен своей судейской осанкой, адвокат мечтает выиграть дело и вписать еще одну победу в свой послужной список, публика, снедаемая безудержным садизмом, жаждет поглазеть на крючкотворский балаган. Суд заканчивается всеобщим переполохом и негодованием. Все возненавидели Латтинга. Когда он дурачил судью и выводил из себя обвинителя, это принималось на ура, но измываться над самой Толпой – непростительно! Он приговорен за неуважение к суду, но вопреки указаниям своего подзащитного, адвокат выступает с заявлением о его невменяемости, и обвиняемого передают под надзор психиатра.
Роман объемом 50 000 слов.
Краткое изложение
Каждый номер соответствует одной сцене и отрывку объемом в 1000 слов.
1. Саквояжи уложены. Человек в маске уезжает. Поиски нового места жительства.
2. Въезд на новую квартиру. Хозяйка дома.
3. Исследование съемной квартиры.
4. Дети.
5. Старые друзья вторгаются в его частную жизнь.
6. Пари на хозяйку.
7. Полиция устанавливает за ним слежку.
8. Первый роман. Девушка влюбляется в него, потому что он – подобие ее отца.
9. Второй роман. Проститутка влюбляется в него, потому что он похож на всех и каждого. Чтобы избавиться от нее, он снимает маску и становится просто-напросто одним и тем же человеком.
10. Влюбляется в женщину, заполучает ее, жестоко высмеивая ее кавалеров.
11. Убийство.
12. Полиция.
13. Адвокат.
14. Его мать и отец.
15. Новый адвокат.
16. Суд.
17. Оправдательный приговор.
18. Психиатр.
19. Доктор.
20. Мужеподобный.
21. Женоподобный.
22. Политик.
23. Либерал.
24. Авангардист.
25. Реакционер.
26. Художник.
27. Писатель.
28. Актер.
29. Уголовник.
30. Режиссер.
31. Продюсер.
32. Авиатор.
33. Поджигатель войны.
34. Промышленник.
35. Бэббитт.
36. Богач из маленького города (Клод).
37. Отрочество.
38. Военнослужащий.
39. Критик.
40. Йог.
Маски
Мистер Уильям Латтинг въехал в новую квартиру около семи вечера, и все тут же наперебой засудачили о его лице.
– Оно каменное, – говорили они.
– Оно ледяное, – твердили они.
– Оно очень необычное, – удивлялись они.
Каковым оно, вне сомнения, и являлось.
Ибо оно было вовсе не лицом, а маской.
Если бы вы присмотрелись к нему, то приметили бы тоненькие медные проволочки, которыми маска крепилась за ушами. В вас вперялся холодный оценивающий взгляд широких серых глаз. И губы оставались недвижными, когда он принимал ключ от хозяйки, выслушивал ее наставления об отоплении квартиры, о том, что вентили горячей и холодной воды в ванной комнате барахлят, что одно окно туго открывается, и требуется приложение усилий, чтобы его поднять. Он молча ее выслушал, подчеркнуто, с легким поклоном кивнул и поднялся по лестнице в сопровождении ватаги друзей, обремененных бутылками шампанского.
Хозяйка была не в восторге от того, что ее постоялец, едва вселившись, в первый же вечер закатил пирушку. Но что она могла поделать? Его подпись просыхала на заверенном контракте, и была внесена часть арендной платы – зелененькими купюрами, хрустевшими в ее цыплячьих пальчиках.
Дом был старый и шаткий, населенный вздохами, пылью и пауками. Тараканы выползали побродить по кухонному линолеуму.
Наверху в комнате Уильяма Латтинга горел свет и раздавался топот ног от ходьбы взад-вперед, и временами – грохот опрокинутой бутылки или всплески разговоров и смеха, когда распахивалась дверь.
Остальные жильцы всю ночь не спали из-за чрезмерного жара и освещения в верхней комнате. Иногда в доме воцарялась тишина, и доносился чей-то высокий голос.
– Это он, наш новый постоялец, мистер Латтинг, – говорили нижние соседи. – Он вещает, а они внимают. Все слушают. Не проронив ни звука. А он говорит. Ну и дела!
Голос не умолкал.
С десяти часов на задний двор подкатывали лимузины. Мужчины в вечерних костюмах, белых шелковых шарфах и цилиндрах сопровождали дам в мерцающих, расшитых блестками одеждах по черной лестнице. Они переговаривались и держались словно экскурсанты.
Подъехал фургон для перевозки мебели, и двое дюжих грузчиков внесли в вестибюль большой стенд, обтянутый синим бархатом, и подняли по лестнице наверх. Хозяйка выглянула и заметила пятьдесят две маски, пришитые к стенду медной проволокой; все они отличались цветом, размерами и очертаниями. Она захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, приложив руку к сердцу и прислушиваясь к его биению.
Вечеринка началась шесть бутылок назад. Уильям Латтинг восседал в центре комнаты, как обычно. Иногда он по полчаса молчал, но его серые глаза были всегда настороже. Гостям в комнате казалось, они не могут и шагу ступить, не подвергаясь его мысленному осуждению. В третий раз за четверть часа в дверь постучались и вошли носильщики с очередным бархатным стендом, увешанным масками. Уильям Латтинг остановил их на выходе из своей комнаты:
– Здорово сработано, черт побери!
– Да ты никак шутить с нами вздумал! – воскликнул один из них.
Вечеринка началась шесть бутылок назад. Уильям Латтинг восседал в центре комнаты, как обычно. Иногда он по полчаса молчал, но его серые глаза были всегда настороже. Гостям в комнате казалось, они не могут и шагу ступить, не подвергаясь его мысленному осуждению. В третий раз за четверть часа в дверь постучались и вошли носильщики с очередным бархатным стендом, увешанным масками. Уильям Латтинг остановил их на выходе из своей комнаты:
– Здорово сработано, черт побери!
– Да ты никак шутить с нами вздумал! – воскликнул один из них.
Работяги уставились на своего работодателя. Он был не в той маске, что прежде, а напялил новую, большую, заскорузлую и с виду глуповатую.
– Вот вам пятерка за труды! – сказал он, бесцеремонно припечатывая купюру к ладони грузчика. – Горло промочить!
Грузчик сначала уставился на банкноту, потом на маску.
– Годится! – Его лицо медленно расползлось в улыбке. – А как же без этого, мистер Латтинг!
Выйдя за порог, они переглянулись:
– Вот чудила!
Латтинг помахал рукой собравшимся в комнате и сорвал глупую маску. Под ней оказалась гладкая, бесстрастная серая маска из папье-маше. Сценка, разыгранная с носильщиками, вызвала одобрительный смех. Не проронив ни слова, он занял свое место на стуле. На столике, который доставал до его колен, лежали три стопки – по полдюжины масок в каждой, впрессованных одна в другую. Весь вечер его наманикюренные пальцы проворно перебирали эти маски, сортировали, меняли, то натягивали, то сбрасывали.
В первом часу ночи раздался стук в дверь.
Латтинг даже не обернулся.
– Войдите! – гаркнул он, силясь перекричать стоявший гвалт.
Вошла съеженная хозяйка, ошеломленная переполохом и огоньками, мерцавшими в поднятых бокалах. Теребя пальцы, она окинула всех взглядом.
– Я ищу мистера Латтинга! – закричала она.
Латтинг уставился в потолок.
– Дражайшая мадам, вы не одиноки. Я ищу его уже многие годы!
– Но где же он? – Она посмотрела на Латтинга. – Это вы – мистер Латтинг?
Она сделала несколько неуверенных шажков. Потом она узнала бриллиантовый перстень на его левой руке.
– Так это вы и есть!
– Как знать, – рявкнул Латтинг. – Если вы ищете того джентльмена с розовым бесстрастным лицом, каштановыми бровями и ямочкой на щеке, мадам, то вряд ли вы его найдете. Мы не бываем совершенно одинаковы. Вернуться назад невозможно. И вам не советую. Все переменчиво. Вот он я. Чем могу служить?
– Вечеринка, – прошептала хозяйка, чтобы не смутить гостей упреком, – от нее ужасный шум.
– Неужели? – прошептал мистер Латтинг, склоняясь к ней, и в этот самый миг его правая рука плавно, неслышно, украдкой, исподтишка сменила прежнее лицо на новое – устремленное вперед лицо подозрительной сплетницы с блеском в глазах, которая шушукается, гримасничает, язвит; лицо прачки, умудренное годами, падкое на грехи.
Хозяйка, казалось, ничего даже не заметила, а если и заметила, то было так привычно видеть подобное пылающее злобой лицо, что она поделилась с ним своей ужасной тайной. Она предостерегла мистера Латтинга цыплячьими пальчиками:
– Ужасный шум. Нашим постояльцам приходится вставать в пять утра, рыть канавы, заливать цемент. У вас тут очень шумно!
– Шумно, это точ-чно! – прошипел мистер Латтинг из-под кляузной маски. – Что за бесцеремонные люди!
– Вот и я про то же! – воскликнула хозяйка, доверительно кивая.
– Ужасно бесцеремонные! Никогда не подумают о нас, обездоленных! – вскричал мистер Латтинг вполголоса, ломаясь, из-под заостренной куриной женской маски. – Никогда! Эти никогда не подумают! Чтоб они сгинули со своими брильянтами, шикарными машинами и…
– И шампанским! – вскричала хозяйка.
– И своим чертовым шампанским, благодарю, – прошептал мистер Латтинг, всплеснув руками.
Он уставился на потолок, словно вечеринка бушевала на крыше.
– Чтоб им пусто было с их пьянками-гулянками! А нам с вами куда деваться? Я вас спрашиваю? А? – Он моргнул с отсутствующим взглядом. – Некуда! Они еще, чего доброго, до трех-четырех утра будут топтаться, хамло неотесанное!
– У-у, хамло! – хозяйка уставилась в потолок.
Вечеринка притихла. Бокалы зависли в воздухе. Сцена прямо-таки потрясла гостей до глубины души.
– А теперь послушайте меня, моя дорогая, – очень доверительно прошипел мистер Латтинг, прижав палец к орлиному носу. – Вам следует спуститься к себе и забраться в постель. А я замолвлю пару-тройку словечек этим скользким богатеям. Вы позволите мне позаботиться об этом? А?
– А вы справитесь? – изумилась хозяйка.
– Не извольте беспокоиться, милейшая! Еще как справлюсь! Вы только топайте к себе! А я их зонтиком по макушкам, зонтичком!
Хозяйка потянулась, чтобы взять своего благодетеля за руку.
– Спасибо вам. Мы все так устали. Я так устала. Спасибо!
Она обернулась и обнаружила себя в окружении гуляк.
– Что такое! – завизжала она.
В отчаянии она смерила их с головы до пят, узрела бокалы в руках. И заморгала в недоумении, не понимая, что происходит. Она глянула на мистера Латтинга на его стуле, сгорбленного, с трясущимися заскорузлыми руками в женской маске, и с воплем пулей вылетела за порог, грохнув дверью.
Взрыв хохота. Все разинули рты и загоготали. Принялись пить. Комната задребезжала.
– Прекратить! – приказал Уильям Латтинг.
Все прекратилось так же внезапно, как началось.
Латтинг вскочил, гневно потрясая зонтом и тыча им в гостей.
– Вы слышали, что она сказала! – заверещал он надтреснутым голосом. Старушечья маска осыпала их всех обвинениями:
– Угомонитесь! Прочь! Вон!
Он показал на дверь.
– Поздно. Порядочным людям давно пора в постель. Мне утром вставать, стирку делать, за детьми присматривать, мужа на работу провожать!
В голосе сквозило безудержное негодование и раздражение. Он стукнул зонтом по столу, сметая с него бокалы, заковыляв старушечьей походкой.
Гости так и застыли в изумлении.
– Браво! – сказал кто-то, поднимая бокал за Латтинга.
– Убирайтесь! – взвизгнул Латтинг.
– Послушайте, мы и часу тут не пробыли! – пожаловался кто-то из угла.
– С глаз долой!
Он распахнул дверь и встал, раскачиваясь из стороны в сторону, в проеме:
– Порядочные люди, порядочные женщины вроде меня, у которых годами не бывало мужчины, не могут уснуть! А мы вспоминаем все вечеринки нашей юности, когда мы были пышными да сочными – и прямо плакать хочется!
Из его глаз брызнули слезы.
– А теперь проваливайте!
Гости слушали и верили. Вот что невероятно – они поверили! Кем бы он ни был, ему до́лжно было верить безоговорочно, без сомнений и споров.
– Это моя квартира, и меня содержит Управление общественных работ, – голосил Латтинг старушечьим голосом. – У меня никого нет, муж пьет, не просыхая, дети бросили школу, а мой удел – холодная постель. Так что катитесь отсюда к чертям собачьим и дайте мне поспать!
Гости оставили свои бокалы и взяли свои меха.
– Изысканное гостеприимство.
– Спокойной ночи, Латтинг.
Они выходили по-одному – волна духов за волной никотина, а за ними – волны белых шарфов и норковых шубок.
– Убирайтесь! – верещал мистер Латтинг. – Скатертью дорога!
И грохнул дверью.
Десяток мужчин и десяток женщин на ощупь пробирались в темноте по нескончаемым ступенькам, читая сдавленным шепотком имена обитателей крошечных комнатушек-гробиков:
– Гачичелли. Моран. Смит. Бледсо. Келли. Лопес. O’Тул. Аракелян.
За какой-то дверью стрекотала пишущая машинка.
– Держу пари, это Сароян! – воскликнул один мужчина.
– Что за Сароян? – не поняла какая-то женщина.
– Замнем для ясности, – поморщился мужчина. – Ну и вечеринка! Так это и есть великий Латтинг? Он каждый раз так выпроваживает гостей?
– Да.
– И друзья спускают ему это с рук?
– Да.
Он раскурил сигару, не сводя с нее глаз.
– Гм. Да. Черт возьми!
Уильям Латтинг затворил дверь и обернулся, не оглядываясь по сторонам. Он приблизился к стулу и плюхнулся на него, не меняя обличья. Минут через пять после того, как он отдышался в тишине, сквозь глазные прорези маски Латтинг заприметил молодого человека в кресле в дальнем углу.
– Кто вы?! – потребовал он ответа, холодея.
Молодой человек не шелохнулся. Казалось, он не знал, как пошевелить руками, ногами или губами. Наконец он перестал пялиться, хлопнул себя по коленям и выпалил: