Возможно, я была несправедлива к этой девушке, считая ее чувства к Джейми несерьезными по сравнению с моими. Я никогда не узнаю, поступила ли она так под влиянием глубокой страсти или в минутном порыве. В любом случае она потерпела поражение. И Джейми был моим, и таким он останется навсегда. Не заметив, что я смотрю на него, он сунул руку под килт и почесал в паху. Я улыбнулась и вернулась на свое место рядом с Коламом.
— Я принимаю ваши извинения, — сказала я.
Он кивнул, серые глаза стали задумчивыми.
— Значит, вы верите в прощение, мистрис?
— Больше в справедливость, — ответила я. — И потом, я не верю, что вы проделали весь этот длинный путь до Эдинбурга только для того, чтобы извиниться передо мной. Ведь это было дьявольски трудное путешествие.
— Да, это правда. — Могучая, молчаливая фигура Ангуса Мора приблизилась к нему, а массивная голова склонилась к хозяину — мол, я к вашим услугам. Колам быстро поднял руку. «Все в порядке», — говорил этот жест.
— Но я не знал, что вы в Эдинбурге, — продолжал Колам. — Не знал, пока его высочество не упомянул имя Джейми Фрэзера, и тогда я спросил о вас. Его высочество недолюбливает вас, мистрис Клэр. Но я думаю, вам это известно?
Я проигнорировала его слова, задав встречный вопрос:
— Вы всерьез думаете о том, чтобы поддержать принца Карла?
Колам, Дугал и Джейми умели скрывать свои мысли, но самым большим мастером из всех троих был, несомненно, Колам. Легче было бы выведать тайну у какой-нибудь головки, изваянной на ограде фонтана перед фасадом дворца, нежели у него.
— Я приехал сюда, чтобы повидаться с вами, — вот все, что произнес мне в ответ Колам.
Я сидела, размышляя над тем, что мне следует или что я могу сказать в пользу Карла. Пожалуй, лучше предоставить Джейми такую возможность. В конце концов, то, что Колам чувствовал себя виноватым передо мной, отнюдь не означает, что он доверял мне. И сам факт моего пребывания среди сторонников Карла является весьма слабым доказательством, что я не являюсь английской шпионкой.
Я мысленно рассуждала и спорила сама с собой, когда Колам вдруг поставил свой стакан бренди и в упор взглянул на меня:
— Знаете, сколько я выпил этого с утра?
— Нет.
Его руки были узловатыми, неподвижными и сухими от болезни, но в то же время ухоженными. Слегка покрасневшие веки и налитые кровью глаза могли быть как от трудного путешествия, так и от выпивки. Речь его была совершенно нормальной, разве что порой он специально пытался сделать вид, что он слегка навеселе. Но я знала, как Колам пил раньше, и имела ясное представление о его возможностях.
Он отвел в сторону руку Ангуса, потянувшегося к бутылке:
— Здесь всего полбутылки. Я прикончу ее к вечеру.
— О! — Так вот почему меня попросили захватить с собой свой медицинский саквояж. Я потянулась, чтобы взять его. — Вам не нужно употреблять так много бренди. Скорее, вам поможет небольшая доза настойки опиума, — сказала я, перебирая свои многочисленные бутылочки. — У меня здесь…
— Я звал вас не для этого, — перебил он меня на полуслове. Если он мог скрывать свои мысли, то мог так же и высказывать их, когда считал нужным.
— Мне не составит труда достать опиум. Думаю, что в городе всегда найдется аптекарь, продающий его или маковый сироп, или даже неразбавленный опиум для такого случая.
Я закрыла крышку своего саквояжа и сидела, положив на него руки. Итак, он не желал временного забытья в состоянии опийного опьянения, пренебрегая обязанностями главы клана. Но если ему не требуется временное забвение, зачем я ему понадобилась? Или он желает вечного забвения? Я знала Колама Макензи. Его ясный безжалостный ум, в недрах которого созрел план устранения Джейлис Дункан, способен не щадить и себя самого.
Теперь мне все стало ясно. Он явился сюда, чтобы встретиться с Карлом Стюартом и окончательно решить, будут ли Макензи Леоха участвовать в восстании якобитов под руководством Карла. И если будут, то возглавит их Дугал. И тогда…
— Я всегда считала, что самоубийство — смертельный грех, — сказала я.
— Мне тоже так кажется, — заметил он с невозмутимым видом. — Грех гордыни — по меньшей мере. Я бы выбрал себе чистую смерть и в удобное для себя время. Однако думаю, что мне недолго придется страдать от такого греха, ведь где-то в возрасте девятнадцати лет я перестал верить в существование Бога.
В комнате было тихо. Лишь слышалось потрескивание огня и приглушенные звуки шутливой потасовки внизу. Я слышала его медленное, глубокое дыхание.
— Почему вы обращаетесь ко мне? — спросила я. — Вы правы, опиум можно достать где угодно, были бы деньги. А у вас они есть. И вы прекрасно знаете, что слишком большая доза может убить. И это будет легкая смерть.
— Слишком легкая. — Он покачал головой. — Меня мало что интересует в жизни. Но до самой смерти я хочу сохранить разум. Что же касается легкости смерти… — Он слегка повернулся на диване, не скрывая того, что испытывает при этом неудобство. — Сейчас я обрету ее.
Он кивнул на мой саквояж.
— Вы делились с мистрис Дункан своими познаниями в медицине. Я подумал, что вы, возможно, знаете, чем воспользовалась она, чтобы убить своего мужа. Это получилось быстро и надежно, — устало заключил он.
— Согласно решению суда, она использовала для этого колдовство. — «Суда, который приговорил ее к смерти в соответствии с вашим желанием», — мысленно добавила я. — Или вы не верите в колдовство? — спросила я.
Он засмеялся чистым, беззаботным смехом:
— Человек, который не верит в Бога, вряд ли поверит в существование сатаны, не так ли?
Я все еще медлила, но он обладал способностью беспощадно судить о людях, как и о себе самом. Прежде чем попросить меня об одолжении, он попросил у меня прощения и понял, что я умею ценить справедливость и могу прощать. И это, как он считал, правильно. Я открыла свой саквояж и вытащила маленький пузыречек цианида, который я держала, чтобы травить крыс.
— Благодарю вас, мистрис Клэр, — сказал он, снова переходя на официальный тон, хотя глаза продолжали улыбаться. — Если бы даже мой племянник не доказал вашу невиновность в Крэйнсмуире, я все равно не поверил бы, что вы ведьма. Я до сих пор не могу понять, кто вы и откуда взялись, но то, что вы не ведьма, я в этом твердо уверен. — Он помолчал, вздернув одну бровь, затем продолжил: — Я не думаю, что вы склонны мне объяснять, кто вы есть на самом деле.
Я минуту колебалась. Человек, который не верит ни в Бога, ни в черта, вряд ли поверит моему рассказу. Поэтому я слегка пожала ему руку и сказала:
— Считайте меня ведьмой. Это ближе всего к истине.
На следующее утро по дороге на внутренний двор я встретила на лестнице лорда Балмерино.
— О, мистрис Фрэзер, — радостно приветствовал он меня. — Я как раз вас ищу.
Я улыбнулась ему. Всегда веселый, жизнерадостный, он был одной из светлых личностей в Холируде.
— Надеюсь, вас не беспокоит дизентерия, лихорадка или оспа? — сказала я в ответ. — Не может ли это подождать немного? Мой муж и его дядя устроили турнир на шотландских мечах в честь дона Франсиско де ла Каэтано.
— Правда?! Должен сказать, что я и сам с радостью посмотрел бы его. Мне нравится смотреть на мужественных людей с мечом в руках, — сказал он. — Я отношусь с одобрением ко всему, что доставляет удовольствие испанцам.
— И мое тоже. — Считая, что разносить корреспонденцию его высочества внутри Холируда слишком опасно для Фергюса, Джейми теперь располагал только информацией, которую получал непосредственно от Карла, а ее было немало. Карл считал Джейми одним из своих ближайших друзей. Он был, наверное, единственным из всех шотландских военачальников, удостоившихся такой чести.
Поскольку деньги иссякали, Карл признался Джейми, что возлагает большие надежды на поддержу Филиппа — короля Испании, чьи последние письма в Рим Джеймсу были обнадеживающими. Дон Франсиско, хотя и не являлся в полном смысле слова посланцем короля, все же был одним из придворных Филиппа и мог бы по возвращении представить королю правдивую информацию по поводу якобитского восстания.
— Зачем я вам понадобилась? — спросила я у лорда Балмерино, когда мы вышли на дорожку, огибавшую фасад замка, направляясь к месту ристалища. Небольшая толпа зрителей уже собралась, но ни дона Франсиско, ни обоих участников турнира еще не было.
— О, — неожиданно вспомнив, лорд Балмерино полез в карман своего плаща, — ничего важного, дорогая леди. Я взял это у одного из своих посыльных, который получил их от своего родственника. Думаю, вы найдете их содержание забавным.
Он протянул мне небольшую папку небрежно отпечатанных бумаг. Похоже, это была прокламация, которая во множестве раздавалась в тавернах, вывешивалась на дверях и стенах домов в городах и деревнях.
«Карл Эдвард Стюарт, известный всем как Младший Претендент, — говорилось в листовке. — Да будет всем известно, что этот развращенный и опасный человек, незаконно высадившийся на берегах Шотландии, организовал мятеж и тем самым вверг население страны во все ужасы несправедливой войны». И дальше все излагалось в том же духе, а заканчивалось призывом ко всем честным гражданам «сделать все возможное, чтобы этот человек оказался в руках правосудия». Сверху на прокламации был помещен рисунок, надо полагать изображавший Карла. Он не особенно был похож на оригинал, но, несомненно, выглядел развращенным и опасным, — видимо, в задачу художника как раз и входило отразить именно эти черты Карла.
«Карл Эдвард Стюарт, известный всем как Младший Претендент, — говорилось в листовке. — Да будет всем известно, что этот развращенный и опасный человек, незаконно высадившийся на берегах Шотландии, организовал мятеж и тем самым вверг население страны во все ужасы несправедливой войны». И дальше все излагалось в том же духе, а заканчивалось призывом ко всем честным гражданам «сделать все возможное, чтобы этот человек оказался в руках правосудия». Сверху на прокламации был помещен рисунок, надо полагать изображавший Карла. Он не особенно был похож на оригинал, но, несомненно, выглядел развращенным и опасным, — видимо, в задачу художника как раз и входило отразить именно эти черты Карла.
— Это ничего, — произнес Балмерино, заглядывая в прокламацию через мое плечо. — Вот, взгляните сюда. Это я, — сказал он с видимым удовольствием.
На рисунке был изображен костлявый шотландец в шотландской шапочке, с густыми усами, мохнатыми бровями и безумным взглядом. Я внимательно посмотрела на лорда Балмерино, изысканно одетого, как и было принято при дворе, в бриджи и кафтан, сшитые из прекрасного материала, идеально сочетающиеся по цвету. Он смотрел на рисунок, задумчиво поглаживая свои круглые, тщательно выбритые щеки.
— Не знаю, — сказал он. — Но усы, несомненно, придают мне романтический вид, не правда ли? Только вот борода всегда отчаянно чешется. Мне кажется, я не смог бы носить бороду, даже из желания выглядеть экстравагантным.
Я перевернула следующую страницу и чуть не выронила всю пачку.
— Здесь они больше постарались, чтобы придать портрету вашего мужа большее сходство, — продолжал Балмерино, — но, конечно, у них наш дорогой Джейми похож на бытующее среди англичан представление о шотландском головорезе. Простите, дорогая, я не хотел вас обидеть. У него здесь внушительный вид великана.
— Да, — ответила я.
— Но ведь такой большой он не потому, что имеет обыкновение жарить и есть маленьких детей, — хохотнул Балмерино. — Я всегда считал, что он такой крупный благодаря какой-то особенной диете.
Насмешливый тон коротышки графа заставил меня здраво взглянуть на вещи. Лично мне все эти рисунки и дикие характеристики, сопровождавшие их, казались смешными, но я была озабочена тем, как отнесутся к этому простые люди. Многие, безусловно, поверят, к сожалению. Люди, как правило, охотно верят в плохое, и чем страшнее это плохое, тем больше к нему доверия.
— А вот это, мне кажется, вас особенно заинтересует, — произнес Балмерино, прервав мои мысли и вытаскивая из пачки предпоследний листок.
«Ведьма Стюарта» — гласил заголовок. На рисунке была изображена длинноносая женщина с пронзительными глазами. Ниже был помещен текст, в котором Карла обвиняли в привлечении «темных сил» для достижения своих целей. Призвав в помощницы знаменитую ведьму, властвующую над жизнью и смертью, а также способную навлекать неурожаи и гибель скота, Карл продал душу дьяволу и ему суждено «гореть в Вечном Огне».
— Это, по-видимому, вы, — сказал Балмерино. — Хотя, уверяю вас, дорогая, в портрете нет сходства с вами.
— Очень забавно, — сказала я, возвращая прокламации лорду и борясь с острым желанием вытереть руки о юбку. Мне сделалось нехорошо, но я заставила себя улыбнуться Балмерино. Он тревожно посмотрел на меня, затем крепко подхватил меня под руку:
— Не волнуйтесь, дорогая. Как только его высочество вернет корону, вся эта ерунда будет тут же забыта. Вчерашний злодей станет героем в глазах толпы. Я наблюдал это не раз.
— А что, если его высочество не вернет корону… — пробормотала я.
— А если все наши усилия, к несчастью, окажутся напрасными, — сказал Балмерино, словно прочитав мои мысли, — содержание этих листочков обернется самой незначительной из всех наших неприятностей.
— К бою! — С этим традиционным девизом Дугал принял обычную позу дуэлянта, боком к своему противнику, со шпагой наготове. Вторая рука изящно поднята вверх с опущенной вниз ладонью, долженствующей продемонстрировать, что она не таит никакой угрозы для противника.
Клинок Джейми скрестился с клинком Дугала, послышался звон металла.
— Я готов! — Джейми поймал мой взгляд, и я заметила усмешку на его лице. Таков был обычный ответ на вызов соперника, принятый в клане Джейми.
На какой-то миг мне показалось, что это не так, и я невольно ахнула, когда Дугал сделал выпад, но Джейми был начеку, и когда клинок Дугала рубанул по тому месту, где только что стоял Джейми, его уже там не было. Шаг в сторону, короткий удар, ответный выпад — и с резким скрежетом шпаги скрестились почти параллельно друг другу. В таком положении они оставались всего лишь секунду, противники отступили на должное расстояние друг от друга и возобновили схватку.
То скрещивая шпаги, то нанося колющие удары, то защищаясь и делая выпады в терции, Джейми приблизился вплотную к Дугалу, быстро повернулся кругом, так что его зеленый килт взвился колоколом. Защитный удар и финт, и быстрый удар вверх отбросил шпагу противника, и Дугал ринулся вперед, начав теснить Джейми назад.
Мне был хорошо виден дон Франсиско, стоявший на противоположной стороне двора с Карлом, Шериданом, престарелым Туллибардином и другими. Губы испанца кривились под напомаженными усами, и я не могла понять, выражает ли он этим восхищение игроками или это его обычная высокомерная ухмылка. Колама не было видно. И я этому не удивлялась. Скорее всего его слишком утомил долгий путь в Эдинбург.
Оба искусные вояки, и дядя и племянник были левшами. Сегодня они демонстрировали свое мастерство, тем более впечатляющее, что они вели поединок в соответствии с самыми строгими французскими правилами дуэли на шпагах, однако пользовались при этом не тонкими шпагами, являвшимися непременным атрибутом костюма истинного джентльмена, и не солдатскими саблями. Вместо этого у них в руках были шотландские стальные палаши, длиной в добрый ярд с плоским клинком, которым можно было разрубить человека от макушки до самой шеи. Они управлялись с этим тяжелым оружием с грациозностью, недоступной слабым людям.
Я заметила, что Карл что-то шепчет на ухо дону Франсиско и тот кивает ему в ответ, не отрывая глаз от сражающихся. Между тем Джейми и его дядя, не уступавшие друг другу в комплекции и проворстве, делали вид, что пытаются убить друг друга. Дугал был учителем Джейми. И им не раз приходилось использовать свое мастерство на практике, сражаясь с противником спина к спине или плечо к плечу. Каждый из них знал особенность стиля другого, как своего собственного. По крайней мере, я надеялась на это.
Дугал демонстрировал свое превосходство с удвоенной силой, вынуждая Джейми пятиться к изгороди площадки для ристалища. Джейми быстро шагнул в сторону, отбил удар Дугала, затем сделал выпад вперед с такой скоростью, что лезвие его палаша прошло сквозь ткань правого рукава Дугала. Послышался треск, и белая полоска ткани затрепетала на легком ветерке.
— О, блестящий удар, сэр! — Я обернулась посмотреть, кто это говорит, и увидела стоящего у меня за спиной лорда Кильмарнока. Серьезный человек, с открытым лицом, лет тридцати с небольшим, и его малолетний сын Джонни тоже жили в замке.
Мальчик повсюду следовал за отцом, поэтому сейчас я поискала его глазами. Долго искать не пришлось. Он оказался рядом с отцом и, затаив дыхание, следил за ходом поединка. Его черные глаза неотрывно следовали за Джейми. Я нахмурилась и погрозила ему.
Джонни, преисполненный гордости от того, что является наследником Кильмарнока, а еще более от того, что в возрасте двенадцати лет может отправиться с отцом на войну, пытался верховодить другими мальчишками. Они же, как это свойственно мальчишкам, либо просто игнорировали его, либо, улучив момент, когда хотя бы на короткое время он останется без отцовской защиты, преподать ему урок на свой особый манер.
Фергюс, естественно, принадлежал к числу последних. Ему довелось как-то услышать замечание Джонни по поводу «беретных лэрдов»[2], и он воспринял это — и вполне справедливо — как оскорбление Джейми. Несколько дней назад попытка Фергюса отомстить обидчику в замковом саду была пресечена кем-то из оказавшихся там взрослых. Джейми сделал ему небольшое физическое внушение, а потом объяснил, что преданность — замечательная черта и он ее высоко ценит, а вот глупость — нет.
— Этот парень на два года старше тебя и на два стоуна[3] весит больше, — сказал Джейми, потрепав его по плечу. — Не думаешь ли ты, что мне будет приятно, если тебе снесут голову? Твое время еще придет, а пока прикуси язык и жди.
Фергюс кивнул, вытирая грязное от слез лицо подолом рубашки, но я сомневалась, что слова Джейми произвели на него большое впечатление. И сейчас меня настораживал азартный блеск его широко открытых глаз, когда он смотрел то на Джейми, то на Джонни. И я подумала, что если бы Джонни был немного посообразительней, он встал бы между своим отцом и мною.