Однако проникнуть в суть отношений когтевского «внучка» со своим «дедушкой» кавалерийским наскоком не удастся. Только нарисуюсь и распугаю всех карасей в луже. Здесь нужна серьезная информационная подготовка, времени на которую у меня нет.
Существует также факт учебы Когтя и Сапера в одной школе и одном классе. Факт любопытный, но не больше.
Возможность копать информацию со стороны школы, расспрашивая бывших учителей и одноклассников Сапера и Когтя, не вызывала у меня никакого энтузиазма. С той поры, как они окончили школу, прошло лет двадцать.
Все это была сплошная ретроспекция, а меня интересовал сегодняшний день.
А сегодня была середина четверга, и флажок на моих часах уже колебался, хотя и не повис еще в отчаянном цейтноте. Но действовать нужно было энергично.
Самые информированные люди на свете вовсе не обладатели почетных красных пиджаков из интеллектуального казино «Что? Где? Когда?», как считают некоторые наивные телезрители, а старички и старушки, сидящие целыми днями у подъездов наших домов.
Они знают все то, что знают телевизионные интеллектуалы, и все то, чего те не знают: тайные пружины политических и экономических шагов руководителей нашего государства, тайную закулисную жизнь всех хоть сколько-нибудь популярных в России людей, тайный смысл всех традиционных примет и нетрадиционных знамений, но главное, они знают все или почти все о своих соседях.
В расчете на последнее обстоятельство я и направилась вдоль саперовского дома к лавочке у подъезда, в котором находилась его пустующая квартира.
На лавочке величественно восседал царственной осанки мужчина неопределенного пенсионного возраста и с видом полного равнодушия следил за моими действиями, для него, конечно же, непонятными.
Подойдя к подъезду, я достала записную книжку, которая, собственно, была девственно чиста и только что куплена мною в газетном киоске, — я никогда ничего не записываю: ни телефонов, ни адресов, ни каких-либо фактов, чтобы навсегда избавить себя от всяких неожиданных проблем, связанных с утерей или кражей записной книжки.
Старательно продемонстрировав, что сверяю адрес со своими записями, я минуты две поизучала список жильцов на дверях подъезда. Фамилии «Сапелкин» я в списке не нашла, что меня не особенно удивило, так как список был ровесником самого дома. Затем прикурила сигарету и уселась рядом со старичком.
— А что, отец, — начала я, сама несколько поражаясь своему подсознательному высокомерию, — богатые люди в вашем доме есть?
Старичок не удостоил меня взглядом, но покосился на кучку иномарок, сгрудившихся на обнесенной сеткой автостоянке посреди двора.
Склероз, слава Богу, уже произвел неизбежную ампутацию его памяти, и он не уловил признаков классического начала в моем вопросе.
«Кому и ларечник — богач», — ответила я сама себе, чтобы избавиться от навязчивых литературных аллюзий.
Помолчали.
Он явно ждал продолжения, и я не стала затягивать паузу.
— Извини, отец, не представилась. Лариса Крейслер, районный налоговый инспектор, — как можно жестче произнесла я, мимоходом посожалев, что жара не позволила мне вырядиться в кожаную куртку. Я встала и резко протянула ему руку.
Он вынужден был ее пожать, хотя сделал это, все еще не глядя на меня и в явной растерянности соображая, откликаться на контакт или нет. Не дожидаясь его непредсказуемого решения, я продолжила вторжение в его сознание.
— Знаю, не любит нас народ. Но кому-то надо и дерьмо вывозить. У вас-то, надеюсь, с уплатой налогов все в порядке?
— Пенсия не облагается, — пискнул он наконец высоким, хорошо поставленным, хотя и по-старчески вибрирующим голосом.
«Да ты, отец, когда-то был оратором», — отметила я про себя, демонстративно записывая номера иномарок в свой блокнотик.
— Зато сверхприбыль облагается, — буркнула я ему в ответ и выразительно кивнула в сторону подъезда. Что я имела в виду, известно было, наверное, только Господу Богу.
Однако старичок прекрасно меня понял.
— Вот к нему и подымись. И спроси, на какую-такую зарплату он себе целый этаж отгрохал…
Через двадцать минут я сунула в карман исписанный совершенно ненужными мне подробностями жизни не только наглого владельца третьего этажа, но и состоятельных обитателей квартир на восьмом, шестом (!) и втором и прервала разошедшегося старичка-обличителя возгласом: «На сегодня хватит. Вызываю опергруппу».
Решительным шагом я отправилась за мифической опергруппой, сопровождаемая выкриками скрипучего тенорка:
— А Уваров из второго подъезда у себя вместо пола аквариум сделал. Говорят, ему этот аквариум дороже самой квартиры встал. Воды напустил, зверья всякого морского насажал. Теперь ходят, а у них под ногами крабы ползают да пираньи какие-то. Тьфу ты, прости Господи…
Еще одно правило работы сыщика: выслушивай все, что интересно твоему собеседнику, а не только то, что нужно тебе. Иначе ты ничего не услышишь.
Среди кучи доносов об уровне расходов своих соседей обладатель старческого тенорка поведал мне, что Димка с шестого этажа тоже деньги тратит не считая.
«И баба у него такая же, и дочь тоже деньгами развратили: в школу на такси ездит, а однажды ее домой рейсовый автобус привез. Прямо к подъезду, вместе с пассажирами. Она водителю его месячную зарплату за проезд кинула. Только они здесь не живут уже, опоздала его за руку ловить. Они теперь по заграницам жить будут. Димка месяц назад и бабу свою, и дочку на какие-то острова увез. Майямские, что ли? А вернулся оттуда один, их там оставил. Сам — квартиру продал, а мебель, там, обстановку баба его еще раньше продала, — и тоже пропал. К ним уехал».
Я не разделяла уверенности моего информатора, что Сапер уехал за границу. Если это так, то Коготь или не знает об этом, или, наоборот, знает, но зачем-то морочит мне голову.
Второй вариант был совершенно необъясним с рациональных оснований, а первый — слишком маловероятен, хотя и имел право на существование.
А что? Может быть, Сапер и вправду «сделал ноги», прихватив у Когтя что-нибудь весьма ценное, а взбешенный Коготь не нашел ничего лучшего, чем поручить его розыски мне? Но зачем тогда вся эта комедия с фотографиями? И явная дезинформация о покупке авиационного завода?
Нет, слишком уж неадекватно в таком случае ведет себя Коготь.
Здесь что-то другое. Но что?
Единственная возможность распутать этот клубок — это понять поведение Когтя.
А имею я такую возможность?
Честно говоря, нет.
Слишком мало информации, чтобы разобраться в ситуации.
«Вот и продолжай ее собирать, пока есть время», — отдала я сама себе приказ, и у меня тут же сложилось решение: поговорить с женой Когтя.
Когда человек страдает от неудовлетворенности своей жизнью, он часто начинает говорить откровенно. А если он еще и пьян, то говорит очень откровенно, совершенно бесстыдно «раздеваясь» перед собеседником.
Как бы цинично это ни выглядело, я рассчитывала, что Людмила Анатольевна окажется пьяна.
На этот раз я решила прийти открыто.
Хотя на лавочках у ворот соседних домов по-прежнему никого не было, меня не прельщала возможность преодолеть решетку ворот когтевского дома опробованным уже способом.
Я уже довольно долго жала кнопку обнаруженного мною на стойке ворот сигнала домофона и даже засомневалась, что он вообще работает, когда заметила, что ворота не заперты, а только плотно притворены.
Что ж, придется и второй раз войти в дом непрошеным гостем.
Обстановка во дворе нисколько не изменилась, только над трупом немецкой овчарки заметно прибавилось жужжащих зеленых мух.
Дверь в дом тоже оказалась не запертой, и это меня насторожило: не лезу ли я в ловушку. Но, поразмыслив, отбросила такую возможность. Просто рано еще устраивать на меня облаву, отведенный мне срок еще не прошел, и куда бы я ни вторгалась, я выполняю заказ самого Когтя.
Я решительно взялась за ручку двери, сделанную в форме двухголовой змеи, одна голова которой торчала вверх, а другая — вниз.
В просторной прихожей, по которой при желании можно было спокойно разъезжать на мотоцикле, я остановилась и громко позвала единственную, как я уже знала, обитательницу пустого дома:
— Людмила Анатольевна!
Мой голос утонул в лабиринтах безжизненных комнат.
Решив начать поиски обитательницы дома с ее спальни, я поднялась на третий этаж в надежде застать ее в стельку пьяной в своей кровати.
Но спальня оказалась пуста, хотя и обнаруживала следы недавнего присутствия ее хозяйки: беспорядок остался беспорядком, но его структура явно изменилась. Память на такие вещи у меня фотографическая. Сотовый телефон, например, оказался уже на полу, метрах в трех от кровати, а его место на подушке заняла вытряхнутая из сумочки косметика. Сама сумочка валялась рядом с кроватью.
Не знаю почему, я вспомнила любителя кроссвордов с его чрезвычайно развитой чувствительностью и совершенно немотивированно пожалела, что затеяла свой второй визит в этот дом.
Выйдя из спальни и намереваясь обшарить последовательно все комнаты и подсобные помещения, рассчитывая в одном из них обнаружить Людмилу Анатольевну Когтеву в бессознательно-пьяном состоянии, я обратила внимание на какой-то предмет, валявшийся на полу в дальнем конце коридора.
Подойдя ближе, я увидела, что это женское платье.
Черные женские трусики, висевшие на ручке одной из дверей, подсказали мне дальнейшее направление поисков.
Я засомневалась, что делать дальше?
Из-за двери слышалось характерное журчание воды.
Ломиться в ванную мне не хотелось, хотя будь на месте жены Ивана Дмитриевича Когтева он сам, я бы именно так и поступила. А ничего другого я придумать не могла.
Я уже настроилась просто подождать какое-то время, как вдруг мной овладело странное чувство неуютного одиночества и даже смертельной тоски от этой своей работы, связанной с непрошеными визитами, преодолением заборов, необходимостью кого-то разыскивать, преодолевать чье-то сопротивление, стрелять в кого-то, самой уворачиваться от выстрелов, быть постоянно настороже, принюхиваться, присматриваться, прислушиваться к своим ощущениям…
Внезапно я поняла, что это мое состояние связано со звуком льющейся воды. Что-то в нем было ненормальное, неправильное. Он был слишком равномерным…
Рванув на себя дверь ванной, я уже была готова к тому, что я там увидела.
Людмила Анатольевна Когтева лежала в ванне, заполненной розовой от крови из перерезанных вен водой.
На лице ее была счастливая улыбка. В глазах, устремленных куда-то в потолок, светилась радость избавления. Вода из крана уходила в раковину с равномерным утробным урчанием. Правая рука свешивалась через край ванны и лежала на горлышке коньячной бутылки.
Абсолютно ни на что не надеясь, я все же приложила пальцы к ее виску.
Височная вена была безжизненна.
Эта женщина решила все свои проблемы.
Я прикрыла ей веки, оставив ее наедине со своей радостью, закрутила кран, протерла его своим носовым платком и прикрыла за собой дверь.
Информация, полученная мною на этот раз, была однозначной.
Глава 6
Около семи вечера я уже сидела в машине напротив входа в шестнадцатиэтажку. А на четырнадцатом этаже маялся в ожидании охранник, с которым мы сегодня утром так мило и, главное, так информативно побеседовали.
И он, и я жаждали встречи.
Утром он мне очень понравился.
Не думаю, что на меня повлияла его ирония, но я тоже ни на секунду не поверила в сказку о готовящемся нападении чеченцев на «Зону отдыха». Коготь слишком увлекся постановкой спектакля по сочиненной им самим пьесе. Не могу пока судить, какой из него драматург, поскольку финал мне еще не известен, но постановщик он неважный.
И сейчас я внесу в его постановочный план свои коррективы. Потому что не мог он предположить, что его же охранник пригласит меня на свидание в его офисе. А значит, это мое посещение его конторы будет для него неожиданным.
Я сидела в машине и наблюдала, как робкая струйка закончивших рабочий день сотрудников мелких, средних, крупных и очень крупных фирм, вытекающая из дверей шестнадцатиэтажного здания, набирает силу, становится бодрым ручейком, впадающим в людское полноводье вечерних тарасовских улиц. Рабочий день, видно, заканчивался в разное время, поскольку ручеек то пересыхал, то вновь резво устремлялся в людской водоворот.
Наконец на ступеньках парадного входа показались знакомые фигуры омоновцев из «Зоны отдыха». Перекинувшись парой каких-то фраз, охранники втиснулись в поджидавший их прямо напротив выхода старенький «Москвич» и укатили.
Минут через десять вышла и секретарша. На улице она уже не казалась такой затравленной, но через каждые пять шагов тревожно оглядывалась, словно ожидая нападения.
Я сделала двухминутную паузу и решительно двинулась навстречу потоку клерков, выползавшему из дверей здания и рассасывающемуся по припаркованным поблизости автомобилям.
Мое движение против течения, конечно же, привлекло внимание охранника, сидевшего в своей каморке у турникета на входе. Но он был занят прощальным вечерним трепом со знакомыми клерками и ничего не сказал, а лишь тормознул турникет, бросив на меня вопросительный взгляд. Движение наружу остановилось, тут же создав у турникета небольшую толкучку.
— Ключи с собой уволокла, — недоуменным тоном — как, мол, со мной такое случилось, видно, совсем заработалась, — сообщила я ему и позвенела перед его носом ключами от своей квартиры.
Я видела, что он хотел что-то у меня уточнить, наверное, узнать, из какой я фирмы, но стоявший в дверях каморки парень отвлек его вопросом: «Ну, так что, в субботу поедем?», и он потерял ко мне интерес.
Турникет был свободен, жужжавшее скопление окончившего работу народа устремилось на улицу, а я наконец-то оказалась перед лифтом.
Вверх я ехала совершенно одна и гораздо быстрее, чем утром, до четырнадцатого этажа лифт ни разу не остановился.
Едва выйдя из лифта, я услышала бодрый голосок своего Ромео, напевавшего что-то невразумительное, но энергичное и ритмичное, красноречиво говорящее о его потенции. Преодолев последний поворот коридора, я до того была шокирована открывшейся картиной, что даже на секунду приостановилась.
Посреди коридора перед барьерчиком охранника стояли три стула, сервированные, если можно так сказать, на две персоны. На одном стояла бутылка водки, два пластмассовых одноразовых стаканчика, две чайные чашки и банка кофе. На полу электрочайник, в какой-то непонятной посудине — огурцы, помидоры, зеленый лук и буханка черного хлеба. Дополняла картину открытая банка чего-то там в томате. Второй стул предназначался, очевидно, для меня, поскольку был свободен. А на третьем сидел мой утренний сексуально озабоченный поклонник в одних плавках.
Его физиономия просто сияла от счастья.
На ручке дверей офиса за его спиной я увидела висящий на ремне автомат.
— Ну, вот это ништяк! — увидев меня, заорал он, нисколько, по-видимому, не заботясь о том, что его слышно этажах на восьми кроме четырнадцатого.
Я совершенно не предполагала, что принимать меня будут в коридоре, и не была готова к такому повороту событий. Хотя в принципе мизансцена меня устраивала.
Пришлось импровизировать на ходу.
— Ты что это, решил мне сразу всю свою мощь продемонстрировать? — как можно саркастичнее ответила я на его возбужденное приветствие и с кривой улыбкой смерила его взглядом, стараясь подчеркнуто смотреть сверху вниз.
Он сразу же закомплексовал по поводу своего роста и моментально потух.
— Да тут жара, блин… — пробормотал он и неожиданно поежился.
Как я и предполагала, он зациклился на себе и утратил присущую ему чувствительность. По крайней мере, я на это сильно рассчитывала.
Однако пережимать тоже нельзя. Надо его подбодрить.
— Ты прав, жара ужасная… — в тон ему пробормотала я и через голову стянула с себя платье, оставшись в более чем откровенных трусиках типа «для тебя, любимый». Надо ли добавлять, что никакого бюстгальтера на мне, конечно же, не было.
По-моему, он вообще перестал что-либо соображать. Он уставился на мои груди и секунд двадцать не сводил с них глаз. Ну, я его понимаю, есть на что посмотреть. Но потом он вновь меня удивил.
Он поднял взгляд и смотрел мне в лицо слегка удивленными глазами, но не бегал ими вверх-вниз, как это было с большинством мужчин, перед которыми я появлялась обнаженной. У меня даже появилась характерная тяжесть внизу живота, и я чуть было не отказалась от своего первоначального плана, увидев перед собой несомненного мужчину, а не его подобие.
Но колебалась я не больше секунды. Дело есть дело.
— Давай выпьем, что ли, — хрипло произнес он, хотя ясно было, что хотелось ему вовсе не выпить.
— Все равно жарко, — сказала я, не обращая внимания на его слова. — А почему ты здесь устроился? Там же кондиционер есть.
Произнося это, я направилась к двери офиса за барьерчиком.
Он хотел что-то или объяснить, или возразить, но в этот момент я, проходя мимо него, задела соском за его плечо. Он вздрогнул и захлопнул открытый уже было рот.
— Дивана там, конечно, нет, — продолжала я свою травлю ни в чем не повинного человека, — но есть хотя бы стол.
Я обернулась и смерила его взглядом.
— Причем как раз под твой рост…
Вероятно, он представил в картинках, как он сдернет с меня трусики, посадит на стол… В общем, сомнений у него больше не осталось.
Не знаю, какую из своих инструкций нарушая, он нырнул за барьер, защелкал какими-то выключателями, снял телефонную трубку, набрал одну девятку и положил трубку на стол. «Телефон теперь вроде бы не работает, а он как будто бы и ни при чем, — сообразила я, — всегда можно сослаться на неполадки на станции».