"У сноу нет никого кого бы он мог использовать против меня"
"Я удивлена что он просто не убил тебя" говорю я.
"О нет, это был пример. Человек, который покажет пример для таких молодых Финников, Джуанн и Кашемиров. Что может случиться с победителем который создает неприятности" говорит Хэймитч.
"Но он знал, что у него не было никаких рычагов воздействия на меня".
"Пока Пит и я не появились," говорю я мягко.
В ответ я не получила даже малейшего движения плеча.
Работа сделана, и нам с Финником ничего другого не остается, как просто ждать.
В Управлении мы стараемся заполнить мучительные минуты ожидания. Вяжем узлы. Раскидываем наш обед вокруг наших тарелок. Пытаемся отвести мысли от возможного обстрела.
Из-за опасности разоблачения, нет никакой связи с командой спасения.
В 15:00, в нужный час, мы тихо ждем позади комнаты, полной экранов и компьютеров, и наблюдаем как Бити и его команда пытаются доминировать на радиоволнах.
Его обычные короткометражные заставки заменяются блоком Я никогда не знал.
Большая часть моего интервью сокращается, достаточно показать, что я жива и все еще не сдаюсь.
История распутства Финика и окровавленный Капитолий становится сенсацией дня.
Что это, Бити усовершенствовал свои умения? Или специалисты в Капитолии слишком поражены рассказами Финника, чтобы отразить попытки выйти в эфир? В течении следующих 60-ти десяти минут, Капитолий поочередно ведет трансляцию их обычных новостей, Финника, и черных заставок. Но технические специалисты мятежников заметно доминируют, и к счастью сейчас держут полный контроль атаки на Сноу.
"Все, хватит!" говорит Битти, подымая свои руки вверх, уступая право трансляции Капитолию.
Он протирает тряпкой лицо.
"Если они не выбрались к этому моменту, то они все мерты."
Он поворачивается на своем стуле, чтобы увидеть реакцию Финника и мою на его слова.
"Все же это был хороший план, Плутарх показывал его тебе?" конечно нет.
Бити отводит нас в другую комнату и показывает план того, как команда, с помощью мятежников, попытается - попытались - освободить победителей из подземной тюрьмы. Похоже что нападение включает в себя газовую атаку через вентиляционную систему, прекращение подачи электроэнергии, взрыв бомбы в правительственном здании, в нескольких милях от тюрьмы, и последнее это прорыв в эфир. Битти доволен, что мы находим план нападения очень запутанным, так как наши враги его тоже не смогут проследить.
"Как твой трюк с электрической ловушкой на арене?" спрашиваю я.
"Именно так. И посмотри как отлично это сработало?" говорит Бити.
Ну...не очень, я думаю.
Финник и я стараемся держаться в зале Управления, так как первые известия от команды спасения будут известны именно здесь, но нас выгоняют, потому что ведется очень серьезное военное мероприятие. Мы отказываемся покинуть Управление и закончить тем, что мы ждем новостей в комнате с колибри. Вязание узлов. Нет слов. Тик-так. Это часы. Не думай о Гейле. Не думай о Пите. Вязание узлов. Мы не хотим ужинать. Пальцы ободраны и кровоточат. В конце концов Финник сдается и принимает сутулую позу, ту, которую он занял, когда напали сойки-говоруны. Я сделала свою миниатюрную петлю. Слова "Виселицы" проигрываются в голове. Гейл и Пит. Пит и Гейл
"Финник ты сразу влюбился в Энни? " Спросила я.
"Нет. "
Проходит много времени прежде, чем он добавляет, "Она завладела мной."
Я заглядываю к себе в душу, но в настоящее время единственный человек, которой завладел моими мыслями это Сноу. Уже должно быть полночь, и возможно уже наступил следующий день, когда Хеймич резко открывает дверь.
"Они вернулись. Им нужна медицинская помощь."
Из моего рта вырывается море вопросов, но от обрывает меня : "Это все что я знаю".
Я хочу бежать, но реакция Финника настолько странная, как будто он потерял способность передвигаться. Я беру его руку, и веду его, как маленького ребенка. Через Управление Обороны в лифт, который доставляет нас в больничное крыло. В этом месте стоит невероятный шум от распоряжений докторов и раненых которых везут через комнаты. Мы замечаем изнеможенную молодую девушку с выбритой головой без сознания, которую везут на каталке. На теле ушибы и медленно сочащиеся струпья. Джоанна Мейсон. Кто фактически знал тайны повстанцев. И по крайней мере одна была обо мне. И вот как она поплатилась за это. И вот как она поплатилась за это.
Через дверной проем я мельком вижу Гейла, раздетого до пояса, пот течет по его лицу, в то время как доктор удаляет длинным пинцетом что-то из-под лопатки. Ранен, но жив. Я зову его, двигаюсь к нему, пока медсестра не подталкивает меня обратно, не разрешая мне пройти.
"Финник!" Что-то между воплем и криком радости.
Прекрасная, несколько потрепанная молодая женщина - темные запутанные волосы, глаза цвета морские волны - бежит к нам завернутая в простыню.
"Финник!" И вдруг, ни на что в мире не похоже как эти двое рассекают пространство, чтобы достичь друг друга. Они сталкиваются, обнимаются, теряют равновесие, и в конце концов падают на стену, где и остаются. Цепляясь за это мгновение. Это не передать словами. Муки ревности поражают меня. Ни к одному из них, а к их уверенности. Никто не может сомневаться в их любви.
Боггс, выглядит немного потрепанным, но он не пострадал, находит Хеймитча и меня.
"Мы всех достали от туда. Кроме Енобарии. Но так как она из Второго, мы сомневаемся, что ее вообще удерживали. Пит в конце коридора. Эффекты от газа только начал проходить. Тебе следует быть здесь, когда он проснется."
Пит. Жив и здоров, может быть не очень здоров, но живой и здесь. Подальше от Сноу. В безопасности. Здесь. Со мной. Через минуту я смогу дотронуться до него. Увижу его улыбку. Услышу его смех. Хэмитч улыбается мне.
"Ну, заходи," говорит он.
У меня немного кружится голова. Что я скажу? О, кого интересует, что я скажу? Пит будет рад , независимо от того, что я делаю. Он, вероятно будет целовать меня в любом случае. Интересно, если я буду чувствовать себя как после тех последних поцелуев на пляже на арене, те о которых я не смогла позволить себе думать до сих пор. Пит уже не спит, сидит на краю кровати, изумленно наблюдая за тем, как три врача проверяют его глаза с помощью фонарика и меряют пульс. Я разочарована, что мой лицо он не увидел первым. когда проснулся, но он видит его сейчас. Черты его лица выражают недоверие и что-то более глубокое. Я не могу найти себе место. Желание? Отчаяние? Конечно, и то и другое, поскольку он отталкивает докторов, вскакивает с кровати и идет ко мне. Я бегу к нему с широко раскрытыми руками - обнять его. Его руки дотрагиваются до меня и я думаю, что он хочет потрогать мое лицо. Мои губы только формируют его имя, когда его пальцы хватают меня за горло….
13
Холодный воротник впивается мне в шею и вызывает неконтролируемую дрожь. По меньшей мере, я уже не в закрытой трубе, пока машины суетятся вокруг меня. Я слышу потусторонний голос, говорящий мне дышать, в то время как я пытаюсь убедить себя, что все еще могу дышать. Даже сейчас, когда я уверенна, что мне не угрожает опасность, я испытываю нехватку воздуха. Основные беспокойства медицинской команды по поводу повреждения спинного мозга, дыхательных путей, вен и артерий уже прошли. Ушиб, охриплость, боль в гортани, этот странный кашель - все это мелочи. Я буду в порядке. Сойка-пересмешница не потеряет свой голос. Я хочу спросить, где доктор, который определит, не сошла ли я с ума? Я думаю, что я не могу говорить.
Я не могу даже поблагодарить Боггса, когда он приходит навестить меня. Чтобы осмотреть меня и сказать, что он видел намного худшие последствия у солдат, которые в процессе обучения изучают приемы удушья. Боггс тот, кто вырубил Пита с одного удара прежде, чем был бы нанесен непоправимый урон. Я знаю, что Хеймитч пришел бы мне на помощь, если бы он был подготовлен. Застать врасплох и Хеймитча и меня - редкая вещь.
Но мы были настолько поглощены спасением Пита, замученного Капитолием, что восторг от того, что мы получили, ослепил нас. Если бы я встретила Пита одна, он убил бы меня. Теперь он безумен. Нет, не безумен, напоминаю я себе. Одержим. Это слово, я услышала в разговоре Плутарха и Хеймича, когда вертелась в прихожей. Одержим. Я не понимаю, что это значит. Прим появилась сразу после нападения, и все время была рядом, насколько это было возможно. Она укрывает меня еще одним одеялом: «Я думаю, они скоро снимут воротник, Китнисс. И потом тебе не будет так холодно».
Моей маме, которая помогала в хирургии, все еще не сообщили о нападении Пита. Прим берет мою руку, зажатую в кулак, и массирует ее, пока кулак не разжимается и кровь снова начинает поступать в мои пальцы. Она проделывает тоже самое со второй рукой, когда появляются доктора. Они снимают воротник, и дают мне что-то от боли и опухоли. Я лежу так, чтобы не ухудшить раны на моей шее. Плутарх, Хеймитч, и Бити ждали в холе, пока врачи разрешат им повидаться со мной. Я не знаю, сказали ли они Гейлу, но так как его здесь нет, то я думаю, что нет. Плутарх провожает докторов к выходу и пытается заставить Прим уйти, но она говорит: «Нет. Если Вы заставите меня уйти, то я пойду прямо в хирургию и расскажу маме обо всем, что произошло. Я предупреждаю, что она не долго думая заявит, что распорядитель игр посягал на жизнь Китнисс. Особенно, когда вы проявили такую плохую заботу о ней.»
Плутарх выглядит оскорбленным, а Хеймич хихикает.
"Позволь ей остаться, Плутарх", -говорит он. Прим остается.
"Китнисс, действия Пита шокировали всех нас," -говорит Плутарх.
"Мы не могли помочь, но заметили его ухудшение в последних двух интервью. Очевидно, что он был подвержен жестоким испытаниям, и мы не учли его психологическое состояние.
Теперь мы полагаем, что могло случиться кое-что ещё.
То, что Капитолий подвергал его довольно необычной технике, известной как налет. Бити?"
"Извини",-говорит Бити, "но я не могу рассказать всю специфику, Китнисс. Капитолий очень скрывает эту форму пытки, и я полагаю, что результаты непредсказуемы. Вот что мы знаем. Это - тип выработки условного рефлекса на страх. Термин Hijack происходит от древнеанглийского слова, которое означает 'захватить,' или еще лучше, 'завладеть'. Мы полагаем, что это было выбрано, потому что техника вовлекает использование яда ос-убийц. На твоих первых Голодных Играх тебя ужалили, и в отличие от большинства из нас, ты на практике узнала какой эффект оказывает яд. Ужас, галлюцинации, кошмарные видения, где я теряю тех, кого люблю.
Поскольку яд предназначается для той части мозга, где обитает страх. Я уверен, что ты помнишь, как пугающе это было. В последствии, у тебя было умственное помешательство?" спрашивает Бити.
"Невозможно разобрать, что правда, и что ложь? Большинство людей, которые были ужалены и выжили, рассказывали что-то в этом роде."
Да. То столкновение с Питом. Даже после того, как я пришла в себя, я не была уверена, спас ли он мою жизнь, отвлекая Катона, или мне это приснилось. "Отзыв дать очень трудно, потому что воспоминания могут быть изменены." - Бити стучит по своему лбу.
«Реальность изменена и искажена».
«Теперь предположите, что я прошу вас вспомнить кое-что - или словами или заставляя Вас смотреть запись этого события- и в то время, как это воспоминание освежено, я заражаю Вас ядом ос-убийц. Его недостаточно чтобы вызвать трехдневное затемнение сознания. Достаточно только придать воспоминаниям страх и сомнения. И это - то, что Ваш мозг действительно запоминает надолго".
Мне становится плохо. Прим задает вопрос, который вертелся у меня в голове.
"Это они сделали с Питом? Взяли его воспоминания о Китнисс и сделали их страшными?"
Бити кивает: «Такими страшными, что он увидел в ней угрозу для жизни. Поэтому он может попытаться убить ее. Да, это наша последняя теория».
Я закрываю лицо руками, потому что это не правда. Этого не может быть. Кто-то заставил Пита забыть, что он любит меня, но никто не мог этого сделать.
"Но вы можете полностью восстановить его, правильно?" -спрашивает Прим.
"Хм. Только очень небольшую часть",- отвечает Плутарх.
«Может попытки реабилитировать одержимого и были раньше, но мы не имеем доступ к такой информации."
"Ну, вы ведь собираетесь попробовать, не так ли?" -настаивает Прим.
"Вы ведь не собираетесь запереть его в какой-нибудь палате для буйных и оставить его страдать?"
"Конечно, мы попробуем, Прим," - отвечает Бити, "Мы просто не знаем, до какой степени мы преуспеем.
Если это вообще возможно».
Я предполагаю, что от страшных воспоминаний тяжелее всего избавиться. Они одни из тех, которые лучше всего запоминаются.
"И, кроме его воспоминаний о Китнисс, мы не знаем, какие еще воспоминания затронуты," -говорит Плутарх, "Мы собираем команду психиатров и военных профессионалов, чтобы придумать контратаку. Лично я чувствую, что он полностью восстановится».
"Серьезно?" спрашивает Прим язвительно.
"И что ты думаешь об этом, Хеймич?"
Я немного разжимаю руки и сквозь образовавшуюся щель вижу его лицо. Он измучен и удручен, но он соглашается, "Я думаю, что Питу будет намного лучше. Но я не уверен, что он когда-нибудь станет прежним."
Я соединяю руки, закрывая лицо, отгораживаюсь от всех.
"По крайней мере, он жив,"- говорит Плутарх, теряя терпение.
"Сегодня ночью Сноу в прямом эфире казнил стилиста Пита и его подготовительную команду. Мы понятие не имеем, что стало с Эффи Бряк. Пита основательно потрепали, но он здесь, с нами. И это определенно лучше, чем двадцать часов назад. Давайте не забывать об этом, хорошо?"
Попытка Плутарха ободрить меня -рассказывая новости о четырех, возможно пяти, убийствах - неожиданно приводит к обратным результатам. Порция. Подготовительная команда Пита. Эффи.
Усилия, которые я прилагаю, чтобы не расплакаться, заставляют мое горло пульсировать, и я снова начинаю задыхаться. В конечном счете, у них нет другого выхода, кроме как успокаивать меня.
Когда я просыпаюсь, думаю, что мой единственный способ снова уснуть - это медицинский укол. Я так рада, что следующие несколько дней я все еще не смогу говорить, потому что я не хочу ни о чем говорить. Или делать. На самом деле, я идеальный пациент, моя апатия принята как сдержанность и повиновение указанию врачей. Я больше не испытываю желание плакать.
Фактически, мне удается держаться за одну простую мысль: изображение лица Сенека сопровождается шепотом в моей голове:
«Я убью тебя»
Моя мать и Прим поочереди нянчатся со мной, уговаривая глотать кусочки мягкой пищи. Периодически приходят люди, чтобы сообщить о состоянии Пита. Высокий уровень яда ос убийц в крови с трудом выходит. С ним работают только незнакомцы, уроженцы 13, никому из дома или Капитолия не разрешили видеть его - чтобы не вызвать опасные воспоминания. Команда специалистов много работает, проектируя стратегию его восстановления. Гейл не может навестить меня, так как пока прикован к постели из-за раны в плече, но на третью ночь ,после того, как мне ввели лекарства и свет приглушили для ночного времени, он тихо проскользнул в мою комнату. Он ничего не говорит, просто прикасается пальцами к синякам на моей шее, так легко и нежно, как невесомыми крыльями мотылька, оставляет поцелуй между моими глазами и исчезает.
Следующим утром, меня отпускают из больницы с инструкциями двигаться помедленнее и разговаривать только тогда когда это необходимо. На моей руке нет расписания, и я бесцельно блуждаю, пока не появляется Прим, освободившаяся от больничных обязанностей, и отводит меня в новое отделение для нашей семьи- 2212. Оно такое же, как и предыдущее, но без окна.
Лютику было выписано ежедневное продовольственное пособие и кастрюля песка, которая находилась под сливом ванной. Когда Прим поправляет мне кровать, он прыгает на мою подушку, борясь за ее внимание. Она прижимает его к груди, но продолжает за мной следить.
"Китнисс, я знаю, что все, что случилось с Питом ужасно для тебя.
Но помни, что Сноу работал над ним неделями, а у нас он только несколько дней. Есть вероятность того, что прежний Пит, тот который любит тебя, все еще внутри. Пытается вернуться к тебе.
Не разочаровывайся в нем."
Я смотрю на свою младшую сестру и думаю, как она унаследовала самые лучшие качества, которыми обладает моя семья: целебные руки матери, ум отца, и моя борьба. Конечно, есть что-то еще, что-то полностью ее собственное. Способность разглядеть запутывающий беспорядок жизни и видеть вещи такими, каковы они есть. Действительно ли она права? И Пит сможет вернуться ко мне?
"Я должна возвращаться в больницу,"- говорит Прим, опуская Лютика рядом со мной на кровать, "Вы двое составите друг другу компанию, хорошо?"
Лютик спрыгивает с кровати и следуют за ней к двери, громко жалуясь, когда его оставляют за дверью.
Мы оба считаем такую компанию друг для друга неприемлемой.
Спустя, возможно, тридцать секунд, я осознаю, что не могу выдержать ограничение в подземном бункере, и оставляю Лютика наедине с собой. Я теряюсь несколько раз, но, в конечном счете, я нахожу путь в комнату Спецзащиты. Каждый, кого я встречаю, пялится на мои синяки, что заставляет меня чувствовать неловкость. Я подымаю свой воротник до ушей. Гейл, должно быть тоже выписался из больницы этим утром, потому что я нахожу его в одной из комнат исследования с Бити. Они погружены в работу, склонили головы над рисунком, проводя измерения. Различные версии рисунка разбросаны по столу и полу. Прикрепленные на доски на стенах и занятые ими экраны компьютера, здесь же и другие проекты. В грубых линиях одного из рисунков я узнаю вздергивающую ловушку Гейла.
"Что это такое?" -спрашиваю я хрипло, отвлекая их внимания от рисунка.
"Ах, Китнис, ты раскрыла нас," -говорит Бити радостно.
"Что? Это что - секрет?"- Я знаю, что Гейл с Бити здесь много работали, но я полагала, что они валяют дурака с луками и оружием.
« Не совсем. Но я чувствовал себя немного виноватым в связи с этим. Из-за того, что украл Гейла у тебя так надолго,"- признается Бити. Так как я большую часть времени в 13 была дезориентирована, взволнованна, сердита, восстанавливалась, или была госпитализирована, я не могу сказать, что отсутствие Гейла причиняло мне беспокойство.