На другом блоке мы сталкиваемся с еще более испуганными беженцами и несколькими солдатами.
Когда начинает казаться, что нам дали передышку, раздается треск, словно яйцом ударяют о край тарелки, но усиленный в тысячу раз.
Мы останавливаемся и смотрим вокруг в поисках капсул.
Ничего нет.
Потом я чувствую, как носки моих ботинок начинают немного наклоняться.
- Беги! - кричу я Гейлу.
Нет времени на объяснения, но через несколько секунд природа капсулы становится ясна всем.
Центр блока раскрывается вниз вдоль шва.
Две стороны плиточной улицы начинают складываться подобно створкам, и люди медленно опускаются во что бы то ни было, лежащее ниже.
Я разрываюсь между тем, чтобы мчаться до следующего перекрестка, и тем, чтобы попытаться добраться до дверей, которые находятся вдоль улицы, и ворваться в здание.
В результате, я двигаюсь по небольшой диагонали.
Поскольку створка продолжает опускаться, мне все труднее и труднее переставлять ноги таким образом, чтобы нащупать твердую опору на скользких плитках.
Это как бежать вдоль склона ледяного холма, который становится все круче с каждым шагом.
Оба пункта назначения - перекресток и здания - находятся в нескольких шагах от меня, когда я чувствую, что створка уходит из-под ног.
Ничего не остается делать, как использовать последние секунды соединения створок, чтобы спрыгнуть с пересечения.
Я цепляюсь за край, и понимаю, что створки вот-вот сомкнуться.
Мои ноги повисают в воздухе, опереться не на что.
Пятидесятью фунтами ниже, отвратительное зловоние поражает мой нос, как разлагающиеся трупы в летнюю жару.
Черные фигуры кишат в тенях, заставляя замолчать тех, кто пережил падение.
С моего горла вырввается сдавленный крик.
никто не приходит мне на помощь
На ледяном выступе я теряю контроль, когда я вижу что в шести фунтах от меня в углу лежит капсула.
Я осторожно двигаюсь руками по выступу, стараясь не слушать ужасные звуки, доносящиеся снизу.
Когда мои руки достигли угла , я закидываю за угол свою правую ногу.
Я улавливаю опору и старательно перетаскиваю себя на сторону улицы.
Задыхаясь и дрожа, я перелезла и ухватилась за фонарный столб, который торчал из земли.
"Гейл?" Кричу я в пропасть, не боясь быть узнанной.
"гейл?"
"сюда!"я недоуменно смотрю налево
Створка подняла все, вплоть до основания здания.
Удивительно, что люди сделали так много всего, и сейчас все, что свисает обеспечивает опорой.
Дверные ручки, молоточки, почтовые ящики.
В трех дверях вниз от меня, Гейл цепляется за декоративную железную решетку на двери квартиры.
он мог легко попасть внутрь,если бы там было открыто
Но несмотря на неоднократные удары ногами в дверь, никто не приходит к нему на помощь.
"пригнись!"я поднимаю пистолет
он отклоняется и я стреляю по замку,пока дверь не распахивается
Гейл раскачивается на двери,приземляясь на пол
на миг я испытываю восторг от его спасения
но затем руки в белых перчатках хватают его
Гейл встречается со мной взглядом,и шепчет мне что-то,чего я не могу разобрать
я не знаю,что делать
я не могу бросить его,но и не могу до него добраться
его губы снова двигаются
я качаю головой,чтобы показать ему мое замешательство,дать понять что не слышу его
в любой момент они могут понять кого схватили
миротворцы теперь тянут его внутрь
"беги!"слышу я его крик
я поворачиваюсь и бегу
совершенно одна теперь
Гейл в плену
крессида и поллукс уже 10 раз могли умереть
А Пит? Я не видела его с тех пор, как мы ушли от Тигрис.
я держусь за мысль что он мог вернуться
Почувствовал что теряет контроль и вернулся в подвал, пока еще имел силы.
Понял, что нет необходимости в отвлечении внимания, когда в Капитолии и так масса людей.
нет необходимости быть приманкой ,нужно лишь принять ночную таблетку-ночная таблетка!у Гейла нет даже ее
и несмотря на все эти разговоры о детонирующих в руке стрелах,у него никогда не будет шанса это сделать
первое что сделают миротворцы,отберут у него оружие
я падаю в дверях,слезы застилают мне глаза
застрели меня
вот что он шептал
я должна была застрелить его!это была моя работа
это была наша непроизнесенная клятва,для всех нас,наше обещание друг другу
и я не исолнила ее и теперь Капитолий убьет его или будет пытать его или сотрет ему память-трещины начинают открываться внутри меня,угрожая разорвать меня на части
у меня есть лишь одна надежда
что капитолий будет повержен,сложит оружие и выдаст пленников,прежде чем они причинят боль Гейлу
но я не вижу,как это происходит пока Сноу жив
пара миротворцев проходит мимо,едва глянув на плачущую капитолийскую девушку,сидящую в дверях
Я с трудом перестаю плакать, вытираю слезы со своего лица, прежде чем они замерзнут и беру себя в руки.
Ладно, я все еще анонимный беженец.
Или же миротворцы, которые поймали Гейла успели запомнить меня пока я убегала? Я снимаю свой плащ и выворачиваю его на изнанку, давая черной подкладке заменить лицевую сторону красного цвета.
Поправляю шарф, чтобы скрыть свое лицо.
Зажав на груди ружье, я обследую блок.
Здесь лишь немного неподвижно лежащих фигур.
Я иду вслед за парочкой стариков, которые не обращают на меня внимания.
Никто не ожидает что я буду в компании стариков.
Когда мы достигаем следующего перекрестка, они останавливаются, и я наталкиваюсь на них.
это городская площадь
Широко м просторно стоят величественные здания, которые окружают дом президента.
Площадь заполнена людьми. Они толпяться, плачут или вообще сидят в снегу превращаясь в сугроб.
Я иду прямо сюда.
Я прохожу вокруг резиденции, спотыкаясь об брошенные драгоценности и о замерзшие, покрытые снегом тела.
Примерно на пол пути я заметила баррикады.
Они около четырех фунтов в высоту и образуют широкий прямоугольник в передней части резиденции.
Можно подумать что он пустой, но он наполнен беженцами.
Наверное эта группа была отобрана для того чтобы приютить их в доме? Но приближаясь, я замечаю что-то другое.
Все, кто находится внутри баррикады - дети.
От маленьких детей до подростков.
Напуганные и замерзшие.
Ютятся в куче или сидят покачиваясь на земле.
Их не впустили в резиденцию.
Они заперты и по всему периметру охраняются миротворцами.
Я тут же понимаю, что это не ради их защиты.
Если бы Капитолий заботился об их безопасности, их бы поместили в какой-нибудь бункер.
Это для того, чтобы защитить Сноу.
Дети - это его живой щит.
С левой стороны показывается большая волна людей.
Меня окружают многочисленные фигуры, несут меня в сторону, сбивая с курса.
Я слышу крики: "Мятежники! Мятежники!" и знаю, что они должно быть прорвались.
Толчком меня уносит, я ударясь о флагшток и кроепко цепляюсь за него.
Используя веревку, что висит сверху, я поттягиваюсь вверх от давки тел.
Да, я могу видеть как армия мятежников врывается на площадь, унося мятежников обратно на проспекты.
Я внимательно изучаю площадь в поисках капсул, которые непременно взорвутся.
но этого не происходит
Происходит вот что: судно на воздушной подушке с эмблемой Капитолия появляется прямо над детьми на баррикаде.
Множество серебристых парашютов дождем опускается на них.
Даже в этом хаосе дети понимают, что содержат в себе парашюты.
еда
лекарства
подарки
Они с нетерпением их хватают и борятся со шнурами.
Судно на воздушной подушке исчезает, проходит пять секунт и двадцать парашютов одновременно взрываются.
Толпа начинает вопить.
Красный снег завален миниатюрными частями тела.
Многие из детей погибло сразу, но другие лежат на земле страдая в агонии.
Некоторые молча стоят пошатываясь, рассматривая оставшиеся серербяные парашюты в их руках, кака будто там внутри есть что-то полезное.
Я уверенна, что миротворцы не знали об этом, так как они снимают баррикады, что открывает путь детям.
Другая группа в белой форме пробирается через проход.
но это не миротворцы
это врачи
врачи мятежников
я узнаю эти униформы где угодно
Они суетятся вокруг детей, орудуя аптечкой.
Сначала я мельком вижу светлую косу вдоль ее спины.
Потом, когда она сдергивает свою куртку, чтобы укрыть плачущего малыша, я замечаю утиный хвостик, образованный подвернутым краем рубашки.
Я реагирую так же, как и в тот день, когда Эффи Бряк назвала ее имя на жатве.
Во всяком случае, я должна идти, хотя бы с трудом. Потому что я оказалась на основании флагштока, не способная понять, где нахожусь, в течение нескольких секунд.
Потом я проталкиваюсь через толпу, как делала это раньше.
Стараясь выкрикнуть ее имя во всем этом реве.
Я почти здесь, почти рядом с баррикадами, когда мне кажется, что она слышит меня.
Потому что всего на мгновение она замечает меня, ее губы формируют мое имя.
и в этот момент начинают падать остальные парашуты
Глава 25
Правда или нет? Я в огне.
Огненные шары, вырвавшиеся из парашютов, преодолели баррикады и сквозь снежный воздух приземлились в толпу.
Я только собралась увернуться, как один достиг меня, языки его пламени начали подниматься по моей спине, превращая меня во что то новое.
Создание столь же неугасимое, как солнце.
Прошедший через огонь знает лишь одно ощущение: агонию.
Ни образа, ни звука, ни чувства кроме безжалостно горящей плоти.
Наверное, иногда я впадаю в бессознательное состояние, но имеет ли это значение, если там я не могу найти пристанища? Я - птица Цинны, воспламененная, яростно летящая, чтобы спастись от неизбежного.
Огненное оперение вырастает из моего тела.
Биение моих крыльев лишь разжигает пламя.
Я уничтожаю себя, но не до конца.
Наконец, мои крылья начинают ослабевать, я теряю высоту, и меня затягивает в пенящееся море цвета глаз Финника.
Я плыву на спине, которая продолжает гореть под водой, но агония перестает мучить.
Когда я просто плыву по течению и теряю способность управлять собой, приходят они.
Мертвые.
Те, кого я люблю, летят словно птицы в открытом небе надо мной.
Парящие, зовущие меня присоединиться к ним.
Я очень хочу последовать за ними, но морская вода пропитывает мои крылья, делая невозможным поднять их.
Те кого я ненавижу тянут меня в воду, разрывают мое соленое тело острыми как бритва зубами.
Кусают снова и снова.
Затягивая меня под поверхность воды.
Но маленькая белая птичка окрашенная в розовый ныряет, цепляясь своими когтями за мою грудную клетку и пытается оставить меня на поверхности.
"Нет, Китнисс! Нет! Ты не можешь уйти!" Но тот кого я ненавижу выигрывает и если она(птичка) не отпустит меня, она тоже умрет как правило.
"Прим, позволь уйти!" И наконец она это делает.
Я глубоко под водой, покинутая всеми.
Слышен только звук моего дыхания, и нужны неимоверные усилия, чтобы не пустить воду внутрь, вытолкнуть ее из моих легких.
Я хочу остановиться, пытаюсь задержать дыхание, но вода прокладывает свой путь внутрь и обратно против моей воли.
"Позволь мне умереть.
Позволь мне последовать за другими," я умоляю кого-то удерживающего меня здесь.
Нет ответа.
Я в ловушке на дни, годы, возможно века.
Я мертва, но мне не позволяют уйти.
Жива, но все равно что мертва.
Настолько одинока, что была бы рада кому угодно, чему угодно, не важно, насколько это отвратительно.
Но когда у меня наконец-то появляется посетитель, это приятно.
Морфлий.
Он бежит по венам, облегчая боль, делая мое тело легким настолько, что оно может снова подняться на поверхность и остаться парить на волнах.
Волны
Я действительно плыву по волнам.
Я могу ощущать их кончиками своих пальцев,шевелящейся частью моего обнаженного тела.
Так больше боли, но это что-то похожее на реальность.
В горле как будто провели наждачной бумагой.
Запах горящих лекарств с первой арены.
Голос моей мамы.
Эти вещи пугают меня, и я пытаюсь вернуться в глубину, погрузить рассудок обратно.
Но нет пути назад.
Постепенно мне приходится принять себя такой, какая я есть.
Почти сгоревшая девушка без крыльев.
Без огня.
И без сестры.
В ослепительно-белом Капитолийском госпитале, доктора применяют свою магию на мне.
Покрывая мои ссадини новыми кусочками кожи.
Заставляя клетки поверить, что они мои собственные.
Управляют частями моего тела, сгибая и растягивая конечности, чтобы убедиться, новая кожа подходит телу.
Я слышу снова и снова, насколько мне повезло.
Мои глаза удалось сбереч.
Большую часть моего лица также удалось спасти.
Мои легкие поддаются лечению.
Я буду словно новенькая.
Когда моя обновленная кожа достаточно укрепилась, выдерживая давления, пришло больше посетителей.
Морфий открывает дверь и к смерти, и к жизни.
Хеймитч желтый и без тени улыбки.
Цинна шьет новое свадебное платье.
Дейли, болтает о доброте людей.
Мой отец поет все четыре куплета "Виселицы" и напоминает мне что моя мать - спящая между сменами в кресле - не знает об этом.
В один день я очнулась понимая и зная, что мне не позволят жить в мире грез.
Я должна есть сама.
двигать своими мышцами
сама ходить в ванную
Краткое появление президента Коин, успокоило меня.
"Не беспокойся," сказала она.
"я спасла его для тебя"
Врачи недоумевают почему я до сих пор не могу говорить.
Как показывают исследования, природа поврежнения моих голосовых связок пока необьяснима.
наконец,доктор
аурелиус,главный врач,приходит к выводу,что я стала больше эмоциональной,чем физической безгласой
что мое безмолвие является последствием моей эмоциональной травмы
Хотя он и имеет 100 других решений, но говорит им оставить меня впокое.
Я не спрашиваю ни о ком и ни о чем, но люди постоянно несут мне поток информации.
О войне: Капитолий повержен был в день когда падали парашюты. Президент Коин руководит сейчас Панемом и войска были направлены для подавления оставшихся малых очагов сопротивления.
О президенте Сноу: Он находится в тюрьме, в ожидании решения суда и последующего исполнения приговора.
О моей команды ассистентов: Крессида и Поллукс были отправлены в районы, чтобы оценить потери войны.
Гейл, который схватил две пули при попытке к бегству, сейчас находится во Втором Дистрикте по заданию захвата миротворцев.
Пит до сих пор в ожоговом отделении.
Он все-таки добрался до центральной площади.
В моей семье: Моя мать хоронит свое горе в работе.
У меня нет работы, горе хоронит меня.
Все, что придает мне силы жить, - это обещание Коин.
Что я смогу убить Сноу.
И все будет кончено.
Со временем меня выписывают из госпиталя и предоставляют комнату в резиденции президента, где я живу вместе с мамой.
Но она туда почти не заходит, ест и спит на работе.
На Хеймитча возлагают обязанности навещать меня, следить, чтобы я ела и принимала лекарства.
Это не так просто.
Я возращаюсь к старым привычкам, приобретенным в 13 Дистрикте.
Брожу как неприкаянная по резиденции.
По спальням и кабинетам, танцевальным залам и ванным комнатам.
Ищу странные укромные уголки, чтобы спрятаться.
Шкафы с меховой одеждой.
Кабинет в библиотеке.
Давно заброшенная ванная в комнате со старой мебелью.
Эти места темные и тихие, их невозможно найти.
Я сворачиваюсь и пытаюсь полностью исчезнуть.
Окутанная тишиной, я снова и снова кручу браслет вокруг запястья, что говорит о моей умственной дезориентации.
Моё имя Китнисс Эвердин.
Мне семнадцать.
Мой дом Дистрикт 12.
Дистрикта 12 больше нет.
Я Сойка-Пересмешница.
Я свергла Капитолий.
Президент Сноу ненавидит меня.
Он убил мою сестру.
Сейчас я убью его.
И затем Голодные Игры закончатся.
.
.
.
Время от времени я снова оказываюсь в своей комнате, не уверенная, привела ли меня потребность в морфии или Хеймитч нашел меня.
Я ем, принимаю лекарства, и мне приходится мыться.
И дело не в воде, а в зеркалах, отражающий мое обнаженное, изуродованное огнем тело.
Кожные имплантанты все еще розовые как кожа младенца..
Кожа была повреждена, уцелевшие участки красные, горячие и местами расплавоенные.
Участки моей старой кожи мерцают белые и бледные.
Я похожа на причудливое стеганое одеяло из кусков кожи.
Части моих волос в некоторых местах обгорели полностью; остальное было обрезано на разных длинах.
Китнисс Эвердин, девушка, которая была в огне.
Меня бы это не сильно беспокоило, если бы вид моего тела не возращал воспоминания о боли.
И причинах, по которым мне было больно.
И событиях, предшествовавших боли.
И как я наблюдала как маленькая сестра превращается в живой факел.
Я закрываю глаза, но это не помогает.
В темноте огонь разгорается ярче.
Доктор
Аурелиус иногда навещает меня.
Мне он нравится, потому что он не несет глупостей, о том что я в абсолютной безопасности или о том что он знает, просто сейчас я этого не могу понять, как я буду однажды снова счастлива, или даже, что в Панеме все будет лучше чем сейчас.
Он только спрашивает хочу ли я поговорить, и когда я ему не отвечаю он засыпает на своем стуле.