Мы встали по сторонам двери – почти излишняя предосторожность, если будет рикошет, то пуля обойдёт всю кабину; Фест встал на колени слева от предполагаемой плоскости огня и поднёс АКСУ к щели.
«…двести секунд…»
– Огонь, – предупредил он. Я открыл рот.
Он сначала выстрелил один раз, посветил фонарём – и, надо полагать, удовлетворился результатом. Кивнул нам всем – и стал долбать по щели, с каждым выстрелом смещая ствол на пару сантиметров вниз.
– Боюсь, что в эти дырки мы всё равно не пролезем! – весело сказала Лиса, когда Фест отстранился, любуясь работой. – Разве что Пай.
Я знал, что будет делать маленький паршивец, поэтому заранее полез в боковой карман разгрузки. Фест тем временем стал долбать по верху щели.
«…сто шестьдесят секунд…» – напомнил нам голос, когда Фест израсходовал магазин.
Я подал ему комок синявки размером с четверть спичечного коробка и два взрывателя РД-17. Он кивнул, разделил синявку пополам, облепил ею взрыватели, откупорил упаковку презервативов, которую, оказывается, уже держал в зубах, сунул в презерватив взрывчатку, налил четверть фляжки воды, закрутил резинку – и аккуратно, чтобы не порвать, пристроил это сооружение в верхней части двери, в расширенной выстрелами щели. Потом точно так же заминировал низ двери.
Я взял в руки пульт. Все были умные, битые не раз – повернулись мордами к стенкам, присели, руками прикрыли уши и затылки. У меня одна рука была занята, так что я постарался засунуть уши между коленями. И нажал на кнопку.
Оглушило, конечно. Первые секунды после такого кажешься себе рыбой, которая всплывает кверху брюхом. И ничего тебя при этом особенно не волнует. Хоть бы и жить осталось минуту – ну, даже если и с хвостиком.
Эти скользящие двери в лифтах специально делают с не очень прочными фиксаторами – чтобы при отказе механизмов створки можно было развести вручную. Не то чтобы совсем уж руками, но простейшим ломиком. Вот ломик мы и применили…
(Мы пахали!..)
Как известно, нет такой гайки, в которую простой русский человек не смог бы забить простой русский болт.
Внутренние створки разогнало сантиметров на тридцать – в общем, голый человек пролезет. Внешние остались как были, но я нашарил рукой фиксатор, отжал его – дверь откатилась свободно.
Опять полутёмное помещение с далёкими размытыми огнями…
Нельзя сказать, что я увидел движение: я его угадал. Отскочил – ровно в тот момент, когда засверкали вспышки, и несколько пуль врезались в и без того достаточно дырявую заднюю стенку лифта. Остальные пробарабанили по дверям.
Кто-то засел напротив лифта и лупил дурацки-длинными очередями. Но, может быть, у него были к тому основания.
– Спам, – сказал я. – «Шершнем» его.
Сам же вынул «Гюрзу» и прицелился по лампочке в потолке. Вернее, присмотрелся к светящейся матовой панели, чтобы понять, где там торчат лампочки. Свет надо погасить, а то мы хуже мишеней в тире…
Но в этот момент снаружи полыхнула ослепительно-белая вспышка – из тех, после которых всё вокруг на некоторое время погружается во мрак, а после становится видимым, но – негативом, – и оглушительно, мировым молотом в мировую бочку, в которой мы все сидим, грохнуло, затем почти неслышно протрещали две коротких – отсечка по три – очереди, и – я успел только выдохнуть, но ещё не набрал воздух, – в дверь крикнули:
– Гудвин! Ключи!
Это был док. Я не мог его ни увидеть, ни услышать, но я и увидел, и услышал.
И просунул ему ключи.
«…до запуска процесса самоликвидации осталось двадцать секунд. Ведите код отмены. До запуска про… Код отмены введён. Код принят. Процесс подготовки к самоликвидации прерван. Спасибо за использование кода».
58.
Когда док и Люба поняли, что произошло, они не раздумывали долго: Люба лупанул из своего «Шершня» по витрине (пуля её не брала), потом они с доком соорудили пирамиду из трёх столов и влезли в кабинет – и хорошо, что провозились лишнюю минуту, разбирая где-то там баррикаду, потому что иначе, боюсь, точнёхонько попали бы под огонь сидевшего в засаде бородатого мужика с огромными ручищами. А так – Люба накрыл его шоковой гранатой из подствольника и добил из основного ствола. Зачем добивал? Потому что СШГ его не взяла. Как это? А вот так: мужик встал, отряхнулся и начал разворачивать «калаш». И пришлось гасить его по-взрослому…
Люба выглядел по-своему озадаченным.
Но надо было как-то выбираться из лифта. Внешнюю дверь удалось открыть полностью, а вот створки внутренней двери практически заклинило. Мы их подёргали, потягали – бессмысленно. Лифт остановился заметно ниже пола, надо полагать, створки упирались во что-то незыблемое.
Пай выскользнул наружу, даже не снимая разгрузку. Фест был чуть покрупнее, но и он пролез. Нам со Скифом пришлось потруднее, но, поснимав разгрузки и пояса, мы кое-как протиснулись наружу. А вот Лиса, решившая было пойти тем же путём, застряла.
То есть она не насмерть застряла, просто сунулась – и поняла, что не проходит. Спам в бронике тоже не проходил.
Мы перекрыли коридор: Док, Люба и примкнувший к ним Скиф – с одного конца, Пай и Фест – с другого. Я остался возле кабины, чтобы помочь.
«ТИК-6» – как, впрочем, и «2», и «3» – других не пробовал – изделия прекрасные, но один недостаток имеют: их неудобно снимать и надевать в одиночку. Застёжки так расположены, что нужна какая-то цирковая гуттаперчевая подвижность суставов, чтобы до них дотянуться. В общем, Спам и Лиса поснимали друг с дружки броники, подали их мне в щель, и мы со Спамом начали тяни-толкать Лису в мою сторону, но она не пролезала. Тогда Спам выбрался наружу, Лиса стащила с себя свитер и тельняшку, оставшись в лифчике, мы со Спамом потянули её – я за руку, Спам за коленочку, – и вытащили репку. И в этот момент лифт обрушился.
Честно говоря, мы не сразу поняли, что произошло. То есть ещё секунда – и Лиса либо навернулась бы вниз вместе с кабиной (не очень страшно, метров семь, но всё равно неприятно), либо её разрубило бы пополам. Мы пялились на пустоту, а потом оттуда нас обдало клубом вонючей пыли.
Я испугался. Лиса, по-моему – нет. Иногда мне хотелось её убить просто за её тупое бесчувственное бесстрашие.
Итак, падение лифта и наши первые потери в технике: два неиспользованных «Шершня», свитер и тельняшка. Лиса со злости набросила броник прямо на голое тело и всё время передёргивала плечами – грубые швы и края застёжек-«репейников» кусались.
Надо сказать, здесь было совсем не холодно. Не то чтобы тепло, а так – градусов шестнадцать. И отчётливо воняло – как на потушенном пожаре в зверинце.
59.
Здоровенный мужик, который в нас стрелял, звался Мартын (или Мартин?) Васильевич. Док обозвал его «Членом», потому что он был член-корр.
Напротив лифта в стене зияла дыра – так где-то метр на полметра. Я присмотрелся. Дыра была прорезана в железной двери, давным-давно заваренной по контуру и закрашенной под цвет стены. За дырой начиналась обычная лестница, ведущая вверх – на технический этаж.
Похоже, эту дыру Мартын и защищал.
От кого?
До лабораторного блока мы добрались без приключений. Смутила только разнесённая в щепу дверь в торце одного из коридоров. Оттуда и воняло. Внутри всё было покрыто копотью, как тогда в виварии – только гуще. Я бросил внутрь свечку, но ничего не увидел. В смысле, что там ничего не было. А если и было, то сгорело в прах.
60.
Док остановился и поднял руку. И мы все мгновенно замерли в тех позах, в которых нас застал жест. Потом Фест, который на ходу поправлял что-то на щиколотке (нож, наверное), медленно опустил ногу на пол.
Дверь слева была чуть приоткрыта, и из-за неё слышался нехороший периодический звук, от которого вдруг поднялась шерсть на спине.
– Это столовая, – прошептал док.
И я понял, почему мне вдруг стало так неуютно. Звук больше всего напоминал чавканье.
61.
В столовой было темно, полоска света, протекшая сюда из коридора, бесполезно лежала на полу. Я показал на себя, Феста и Пая, сделал знак: свет. На Скифа: откроешь дверь. Спам: прикрываешь сзади. Лиса: держишь коридор. Док: в сторону. Люба: прикрываешь дока.
Вошли. Лучи света замелькали по комнате, сошлись в одной точке, разошлись. Всё стало видно: столы, плита, пара холодильников, посудомойка, вытяжка над плитой. Готовили они тут себе сами.
За обеденным столом боком к нам сидел тощий высокий парень. Перед ним стояла глубокая тарелка с торчащей из неё ложкой, хлебница с ломтями хлеба – и букридер на пюпитре.
Парень был беспрекословно мёртв. Хотя бы потому, что возле хлебницы столбиком сидела белая лабораторная крыса и, тупо глядя перед собой тускло-красными (в луче боевого фонаря) глазками, грызла сухарь.
Букридер-то и чавкал: то ли из-за неисправности, то ли по прихоти настройки его микрофон принимал звук разгрызаемого сухаря, усиливал – и воспроизводил. Получалось страшно.
Ещё более страшно было то, что крыса сухарь не ела; похоже, что в неё просто не лезло; она грызла его с набитым ртом, рассыпая кусочки и крошки…
Я хотел что-то сказать, но тут крыса взорвалась.
В общем, всё стало понятно почти сразу, однако первое – флэш! – впечатление осталось именно таким: обожралась и лопнула. На самом же деле – выстрелил Пай. «Вал» бьёт не так чтобы совсем уж бесшумно, слышна работа механизма и свист пуль, – но недавняя разборка с заклинившими дверьми стоила нам всё ещё заложенных ушей.
В общем, Пай дал короткую очередь, крысу разорвало на куски, – и тут же где-то на границе поля зрения что-то замелькало. Я хлопнул рукой по стене – где стандартно располагаются выключатели. Свет загорелся сразу – лилово-белый, яркий, мерцающий.
Несколько крыс шмыгнули за холодильник, а ещё одна, сидевшая на плите и жравшая что-то из сковородки, вдруг выгнула спину дугой, прыгнула на стол – и, хищно раскачиваясь, пошла на нас.
62.
Всё дальнейшее заняло секунду, не больше.
Снова свистнул «Вал», но крыса неуловимо-быстро вильнула в сторону, распласталась – и прыгнула. Фест попытался поймать её очередью АКСУ, все пули пришлись в плиту, керамическая панель разлетелась чёрным, сковорода взлетела к потолку, под ней полыхнула сварочная вспышка. Крысу это не испугало, в один прыжок она оказалась на краю стола, оттолкнулась и взлетела. Пай выстрелить не успел, крыса приземлилась на его автомат, отрикошетила в лицо Феста, он увернулся, она изогнулась в воздухе, зацепилась ему за шапочку-«чеченку» и, резко изменив траекторию, метнулась косо вниз – между мной и Лисой, которая стояла вполоборота – и держа коридор впереди, и кося глазом в нашу сторону: куда это мы тут палим? Крыса вёртко проскочила у неё между ног, бросилась к стене, но её занесло, повалило на бок, шмякнуло о плинтус… Лиса уже стояла на колене и опускала ствол «КК». Не на!.. – док не успел договорить, пулемёт коротко тукнул, и там, где была крыса, сделалось пыльно-кровавое облачко.
– Мышка, что ли? – спросила Лиса.
– Крыска, – сказал Скиф.
– Ну, ни фига себе.
63.
Мы вошли на кухню. Лампы под потолком шипели и мерцали, то вспыхивая, то угасая. Я прислонился к стене. Омерзительное настроение, возникшее, едва мы начали спускаться, сделалось ещё омерзительнее. Это было как похмелье, только без физиологии. И если меня и тошнило, так это от отвращения ко всему сущему.
Док осмотрел мертвеца. Сделал соскобы с губ и ушей. Попытался разжать ему кулак – и это оказалось очень непросто. Вообще труп производил впечатление замороженного – во-первых, чуть розоватой белизной кожи (только верхняя губа и кожа под носом были нормальной трупной синюшности), во-вторых – неестественной ригидностью тела. Я довольно много имел дела с трупами разных степеней окоченелости, но такого ещё не видел.
В кулаке оказалась смятая бумажка. Док вынул её, я думал, это записка, но нет – оказалась просто облатка. На ней оставались следы какого-то порошка. Док упрятал её вместе с соскобами в пластиковый мешок.
Скиф между тем обходил кухню, ко всему прикасаясь и принюхиваясь.
– Странно, – сказал он. – Сковородка тёплая, а хлеб высох в камень.
– И жратва пахнет нормально, – подхватил Люба. – Не протухла.
– Хочешь доесть? – спросил Фест. – Сытый человек – это звучит гордо.
– Хватит тебе его доставать, – сказал Спам.
– Да чего? Просто спросил.
– Не хочу, – сказал Люба. – Всё с кетчупом, а у меня от него изжога.
– Похоже, чайку мы тут не попьём, – сказал Спам. – Плита вдребезги. Ну что, командир? Дальше?
Я осмотрелся. Меня что-то беспокоило. Что-то мы оставляли в тылу.
– Ребята, – сказал док. – Кто мне поможет оттащить парня в холодильник?
– Это где? – спросил Люба.
– А вот…
Дверь в большой рефрижератор скрывалась между двумя холодильниками комнатными.
– Ага.
Док и Люба подхватили труп и понесли к рефрижератору.
– Лёгкий, – сказал Люба.
– Похоже на то… – в голосе дока звучала вся тщета познания.
Пай открыл перед ними дверь, посветил. Все замерли, как стояли. Потом Люба и док медленно опустили труп на пол.
Я подошёл, заглянул в камеру.
Камера была не слишком большая, два на два. На полках стояли всяческие коробки и контейнеры, под потолком на крюках висело несколько свиных полутуш. А рядом с дверью, на нижней полке и просто на полу, лежали два покойника. Один абсолютно голый, со связанными руками и ногами, второй – завёрнутый в простыню, из которой торчали только синие измазанные кровью ступни.
– Это кто? – спросил я.
Док ответил не сразу. Он сидел на корточках, придерживаясь за косяк двери, и думал. Слышно было, как у него скрипит в черепушке. Потом он подошёл (не вставая с корточек, в три утиных шажка) к голому и снял с его шеи жетон. Повернулся, стал распутывать простыню на голове второго. Он первым увидел то, что было под простынёй, и по его внезапно вспружинившим плечам я почувствовал, что там что-то особенное.
Он отодвинулся и дал мне увидеть прежде скрытое простынёй.
Голова и плечи. Угольно-чёрного цвета. Нет, не угольно – графитно. И – светлые спутанные волосы. Длинные. Женские.
– Господи, – сказал я. – Что это?
– Не имею ни малейшего представления… – проговорил док; голос у него был сдавлен, словно он сдерживал кашель.
– И… э-э… док, – сказал я. – Шесть человек. Это – все?
– В том-то и дело… – док встал. – Это ребята из смены «Вега». Я и подумать не мог, что они здесь.
– И вас не предупредили?
– Нет…
Подошёл Фест, заглянул в камеру.
– Негритянка, что ли? – спросил он с понятным интересом.
Док покачал головой:
– И никогда не была.
– И чем вы тут занимаетесь только… некрофилы-затейники… – Фест отошёл, неодобрительно ворча.
64.
– Ну вот, – сказал док. – Направо – жилой отсек, прямо – лабораторный…
– Ага, – сказал я. – Как могло получиться, что здесь оказались лишние люди?
– Не знаю. Абсолютно.
– Сколько их может быть? Полная смена?
– Тогда бы… – он помолчал. – Нет, вряд ли. Скорее, получилось так: эти двое остались в лазарете. Какое-то лёгкое недомогание, но всё равно положено пройти карантин…
– И оказалось, что это не лёгкое недомогание?
Док молча кивнул.
– Тогда почему вам не сообщили?
Он не ответил.
65.
Я оставил Лису и Спама держать коридор, остальными силами мы прошли по жилому отсеку – и нашли ещё двоих.
Если вам кто-то скажет, что нельзя утонуть под душем, не верьте. Можно. В пьяном виде, например. Я видел такое дважды – первый раз давным-давно, ещё в курсантах, и того чудака мы всё-таки спасли, откачали, его тут же из училища выперли, и потом, много лет спустя, я его брал: он заделался поставщиком мальчиков для богатеньких пидоров; лучше бы он так и подох тогда… И вот – второй случай.
Мы сунулись на звук текущей воды. Душ здесь был без наворотов: две простые опанеленные кабинки с серыми пластиковыми занавесками, на которых изображены были пошлые аляповатые алые паруса, – и смесителями на стене. Из одной кабинки торчали ноги. Стволом пистолета я отодвинул занавеску. Вода из смесителя текла не очень сильной струйкой прямо в рот утопленнику. То, что это утопленник, было ясно без вскрытия…
Док отстранил меня достаточно бесцеремонно, наклонился над трупом. Снял с шеи жетон.
– Губан, – сказал он. – Как же так? Странно…
– Что, опять не та смена?
– Да нет, смена та… Не понимаю, командир. Ничего не понимаю. Где-то должны быть какие-то записи…
– Это само собой.
Второго – вторую – нашёл Фест.
66.
Было так: пока мы копались в душевой, он шёл вдоль ряда дверей – а, надо сказать, жилой блок был похож на купейный вагон изнутри, только коридор чуть пошире и двери – скользящие – располагались раза в два пореже. Ну и вагон длиннее. Так вот, Фест пробовал двери и в те, которые приоткрывались, заглядывал.
Пай тенью следовал за ним.