Пусть жрёт, не жалко. До сих пор ему ничего плохого не делалось.
Фест валялся на матраце серым таким чучелком, он явно устал больше всех нас. Известно, что привычка даже к легальным, то есть особо чистым и якобы обезвреженным наркотикам выносливость снижает. А Фест, когда подрабатывал «тележкой», баловался и нелегальщиной, в том числе экстремальной – например, «скипом». «Скип» известен тем, что практикующие его ничего об ощущениях не рассказывают. Похоже, они действительно всё забывают. Что не мешает им вновь и вновь искать и покупать эти зелёные ампулы – которые в семьдесят раз дороже золота… А пока душа их странствует и скитается где-то не здесь, тела делают всё что угодно, и эта неопределённость, неизвестность, незнание того, куда ты вернёшься, – придаёт дополнительную остроту. Более того, многие утверждают, что до приёма препарата они жили в другой, немного, но всё же отличающейся от нашей, вселенной. Улицы назывались по-другому, в записных книжках список знакомых менялся, какие-то памятники появлялись или исчезали… ну и так далее.
Пай читал книжку. Спам просто маялся. В тюрьме ему надоело, но привычка к постоянному, двадцать четыре часа в сутки, насильственному общению с людьми, которых ты в других обстоятельствах к себе на пистолетный выстрел не подпустил бы, ещё не выветрилась. В тюрьме нельзя расслабляться, вот он и отвык от расслабления. Когда-нибудь привыкнет снова, но это будет не сегодня.
– Что читаешь? – спросил он Пая.
– Книжку, – ответил Пай.
– Покажи, – попросил Спам.
– Ты этих букв не знаешь, – сказал Пай и показал обложку: чёрную с алыми иероглифами.
– А это про что? – спросил Спам.
– Про то, как самураи хотят умереть, – сказал Пай и снова уткнулся в книжку. Демонстративно шумно перевернув страницу.
– Если с первого раза не получилось, то парашютный спорт не для вас, – вздохнул Спам и повернул голову. – Люба, – сказал он изменившимся медовым голосом. – А может, в картишки?
– Не буду, – сказал Люба, дожёвывая последний «кис-кис». – Ты жульничаешь.
– Ну так следить же надо! – возмущённо вскинул руки ладонями вверх Спам, на миг сделавшись похожим на индийскую танцовщицу. – Я всегда жульничаю!
– Ну и жульничай. Вон с Лисой сыграй.
– Я с тобой хочу. Ты очень прикольно бесишься.
– Иди в жопу.
– Ну вот, чуть что, сразу в жопу.
– Настоящему мужику, если разобраться, – пробормотал Фест, – жопа вовсе и не нужна.
– О! – сказала Лиса. – Устами идиота… А почему ты не хочешь со мной играть?
– Ты меня убьёшь.
– Да я тебя и так когда-нибудь убью.
– Но это же будет ещё не очень скоро?
– Может, и не очень. Сдавай.
– Я не могу. Мне моя религия не позволяет играть ни с кем, кроме Любы.
– А какая у тебя религия? – спросил Скиф, со щелчком загоняя шомпол на место.
– Такая, знаешь… – Спам развёл руки с растопыренными пальцами сантиметров на семьдесят в стороны, сделал вид, что взвешивает что-то тяжёлое; усомнился, свёл руки поближе, снова взвесил, кивнул: – Вот такая примерно.
– С дыркой посредине? – поинтересовалась Лиса.
– С какой дыркой? Ты о чём думаешь, грубая ты женщина? Я тебе говорю о религии, о высоком, а ты в этот момент о чём думаешь? Ты бы лучше, чем о всяком таком думать, уговорила бы Любу раскинуть со мной картишки. А потом он будет очень прикольно беситься, и мы все будем смеяться. Ы?
– Спам, – позвал я. – Иди сюда, есть тема.
73.
Я отвёл его на достаточное расстояние и объяснил, что, во-первых, доверяю ему больше, чем всем остальным (не вместе, но по отдельности); во-вторых, ещё не проверял, но абсолютно уверен, что система подрыва (пиростерилизации! – каково?) станции выведена из строя, я попытаюсь с ней повозиться, но вполне вероятно, что восстановить её не удастся. Поэтому, в-третьих, мне нужно, чтобы Спам не только окончательно демилитаризовал ракеты, раскурочив блоки управления, но и установил там подрывные заряды – так, чтобы пробить борт ракеты и воспламенить топливо. Возвращаясь, Спам должен будет проследить, чтобы канал, по которому пойдёт вверх пламя, был относительно свободен. Задача ясна? Ясна, сказал Спам, моргнув. Гудвин, слушай… а как ты считаешь, нас сюда не для опытов закинули? Нет, сказал я, нас закинули, как обычно – чтобы заткнуть пробоину. Ну да, ну да… – он стоял смирно, но казалось, что ковыряет пальцем стенку, – и всё-таки сомнения гложуть… Потом поделимся сомнениями, на разборе полётов, сказал я, и да, кстати: а что это ты имел в виду? – я повторил его жест, взвесив на руках пару невидимых тяжёлых арбузов. Спам сказал: кхм… да я так… не знаю… что-то в голову стукнуло…
Я его отпустил.
Он так же, как и все остальные, трахался с Лисой в пору её безудержного блядства. И теперь её же этим и дразнил, показывая, как взвешивает на руках её груди. А Лиса сделала вид, что не поняла. Перед кем она сделала вид? Передо мной или перед Скифом?
Да какая, к чёрту, разница?..
Религия у Спама сложная, я уже говорил. Но кое в чём мы с ним сходимся.
74.
Ладно. Я оставил их отдыхать, а сам стал соображать, как же нам вернуться к лифтам. То есть понятно, что миновать коридор с крысками не удастся. А это значит, что нам нужен старообразный струйный огнемёт или какой-нибудь быстродействующий яд.
Я развернул планшет, пытаясь вычислить, где можно раздобыть более или менее подходящие компоненты. Сжиженный газ, бензин, растворители, спирты. Насчёт яда хорошо бы поговорить с доком, когда – и если – он освободится, лично я знаю только, как сделать синильную кислоту и иприт. Но варить это долго, муторно и не слишком надёжно.
Может быть, тут на складах есть что-то готовенькое…
Может быть, тут на складах что-то готовенькое и было. Может быть. Но как раз этот отсек и выгорел начисто. Помните, мы мимо него проходили? Где всё сгорело в пыль? Это и был склад.
75.
Но всё-таки я нашёл кое-что подходящее. В мастерской – была тут и мастерская – имелось несколько больших баллонов высокого давления с воздухом, они используются для пневмоинструмента. Нашлась заодно и пара ступенчатых редукторов – на шестнадцать, сорок и сто атмосфер на выходе. Даже ничем не нагруженная стоатмосферная струя воздуха убьёт крысу метров с трёх-пяти, – но в уголке сохли старые угольные фильтры для воды, возможно, их собирались восстанавливать или использовать как-то иначе – короче, в каждом фильтре было по десять килограммов первоклассного древесного угля. Дело было за малым, за надёжным штуцером – но и его удалось сварить тут же, на месте, из обрезков труб. В общем, получились не огнемёты, конечно, но что-то наподобие мощных термофенов, главное, своих теперь не пожечь…
Я провозился тот самый час, отпущенный для отдыха, а когда вернулся, ребятки мои сидели рядком и на два голоса пели: «Есаул догадлив был, сумел сон мой разгадать…»
76.
Ещё когда я в мастерской варил и отпиливал, решил, что будет лучше для всех, если с доком останется Фест. Он слишком явно сдох.
(Потом я понял, что Фест симулировал абстиненцию. Он просто наглотался бездымного пороха, нитросоединения дают серость кожи и потливость. Чувствуешь себя при этом довольно хреново, но хреновость, в общем, преодолимая. Просто Фест слишком испугался крыс…)
Мы спустились в пультовый зал, пролезли под решёткой и остановились перед глухой заслонкой. Пай встал на плечи Любы и вставил ключи в гнёзда. После недолгой паузы заслонка поползла вверх.
Мы со Скифом подняли огнемёты…
77.
В первую минуту мне (и не только мне) показалось, что я перебдел: коридор был усеян крысиными трупиками, и ни одной шевелящейся, а тем более шустро бегающей зверушки в поле зрения не попадалось.
Но уже через пятьдесят шесть секунд, через сорок шагов – ситуация радикально переменилась.
Они бросились с трёх сторон, появляясь словно бы ниоткуда – грязно-белые стаи. Спам с Любой вмазали по тем, которые набегали сзади, Пай и Лиса – по тем, которые спереди. В боковой проход я бросил клеевые гранаты, одну подальше и одну поближе, и подумал было, что проход заткнут. Огнемёт Скифа взревел – или завыл – и белые хвостатые стремительные твари стали на бегу превращаться в комки огня и разлетаться далеко, ещё в полёте обрастая дымом, как длинной серой шерстью… И тогда я тоже открыл вентиль баллона и изо всех сил нажал на рычаг газового крана. И те крысы, которые налетали на нас сзади, тоже стали вспыхивать и разлетаться…
Я не знаю, сколько времени длился этот кошмар. Наверное, очень долго. Мы стреляли и жгли, а они неслись из мрака и пытались проскользнуть между градом пуль и огненными вихрями. Потом я услышал, как закричала Лиса.
Я не знаю, сколько времени длился этот кошмар. Наверное, очень долго. Мы стреляли и жгли, а они неслись из мрака и пытались проскользнуть между градом пуль и огненными вихрями. Потом я услышал, как закричала Лиса.
Из бокового коридора, вроде бы надёжно перекрытого лужей клея, в которой завяз бы и танк, выпрыгивали крысы, и уже несколько висели, вцепившись, как бульдоги, на рукаве Лисы, а ещё несколько бежали по ней снизу вверх, к незащищенному лицу…
Тут показал себя Пай. Во-первых, я не заметил, когда он достал нож. Во-вторых, он так молниеносно и чётко обнёс лезвием Лису, что и крысы, наверное, ничего понять не успели, просто распались на половинки, и всё. А потом Пай перевёл огонь туда, в боковой коридор.
Клей не остановил крыс. По спинам намертво прилипших неслись новые.
Надо было помочь Паю, я чиркнул струёй по потолку, чтобы не зацепить Спама, он перекрывал мне сектор перевода огня, – и сверху тоже посыпались горящие комочки, несколько штук, ну и чёрт бы с ними, напор воздуха заметно ослаб, ещё полминуты, и нужно будет менять баллон, – а крысы вряд ли согласятся на перемирие…
Я лупанул по бегущим, и тут, слава богу, вспыхнул клей, я и забыл, что он горюч. Вонюч и горюч. Снова можно было уделить внимание атаке сзади, но оказалось, что уже всё кончилось. Наверно, под потолком – а там тянулась узкая балка-швеллер, на этой узкой полочке они и сидели – так вот, под потолком прятались начальники крыс, руководившие налётом, и без них рядовые почувствовали себя сиротами, – а может быть, крысы просто кончились, иссякли, как готов был иссякнуть воздух в наших баллонах, в общем, нам просто повезло…
Они жутко хрустели под подошвами, а нам было уже всё равно, всё равно, куда наступать, мы и так влезли в такое говно и настолько по уши, что обгорелые крысы ли, асфальт ли – нам было всё равно, как тем пресловутым татарам, неразборчивость (или толерантность?) которых давно вошла в поговорку…
78.
Лифт стоял на месте, он не уехал, пока нас не было, и не упал, когда мы вошли, и в нём горел свет, и дверь закрылась, и кабина поехала вниз, это было чёрт знает что, чудо, такого не бывает.
79.
Спаму предстояло следующее: спуститься в одноместной скоростной капсуле на глубину восьмисот метров, сориентироваться в отсеке обслуживания ракет (судя по план-схеме, это была такая объёмистая снежинка с толстыми полыми лучами, по которым можно было свободно ползать на четвереньках; как положено снежинке, лучей было шесть, по числу пристыкованных ракетных капсул), снять герметичные крышки с доступной части капсул, снять обнажившиеся заглушки с бортов ракет, извлечь платы из блоков управления – семь плат из каждого, – и сделать то, что я ему приказал сделать дополнительно. По моим прикидкам, на всё это Спаму потребовалось бы полтора-два часа.
Он управился за один час десять минут.
За это время ничего существенного не произошло. Можно сказать, это были самые спокойные семьдесят минут нашего здесь пребывания.
Мы не то чтобы сидели неподвижно, мы прогуливались, разминая ноги. В какой-то момент, когда мы со Скифом оказались в отдалении от остальных, он спросил:
– Как ты думаешь, сколько нам осталось?
– Ты о чём? – спросил я.
– Всё о том же. О заразе.
– Не знаю. Дни, часы. Спроси у дока.
– Зачем ты поволок её с собой?
– А как ты сам думаешь?
– Думаю, что ты гад. Гад и сволочь.
– Не без этого.
– Это не я скиф, а ты. Хочешь всё забрать в могилу?
– Никогда об этом не задумывался…
Навстречу нам шли Лиса и Фестиваль, под ручку, склонясь друг к дружке и образцово-показательно воркуя. Разговор пришлось прервать, а потом мы как-то невзначай свернули на другое.
80.
Спам вылез усталый, вялый и мокрый, как жабка после случки, и даже хотел лечь на пол, когда увидел нас всех живыми и более или менее довольными жизнью, но я лечь ему не дал – и погнал всех наверх, пока не началось. Как Спам внизу боялся, что вот он вылезет, а тут наши скелетики, чисто обглоданные, и только по жетонам нас и можно опознать, и вот он ползает между горками костей, роется в них и ищет эти долбанные таблетки на шнурочках, – так и я боялся, что вот мы поднялись наверх, а там док и Люба или покрошили друг друга, или трахаются, залупив глаза, или объединились против нас в непобедимый отряд, или пялятся глазами идиотов и пускают слюни… В общем, пока мы ехали на лифте, потом боялись крыс от лифта до заслонки, потом карабкались по пирамиде мебели в кабинет дока – я боялся всё больше и больше, почти до паники.
Когда мы добрались до лаборатории, я был такой же, как Спам, вялый и мокрый – а может быть, и мокрее.
Можно наконец признаться себе – я сдал. Всё, кранты. Даже если бы не та дрянь в башке (и не другая дрянь в башке, которая, по идее, убьёт меня ещё раньше) – надо уходить. Совсем. Не поддаваться ни на какие «слабо» и прочие карамельки. Хватит, Гудвин, ты уже не волшебник, тебя разоблачили, ты просто одиноко торчащий посреди пустыни хуй.
Подозреваю, что док и Люба о чём-то беседовали увлечённо, а мы их с темы сдёрнули, и они недовольно обернулись на нас, ввалившихся, так и вижу эти две пары сильно недовольных глаз: пара голубых и пара чёрных. Люба при этом показывал нам всем заранее подготовленный энергичный знак «отрубИ по локоть» – и только через пару секунд я понял, что это он зажимает прокол вены, док только что делал ему укол или брал кровь.
Да и смотрели они на нас так, потому что заждались…
81.
Новости были, и новости были плохие.
Мы сидели вокруг того самого кольцеобразного стола, круглого стола, и делали вид, что все равны. То есть на время собрания мы и были равны, разве что я мог собрание в любой момент прекратить и что-нибудь скомандовать.
Слово держал док. Он недавно взял у всех по пробирке крови и пропустил её через лабораторию. Ничего обнадёживающего в его морде сейчас не было.
Ребята, сказал он, вы люди не тупые и наверняка поняли уже, что мы влипли по самое не могу. Вирус, над которым они тут работали, пробил защиту – а ингибитор, которым они пользовались и которым пользовались мы, почему-то не подействовал. Так что мы все заражены, а к чему это заражение приводит, вы видели. Тихон успел, кажется, вырулить на новый ингибитор, который действовал на этот новый вирус, но у Тихона кончился материал, так называемое шасси. Склад, если вы видели, сгорел дотла…
И что, ничем нельзя это шасси заменить?
Почему нельзя? Можно. Просто это потребует перенастройки аппаратуры, а провести её может только хорошо подготовленный инженер… его мы видели там, в самом низу. Да и времени это займёт непонятно сколько… ну, теперь уже не займёт.
Может, я попробую? – предложил свою помощь Спам. Где-то же есть мануал?
Есть, сказал док и посадил Спама за компьютер. (Уже минут через пять Спам начал чесать лоб, затылок, корчить рожи – а через полчаса с компьютера слез, расписавшись в собственной ненадобности.) Док между тем продолжал: так вот, ребята, у нас есть порядка двух-трёх часов, чтобы найти достойный выход из ситуации. Потом мы начнём сходить с ума – и… ну, вы всё видели.
А что за вещество используется? – спросил Скиф. Может быть, поискать где-то помимо склада?
Ребята, вздохнул док, думаете, я не искал? Думаете, Тихон не искал? Всё обшарено…
Я знаю, что делать, сказал Фест. Спам, ставь на место платы – и пригрозим, чтобы нам эту хрень быстро-быстро завезли, а то мы сейчас ракетами… типа, не хотите по-плохому, так по-хорошему хуже будет…
Дурак, сказал Спам. Фест не понял. Для тех, кто на пальме, сказал Спам: во-первых, боеголовки давно сняты, а полётные задания обнулены; во-вторых, едва ты в эфир вылезешь, нам тут же с «Гаджиева» гарпуна вставят; в-третьих, так тебе Гудвин и позволил…
Ну ладно, сказал Фест, дурак я и на пальме, хорошо. А если смиренно попросить прислать: типа, мы здесь за Родину загибаемся, может, спасёте, если не слишком заняты? В конце концов, есть ведь и такая работа – от Родины защищаться…
Мы все посмотрели на дока.
Не получится, сказал док. Шасси делалось тут же – в биохимии. Вон, за стенкой. Представляет оно собой тетрапептид – цепочку из четырёх аминокислот – под названием декстра-КПГА. Карнитин-пирролизин-гистидин-аргинин правовращающие. Сырьё – яички генномодифицированных крыс. Больше нигде на планете это вещество не встречается.
Так это те крысы, которые?..
Они.
Ёшкин кот… Может, пойти их пособирать? Поскрести по сусекам?
Ребята. Во-первых, крысы нужны уж точно живые. Ну, надо им стимуляцию производить и всё такое… Но даже если бы мы наловили их достаточное количество – а надо порядка полусотни на дозу – всё равно производственный цикл больше суток.