За промежуток времени, требовавшийся для того, чтобы палец Мула нажал на спусковой
контакт, Чаннис осознал нечто очень существенное.
В текущий момент эмоциональное состояние Мула представляло собой твердую и отточенную
решимость, даже в малой степени не затуманенную колебаниями. Если бы Чаннис впоследствии
заинтересовался бы оцениванием количества времени от появления намерения выстрелить до выброса
разрушительного потока энергии, он смог бы узнать, что предоставленная ему отсрочка составляла
одну пятую секунды.
Времени оставалось в обрез.
За тот же крошечный промежуток времени Мул ощутил, что эмоциональный потенциал мозга
Чанниса внезапно ринулся вперед – причем собственное сознание Мула не почувствовало какого-либо
воздействия на себя, – и что одновременно на него откуда-то обрушился поток искренней, леденящей
ненависти.
Этот новый эмоциональный элемент и заставил его отдернуть палец от контакта. Ничто иное
не смогло бы привести к такому результату; между тем появилось полное понимание новой ситуации.
Эта немая сцена продолжалась куда меньше времени, чем требовала ее драматическая
значимость. Мул, снявший палец с курка бластера и напряженно всматривающийся в Чанниса.
Чаннис, натянутый как струна, еще не решающийся сделать вдох. И Притчер, конвульсивно
сжавшийся в своем кресле: каждый мускул сведен судорогой почти до разрыва, каждое сухожилие
натянуто в усилии рвануться вперед; искаженное лицо, превозмогшее вышколенную одеревенелость
и превратившееся в неузнаваемую, смертельную маску безмерной ненависти; и глаза, пожирающие
Мула.
Чаннис и Мул обменялись лишь парой слов – и эти слова вполне соответствовали тому потоку
эмоционального сознания, который являлся извечным и подлинным средством взаимопонимания
между им подобными. Но учитывая нашу собственную ограниченность, необходимо все
происходившее перевести в понятные нам пространные фразы.
Чаннис напряженно выговорил:
– Вы между двух огней, Первый Гражданин. Вы не можете одновременно контролировать два
сознания, когда одно из них – мое, так что выбирайте. Притчер теперь освобожден от вашего
Обращения. Я распустил узы. Он стал прежним Притчером – тем, что пытался однажды убить вас,
считая, что вы – враг всего свободного, истинного и святого; и, кроме того, он знает, что именно вы
обрекли его на пятилетнее пресмыкание. Сейчас я удерживаю его, подавляя его волю, но если вы
убьете меня, контроль прекратится, и за время, существенно меньшее, чем понадобится вам, чтобы
повернуть свой бластер или даже свои мысли, он убьет вас.
Мул представлял эту перспективу вполне отчетливо. Он не пошевелился. Чаннис продолжал:
– Если же вы обернетесь, чтобы взять его под контроль, убить его, сделать с ним что-нибудь,
вы не успеете обернуться еще раз, чтобы остановить меня.
Мул по-прежнему не двигался. Только мягкий вздох понимания.
– Так что, – сказал Чаннис, – бросьте бластер. Будем снова на равных, и тогда вы получите
Притчера обратно.
– Я ошибся, – сказал наконец Мул. – Третье лицо не должно было присутствовать в момент,
когда я столкнулся с вами. Это ввело лишнюю переменную. За эту ошибку, полагаю, придется
платить.
Он пренебрежительно бросил бластер и отшвырнул его ногой в дальний конец комнаты.
Одновременно Притчер обмяк в кресле, погрузившись в глубокий сон.
– Он будет в порядке, когда проснется, – безразлично произнес Мул.
Весь этот обмен словами – с того момента, когда палец Мула лег на спусковой контакт, и до
мига, когда он бросил бластер – занял полторы секунды времени.
Но за краями четкого понимания, за отрезок времени, едва превысивший грань различимости,
Чаннис успел уловить ускользающий отблеск эмоций Мула. И эмоции эти по-прежнему являли собой
уверенный и неоспоримый триумф.
6. Один человек, Мул – и еще один.
Двое спокойных на вид, расслабившихся мужчин являлись на деле физически
противоположными полюсами – и каждый их нерв, служивший эмоциональным детектором, трепетал
в напряжении.
Впервые за долгие годы Мул был недостаточно уверен в себе. Чаннис же знал, что защитить
себя с трудом на какие-то мгновения он сумеет, в то время как противник сможет атаковать его,
практически не затрачивая сил. Чаннис знал, что в испытании на выносливость он проиграет.
Но мысль об этом представляла смертельную опасность. Выдать Мулу эмоциональную
слабость значило вручить ему оружие. Ведь в сознании Мула уже промелькнул проблеск победы.
Выиграть время…
Почему медлят остальные? Не в этом ли крылся источник уверенности Мула? Что именно
известно противнику и неизвестно ему? Наблюдаемое им сознание ничего не говорило. Если бы
только он мог читать мысли! И все же…
Чаннис грубо оборвал смятенный поток собственных мыслей. Оставалось только одно -
выиграть время…
Он сказал:
– Поскольку мы уже решили, что я – Второй Установитель, и я после нашей небольшой дуэли
за Притчера отрицать этого не собираюсь, то, возможно, вы скажете мне, зачем я прибыл на Ределл.
– О нет, – и Мул засмеялся громко и уверенно, – я не Притчер. Мне нет нужды давать вам
пояснения. Вы имели на то свои причины – так вы считали. В чем бы эти причины ни заключались,
ваши действия были мне на руку. В дальнейшем расследовании я не нуждаюсь.
– Однако в вашем понимании всего происходящего должны иметься пробелы. Или Ределл и в
самом деле есть Второе Установление, которое вы жаждали отыскать? Притчер много рассказывал о
прошлой вашей попытке найти его и о вашем орудии – психологе Эблинге Мисе. Притчер временами
кое-что мямлил при моем… э… небольшом поощрении. Подумайте-ка опять об Эблинге Мисе, Первый
Гражданин.
– Зачем мне это?
Снова уверенность! Чаннис чувствовал, как эта уверенность проступает наружу, словно с
ходом времени Мул утрачивал последние остатки беспокойства. Твердо обуздав натиск отчаяния, он
сказал:
– Значит, у вас отсутствует чувство любопытства? Притчер рассказал мне об огромном
удивлении, испытанном Эблингом Мисом. Он отчаянно и решительно молил действовать поскорее,
чтобы предупредить Второе Установление. Почему? Почему? Эблинг Мис умер. Второе
Установление не было предупреждено. И все же Второе Установление существует.
Мул улыбнулся с истинным удовольствием. С неожиданной и поражающей вспышкой
жестокости, которая, как уловил Чаннис, тут же исчезла, он заявил:
– Но Второе Установление, очевидно, было предупреждено. Иначе как и почему некий Беиль
Чаннис прибыл на Калган, чтобы управиться с моими людьми и взять на себя весьма неблагодарную
задачу – перехитрить меня. Просто это предупреждение опоздало. Вот и все.
– Тогда, – и Чаннис вызвал в себе чувство сострадания, – вы даже не знаете, чем является
Второе Установление, и в чем заключается глубинный смысл всего происходящего.
Выиграть время!..
Мул ощутил жалость собеседника, и его глаза немедленно враждебно прищурились.
Привычно сложив четыре пальца, он потер свой нос и бросил:
– Что ж, можете поразвлечься. Так что вы хотели сказать насчет Второго Установления?
Чаннис намеренно заговорил с помощью слов, а не эмоциональной символики. Он сказал:
– Судя по услышанному мною, более всего поразила Миса именно тайна, окружавшая Второе
Установление. Хари Селдон основал обе свои организации совершенно по-разному. Первое
Установление явилось демонстративным жестом, через два века ошеломившим половину Галактики.
А Второе было бездной, погруженной во мрак. Почему дело обстояло так, можно понять, лишь снова
ощутив интеллектуальную атмосферу времен умирания Империи. То было время абсолюта, великой
итоговой завершенности, по крайней мере в умах. Разумеется, преграды, воздвигнутые на пути
дальнейшего развития идей, как раз и являлись знаком распада культуры. Селдон стал знаменит
именно потому, что восстал против этих преград. Именно эта последняя искра его творческой
молодости озарила Империю закатным сиянием и возвестила восход солнца Второй Империи.
– Очень красочно. Ну и что?
– И вот он создал свои Установления в соответствии с законами психоистории. Но кто лучше
него понимал всю относительность этих законов? Он никогда не создавал завершенных вещей.
Завершенные изделия – для декадентских умов. Он же построил эволюционирующий механизм, и
инструментом этой эволюции явилось Второе Установление. Мы, о Первый Гражданин вашего
Временного Союза Миров, мы – стражи Плана Селдона. Только мы!
Мул презрительно поинтересовался:
– Вы что, пытаетесь придать себе храбрости болтовней, или же вы пытаетесь произвести
– Вы что, пытаетесь придать себе храбрости болтовней, или же вы пытаетесь произвести
впечатление на меня? Ибо меня нимало не впечатляют Второе Установление, План Селдона, Вторая
Империя, все это не затрагивает во мне струнок сострадания, симпатии, ответственности и прочих
источников эмоционального понимания, до которых вы стараетесь достучаться. О мой бедный
глупец, говорите о Втором Установлении в прошедшем времени, ибо оно уничтожено.
Когда Мул встал с кресла и приблизился, Чаннис ощутил, как возросла интенсивность
эмоционального потенциала, давившая на его сознание. Он яростно отбивался, но что-то безжалостно
вползало в него, сгибая и ломая его волю. Он почувствовал за собой стену. Мул уперся в него
взглядом, подбоченившись, со злобной улыбкой на губах под нависшей горой носа.
– Ваша игра кончена, Чаннис. Для вас всех – людей из того мира, который некогда был Вторым
Установлением. Был! Был! Чего вы тут ждали, сидя и болтая все это время с Притчером, когда вы
могли поразить его и отобрать бластер без малейшего применения физической силы? Вы ведь ждали
меня, не так ли? Ждали, чтобы приветствовать меня в ситуации, не пробуждающей во мне излишних
подозрений. К несчастью для вас, я не нуждался в пробуждении. Я знал вас. Я хорошо знал вас,
Чаннис из Второго Установления. Но чего вы ждете теперь? Вы все еще отчаянно бросаетесь в меня
словами, точно один только звук вашего голоса способен приморозить меня к креслу. И пока вы тут
говорите, ваше сознание чего-то ждет… ждет… и все еще ждет. Но никто не приходит. Никто из тех,
кого вы поджидаете – ваших союзников. Вы здесь в одиночестве, Чаннис, и останетесь в одиночестве.
И знаете, почему? Потому что ваше Второе Установление ошиблось во мне – вплоть до последних
мелочей. Я давно разгадал их план. Они полагали, что я последую за вами сюда и стану отличной
дичью для их кухни. Вы действительно должны были послужить приманкой – приманкой для бедного,
глупого, слабого мутанта, который столь рьяно рвется к Империи, что готов угодить в очевидную
ловушку. Но сделался ли я их пленником? А любопытно, успело ли до них дойти, что я едва ли явился
бы сюда без моего флота, против артиллерии любого из боевых кораблей которого они беззащитны -
абсолютно и жалко беззащитны? Дошло ли до них, что я не стану медлить, вступая в дискуссии или
выжидая, пока события примут тот или иной оборот? Мои звездолеты были брошены против Ределла
двенадцать часов назад, и они более чем успешно выполнили свою миссию. Ределл лежит в руинах,
его населенные центры сметены. Сопротивления не было. Второго Установления больше нет, Чаннис,
и я, странный, хилый уродец – я правитель Галактики.
Чаннис был в силах только слабо мотнуть головой.
– Нет… Нет…
– Да… Да… – передразнил Мул. – А если вы – последний оставшийся в живых, а вы вполне
можете им быть, то это тоже ненадолго.
Последовала короткая, тягостная пауза, и Чаннис почти взвыл от внезапной боли
раздирающего проникновения в самые сокровенные глубины его сознания.
Мул отступил на шаг и пробормотал:
– Недостаточно. Заключительную проверку вы не прошли. Ваше отчаяние притворно. Ваш
страх – это не всеподавляющее безбрежное отчаяние, сопутствующее гибели идеала, а лишь
слабенький, въедливый страх собственной смерти.
И слабая ручка Мула схватила Чанниса за горло. Хватка ее была еле ощутима, но Чаннис
почему-то был не в силах ее стряхнуть.
– Вы – моя гарантия, Чаннис. Вы – мой указатель и предохранитель от всех недооценок,
которые я мог допустить.
Глаза Мула буравили его. Настаивающие… Требовательные…
– Рассчитал ли я правильно, Чаннис? Перехитрил ли я ваших людей из Второго Установления?
Ределл разрушен, Чаннис, страшно разрушен, откуда же ваше притворное отчаяние? Что происходит
на самом деле? Я должен знать всю правду, всю истину! Говорите, Чаннис, говорите. Или я проник
недостаточно глубоко? Опасность все еще существует? Говорите, Чаннис. Где именно я ошибся?
Чаннис ощутил, как слова буквально выдираются у него изо рта. Они исходили не по доброй
воле. Он стиснул зубы. Он кусал язык. Он сдавил мускулы шеи.
Но вытягиваемые силой слова исторгались наружу – заставляя его задыхаться, разрывая по
пути горло, язык, зубы…
– Истина, – пискнул он, – истина…
– Да, в чем истина? Что еще остается сделать?
– Селдон основал Второе Установление здесь. Здесь, как я сказал. Я не солгал. Психологи
прибыли сюда и захватили контроль над туземным населением.
– На Ределле? – Мул погрузился в глубины колодца, на дне которого таились сокровенные
эмоции Чанниса и безжалостно взбаламутил его содержимое. – Ределл я уже уничтожил. Вы знаете,
чего я хочу. Дайте мне это.
– Не Ределл. Я же сказал, что Вторые Установители могут и не иметь вида людей,
находящихся у власти; Ределл – это фасад… – почти неразличимые на слух слова исходили из недр
Чаннисова существа, пренебрегая попытками его жалкой воли остановить этот поток. – Россем…
Россем… Этот мир – Россем…
Мул ослабил свою хватку, и Чаннис рухнул, корчась от невыносимой боли.
– Вы пытаетесь провести меня? – мягко спросил Мул.
– Вас уже провели, – прозвучал последний, умирающий отголосок сопротивления Чанниса.
– В отношении вас и вам подобных – ненадолго. Я на связи с моим флотом. И после Ределла
может наступить очередь Россема. Но сперва…
Чаннис ощутил, как на него надвигается неумолимая тьма. Машинально поднеся руку к
измученным глазам, он не смог заслониться от нее. Это была тьма, которая удушала, и, чувствуя, как
его растерзанное, израненное сознание катится назад, назад, в вечную черноту, он в последний раз
успел увидеть облик торжествующего Мула – хохочущую длинную щепку… – трясущийся от смеха
мясистый носище…
Голос, удаляясь, затих. Тьма любвеобильно окутала его.
Что-то раскололо мрак, подобно отблеску змеящейся вспышки молнии, тьма исчезла, и
Чаннис медленно вернулся на землю. Зрение его восстанавливалось болезненно, в заполненных
слезами глазах появлялись и исчезали расплывчатые образы.
Голова ныла невыносимо, и, когда он смог поднести к ней руку, его остро ужалила боль.
Видимо, он был жив. Медленно, подобно затухающему вихрю подброшенных в воздух
перьев, его мысли выровнялись и потекли размеренно и спокойно. Он точно впитывал покой извне. С
огромным трудом он повернул шею – и наступившее облегчение сменилось новой болью.
Дверь была открыта, и на пороге стоял Первый Спикер. Чаннис попытался заговорить,
крикнуть, предостеречь – но язык его застыл, и он понял, что часть могучего сознания Мула по-
прежнему удерживает его, лишая дара речи.
Он еще раз повернул голову. Мул все еще находился в помещении. Он был рассержен, глаза
его метали молнии. Он уже не смеялся, но зубы его оскалились в лютой улыбке.
Чаннис почувствовал, как ментальное воздействие Первого Спикера целительными касаниями
осторожно движется вдоль его сознания. Натолкнувшись на противостояние Мула, оно на миг
вступило с ним в борьбу, вызвав чувство онемения, – и отпрянуло.
Мул сказал скрипуче, с яростью, которая до смешного не вязалась с его хлипким телом:
– Так. Еще один явился поприветствовать меня.
Его проворное сознание простерло свои волокна за пределы комнаты, наружу… наружу…
– Вы один, – произнес он.
Первый Спикер, соглашаясь, вступил в разговор.
– Я абсолютно один. Необходимо, чтобы я был один, поскольку именно я пять лет назад
неправильно рассчитал ваше будущее. Я хочу без чьей-либо помощи исправить создавшееся
положение. К несчастью, я не учел силы вашего Поля Эмоционального Отталкивания.
Проникновение в него отняло у меня много времени. Я поздравляю вас: вам мастерски удалось его
выстроить.
– Мне вас незачем благодарить, – последовал агрессивный ответ. – Нечего обмениваться со
мною комплиментами. Или вы явились, чтобы добавить к уже валяющемуся здесь треснувшему
столпу вашей державы осколки собственного мозга ?
Первый Спикер улыбнулся:
– Что ж, человек, которого вы именуете Беилем Чаннисом, хорошо выполнил свою миссию.
Тем более, что он ментально не был равен вам. О да, я вижу, что вы с ним плохо обошлись, но мы,
надеюсь, сможем восстановить его в полной мере. Он – храбрый человек, сударь. Он добровольно
взялся за эту миссию, хотя мы и были в состоянии математически предсказать огромную вероятность
повреждения его рассудка – а ведь это куда хуже простой физической немощи.
Разум Чанниса тщетно пытался найти выход в виде предупреждающего возгласа, но слова
застревали в его устах. Он мог только излучать постоянный поток страха… страха…