Я расплылся в улыбке.
— Она и меня осуждает. Но я не позволю, чтобы это меня волновало. И вас не должно волновать.
— И не волнует. Только не обманывайтесь, Вик. Эта девушка влюблена в вас.
Я подумал, потом покачал головой.
— Вы ошибаетесь. Ни в кого она не влюблена. Она не из тех, кто влюбляется.
Миссис Бендикс сложила губы трубочкой и издала громкий грубый звук.
Корал Гейблз — это окраина Орчид-Сити, городок из хижин и лачуг, который вырос вокруг гавани. Там промышляют ловлей рыбы, губок и черепах, там же занимаются своим промыслом и всевозможные темные личности. Над гаванью господствует бар Дельмоникс, самый крутой кабак на всем побережье, где три-четыре драки за вечер — обычное явление и где женщины зачастую оказываются круче мужчин.
Маун-Верде-авеню лежит за Коралл Гейблз и представляет собой ничем не примечательную дорогу, по обеим сторонам которой стоят похожие на хижины дома, все более или менее на один манер. Как район он, возможно, чуть повыше Корал Гейблз, но это еще ни о чем не говорит. Большей частью в этих домах-хижинах живут профессиональные игроки, девицы легкого поведения, крикливо разодетые крутые парни, которые слоняются без дела днем и проворачивают свои темные делишки после наступления темноты. Единственный двухэтажный дом на этой дороге принадлежит Джо Бетилло, поставщику похоронных принадлежностей и бальзамировщику, специалисту по абортам, ножевым и пулевым ранениям.
Я проехал в своем «бьюике» до хижины Юдоры Дрю. Бело-голубая деревянная пятикомнатная хижина с садом, состоявшим из довольно большой лужайки и двух усталых с виду гортензий в кадках по обеим сторонам от входной двери.
Я переступил через низкую деревянную калитку и постучал небольшим медным молотком, который уже много месяцев не чистили.
Секунд десять никто не отвечал, затем дверь резко распахнулась. Плотная молодая женщина в серо-зеленых свободных брюках и белой шелковой блузке, с высокой прической подозрительно оглядела меня слегка налитыми кровью глазами. Вряд ли ее можно было назвать красавицей, но в ней была какая-то животная чувственность, заставлявшая, вероятно, многих мужчин оборачиваться, чтобы еще раз посмотреть на нее.
Я еще и рта не успел раскрыть, как она сказала:
— Если вы что-нибудь продаете, лучше поберегите свои силы. — Голос у нее оказался чуть музыкальнее консервной банки, которую бросают с лестницы. — Я никогда не покупаю у порога.
— Вам следовало бы написать это на калитке, — бодро сказал я, — сколько бы времени сберегли! Вы мисс Дрю?
— А вам-то что, кто я?
— У меня дело к мисс Дрю, — терпеливо сказал я. — Важное дело.
— Кто вы?
— Меня зовут Вик Мэллой. Я старый друг Джэнет Кросби.
Никакой особой реакции не последовало, лишь на верхней губе у нее дернулся мускул.
— Ну и что?
— Так вы мисс Дрю или нет?
— Да. Что вам от меня надо?
— Я надеялся, вы сможете мне помочь, — сказал я, опираясь рукой о стену. — Дело в том, что смерть мисс Кросби вызывает у меня некоторые сомнения.
На сей раз в ее глазах появилась подозрительность.
— Откапываете древнюю историю, а? Она уж когда умерла. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю.
— Вы были там, когда она умерла?
Она взялась за дверь и потянула на себя.
— Говорю вам, я ничего об этом не знаю, и у меня нет времени на то, что меня не касается.
Я всматривался в суровое подозрительное лицо.
— Мисс Дрю, угадайте, что почти не шумит, но может быть слышно за целую милю? — спросил я и многозначительно ей улыбнулся.
— Вы что, чокнутый или как?
— Некоторые люди могут слышать этот звук за две мили. Догадались?
Она нетерпеливо повела своими плотными плечами.
— О’кей, сдаюсь. Так что же?
— Стодолларовая банкнота, сложенная вдвое и сунутая между большим и указательным пальцами.
Угрюмое выражение сошло с ее лица, глаза открылись пошире.
— Неужто у меня такой вид, что мне нужны сто долларов? — с презрением спросила она.
— Сто долларов не помешали бы и Пирпойнту Моргану, — сказал я. — К тому же я мог бы и поднять стартовую цену, если у вас можно купить что-нибудь стоящее.
Я увидел, как заработали шарики у нее в голове. По крайней мере теперь мы уже говорили на одном языке. Она уставилась куда-то мимо меня, на мир долларовых знаков и тайн. Потом вдруг улыбнулась полуулыбкой, полуусмешкой, адресованной не мне, а какой-то мысли, пришедшей ей в голову.
— А с чего это вы взяли, что в ее смерти что-то не так? — спросила она вдруг, и ее взгляд снова переместился на меня.
— Я не сказал, что там что-то не так. Я лишь сказал, что у меня сомнения. Пока я не побеседую с людьми, которые были при ней, когда она умерла, у меня нет определенного мнения на этот счет. Вы не заметили, жаловалась ли она на сердце?
— Это было так давно, мистер, — сказала она и усмехнулась. — У меня паршивая память на такие вещи. А вот если бы вы заглянули ко мне снова часиков в девять вечера, у меня было бы время кое-что вспомнить. Только не приходите ко мне с сотней долларов. Я уже большая девочка, и у меня большие цели.
— Насколько большие? — вежливо поинтересовался я.
— Больше похожие на пять. Ради пяти, может, и стоило тряхнуть памятью, но никак не меньше.
Я сделал вид, что рассматриваю это предложение.
— Сегодня вечером в девять? — спросил я.
— Примерно.
— Я не хотел бы тратить такие деньги, не будучи уверенным, что ваша информация окажется ценной для меня.
— Если уж я заставлю свою память работать, — сказала она, — можете не сомневаться, что информация будет ценная.
— Значит, до девяти?
— Не забудьте прихватить деньги, мистер. Наличными.
— Само собой. Будем надеяться, что это начало красивой дружбы.
Она одарила меня долгим задумчивым взглядом и закрыла дверь перед моим носом. Я проследовал обратно по дорожке, перелез через калитку и сел в «бьюик».
Почему в девять? — гадал я, нажимая на педаль стартера. Почему не сразу? Разумеется, тут все дело в деньгах, но ведь она не могла знать, что я пришел без этой суммы. Она даже не спросила. Это была умная баба, тертый, что называется, калач, баба, которая все знала наперед и у которой два плюс два могли дать в сумме пять. Я погнал «бьюик» по дороге, и уже после первых нескольких сот ярдов стрелка спидометра задрожала на отметке «70». В конце дороги, сворачивая на Бич-роуд, я резко нажал на тормоза, отчего у пожилого джентльмена, собиравшегося пересечь улицу, появилось, вероятно, сразу три разных сердечных заболевания. Кое-как выйдя из юза, я покатил дальше, пока не увидел драгстор. Я подъехал к бордюру, одним махом пересек тротуар и, вбежав в магазин, заскочил в телефонную будку.
Пола сняла трубку после второго звонка.
— «Универсальные услуги», — сказала она своим ласковым, вежливым голосом. — Добрый вечер.
— А это ваш старый дружок Вик Мэллой звонит из драгстора в Корал Гейблз. Вскакивай в свою машину, ясноглазка, и дуй сюда. Мы с тобой будем держаться за руки и влюбляться друг в друга. Как тебе эта перспектива?
Последовала пауза. Я бы дорого дал, только бы увидеть выражение ее лица в этот момент.
— В каком именно ты месте? — спросила она таким обыкновенным голосом, будто я поинтересовался у нее, который час.
— На Бич-роуд. Приезжай как можно скорее, — сказал я и повесил трубку.
Оставив «бьюик» у драгстора, я дошел до угла Бич-роуд, откуда мог наблюдать за хижиной Юдоры Дрю. Прислонившись к фонарному столбу, я не отрывал глаз от калитки ее дома.
Девять часов. Ждать еще предстояло три часа, и я жалел, что не попросил Полу прихватить виски и сандвичей, чтобы помочь скоротать время.
Следующие двадцать минут я стоял у столба, как приклеенный, и не отрывал глаз от хижины. Туда никто не входил, и оттуда никто не выходил. Из других хижин появилось несколько грубоватых с виду типов, они либо уходили, либо уезжали. Из хижины по соседству с Юдорой вышли три девушки, все блондинки, все с крикливыми голосами и направились по дороге в мою сторону, вихляя бедрами и придирчиво оглядывая всех мужчин. Продефилировав мимо, они все смотрели в мою сторону, но я не отрывал взгляда от хижины.
Ничего себе местечко, подумал я. Не та это дорожка, по которой бы пошла кроликоликая подружка миссис Бендикс.
С Принсесс-стрит выехала небольшая симпатичная двухместная машина Полы и направилась ко мне. Она остановилась, дверца отворилась. В своем сером с мелким рисунком костюме Пола казалась очень элегантной и несколько холодной. Она была без шляпы, карие глаза вопрошающе смотрели на меня.
— Куда прикажете? — спросила она, когда я устроился рядом с ней.
— Поезжай тихонечко и остановись на повороте. Дом Юдоры — вон та бело-синяя мерзость справа — сказал я, а когда машина тронулась, быстро ввел Полу в курс дела. — Мне представляется, она хочет с кем-то связаться, — заключил я. — Я могу и ошибиться, но все же считаю, что пару часиков за ней следует понаблюдать. Единственная возможность для нас наблюдать за домом, не привлекая к себе внимания соседей, — это разыграть влюбленную парочку. Такое здесь запросто поймут.
— Поезжай тихонечко и остановись на повороте. Дом Юдоры — вон та бело-синяя мерзость справа — сказал я, а когда машина тронулась, быстро ввел Полу в курс дела. — Мне представляется, она хочет с кем-то связаться, — заключил я. — Я могу и ошибиться, но все же считаю, что пару часиков за ней следует понаблюдать. Единственная возможность для нас наблюдать за домом, не привлекая к себе внимания соседей, — это разыграть влюбленную парочку. Такое здесь запросто поймут.
— Жаль, что тебе пришлось остановить свой выбор на мне, — холодно сказала Пола.
— Ну, не мог же я пригласить Кермана, — несколько задетый, ответил я. — Позволь сказать тебе, что некоторые девушки с радостью бы ухватились за такую возможность.
— У некоторых девушек странные вкусы, — сказала она, останавливаясь на повороте. — Здесь?
— Да. А теперь, ради Христа, расслабься. Тебе вроде как полагается получать от этого удовольствие. — Я обнял ее за шею, она прижалась ко мне и задумчиво уставилась вдоль дороги на хижину. С таким же успехом я мог бы обнимать манекен. — Ты не могла бы проявить хоть какие-то чувства? — И я попытался укусить ее за ушко.
— Возможно, это и действует на других твоих подружек, — ледяным голосом сказала она, отстраняясь от меня, — но только не на меня. Открой «бардачок», там виски и пара сандвичей. Все будет тебе занятие.
Я снял руку с ее шеи и полез в «бардачок».
— Ты такая предусмотрительная, — сказал я, принимаясь жевать. — Это единственное в мире, что не даст мне зацеловать тебя.
— А почему же, ты думаешь, я прихватила это с собой?
Я уминал уже второй сандвич, когда по дороге с ревом пронесся оливково-зеленый «додж». Я сразу же понял, что это тот самый оливково-зеленый лимузин и что ведет его тот же самый громила-головорез.
Я опустился на сиденье пониже, чтобы меня не было видно.
— Тот самый тип, что следил за мной, — бросил я Поле. — Поглядывай, куда он поедет.
— Он остановился у дома Юдоры и выходит из машины, — сказала мне Пола.
Я осторожно приподнял голову, пока мои глаза не оказались вровень с ветровым стеклом. «Додж», как и сказала Пола, остановился у бело-синей хижины. Громила вылез и с такой силой хлопнул дверцей, что машина чуть не перевернулась набок, потом затопал по дорожке к парадной. Он не постучал, а просто повернул ручку и вошел: мужчина, который спешит.
— А это, ясноглазка, называется догадка, — сказал я Поле. — Я думал, она либо выйдет, либо позвонит по телефону. Ну, она позвонила. Громила прибыл держать совет. Безусловно, все говорит о том, что я обнаружил свои намерения. Теперь произойдет нечто интересное.
— Что ты будешь делать, когда он уедет?
— Зайду к ней и скажу, что не сумел раздобыть пять сотен. А потом посмотрим, как она сыграет.
Я доел сандвич и как раз принялся за виски, когда входная дверь хижины отворилась, и громила вышел. Судя по часам на приборной панели, он пробыл внутри дома одиннадцать с половиной минут. Он поглядел по сторонам, покосился на запаркованную машину Полы, но был слишком далеко, чтобы разглядеть, кто сидит в ней, вальяжно прошел по дорожке, перемахнул через калитку, влез в лимузин и спокойно уехал.
— Ну, пробыл он там недолго, — сказал я. — Если бы все вели свои дела так же быстро, работы выполнялось бы гораздо больше. Ну, золотко, мы можем и нанести визит. По крайней мере можешь подвезти меня, а сама подождать в машине. Мне бы хотелось, чтобы она нервничала.
Пола завела машину и подъехала к калитке сине-белой хижины. Я вылез.
— Возможно, ты услышишь крики, — сказал я. — А возможно, и не услышишь. Если все же услышишь, ничего особенного не думай. Считай, что просто я произвел на Юдору впечатление.
— Надеюсь, она стукнет тебя по голове утюгом.
— Возможно, Она непредсказуемая женщина. Мне такие нравятся.
Я перелез через калитку и прошел по дорожке к парадной. Постучал и подождал, тихонько насвистывая себе под нос. Дом притих, как мышка, наблюдающая за кошкой.
Я постучал снова, вспомнил, как громила посмотрел по сторонам, и это его действие показалось мне вдруг зловещим. Я тронул дверь, но она оказалась запертой. Теперь настала моя очередь посмотреть в оба конца дороги. Кроме Полы с машиной, она была пустынна, как лицо старика, у которого кончился табак, а денег нет. Я поднял молоток и стукнул им три раза, произведя довольно большой шум. Пола, неодобрительно нахмурившись, выглянула из окна машины.
Я подождал, однако и на этот раз ничего не последовало. Мышка по-прежнему наблюдала за кошкой. В доме царила тишина.
— Поезжай на Бич-роуд, — велел я Поле. — Жди меня там.
Она завела двигатель и, даже не взглянув на меня, отъехала. Вот что мне очень импонирует в Поле. Она моментально чувствует экстремальную ситуацию и повинуется приказам без лишних вопросов.
И снова я посмотрел в оба конца дороги, гадая, а не подглядывает ли кто за мной из-за занавесок других домов в пределах видимости. Без этого риска было не обойтись. Я обошел дом сзади. Дверь с черного хода была открытой, и я, проникнув в дом, заглянул в маленькую кухню, какую ожидаешь найти у такой девушки, как Юдора Дрю. Посуду она, вероятно, мыла раз в месяц. Повсюду — в раковине, на столе, на стульях и на полу — стояли грязные кастрюли, тарелки и стаканы. Мусорное ведро до отказа было набито бутылками из-под джина и виски. Из раковины мне мерзко улыбалась сковорода, полная подгоревшего жира и зеленых мух. В воздухе висел тонко смешанный запах гнили, грязи и прокисшего молока. Я бы не хотел так жить, но ведь у каждого свой вкус.
Пройдя кухню, я открыл дверь и оказался в небольшом неприбранном холле, куда выходили две двери, — очевидно, из гостиной и столовой. Мягко ступая, подошел к правой от меня двери и, заглянув в комнату, снова увидел пыль, грязь, беспорядок. Юдоры там не оказалось, как не оказалось ее и в столовой. Оставались верхние комнаты. Я тихонько поднялся по лестнице, гадая, уж не принимает ли она ванну, и по этой причине и не ответила на мой звонок, но решил, что это маловероятно. Она была не из тех, кто вдруг решит принять ванну.
Нашел я ее в первой же спальне — громила потрудился на славу. Широко раскинув ноги, она лежала поперек смятой кровати. Блузка была сорвана со спины, на шее затянут сине-красный шарф — вероятно, ее же. Глаза с ненавистью смотрели с посиневшего до черноты лица, язык лежал в небольшой лужице пены. Зрелище было не из приятных, да и умерла она тяжелой смертью.
Я отвел от нее взгляд и осмотрел комнату. Ничего не потревожено. Она была такая же неряшливая и пыльная, как и другие комнаты, и отдавала застоявшимися духами.
Я тихонько отступил к двери, не взглянув больше на кровать, и вышел в коридор. Я старался ни к чему не прикасаться, а спускаясь вниз, протер перила лестницы носовым платком. Потом снова пересек вонючую кухню, распахнул дверь с сеткой, которая на жарком бризе сама захлопнулась у меня за спиной, прошел по садовой дорожке и не спеша направился туда, где поджидала меня Пола.
Глава вторая
Вызверившись на меня, начальник полиции Брэндон сидел за своим столом. Этому невысокому, склонному к полноте мужчине с копной белых, как свежевыпавший снег, волос и глазами столь же жесткими, недружелюбными и невыразительными, как пробки от пива, было уже под шестьдесят.
Из нас получился интересный квартет. На заднем плане сидела Пола, казавшаяся холодной и совершенно безмятежной. Прислонившись к стене, неподвижный, задумчивый, спокойный, как вздремнувший столетний старик, стоял Тим Миффлин. В кресле для почетных гостей перед столом восседал я, а за столом, разумеется, сидел сам начальник полиции Брэндон.
Комната была большая, просторная, хорошо обставленная. На полу лежал красивый турецкий ковер и стояло несколько кресел, на стенах висели три репродукции Ван Гога из сцен сельской жизни. Большой письменный стол помещался между двумя окнами, выходившими на деловую часть города.
Я бывал в этой комнате и раньше, и моя память все еще хранила неприятные моменты, которые там происходили. Я нравился Брэндону не больше, чем Хиросиме понравилась атомная бомба, и я снова ждал неприятностей.
Беседа началась не очень хорошо, и улучшения что-то не предвиделось. Брэндон уже вертел в руках сигару: верный признак его неудовольствия.
— Ну что ж, — сказал он тонким усталым голосом, — давайте еще раз начнем с самого начала. Вы получили это письмо… — Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на письмо Джэнет Кросби, как будто от него можно было заразиться проказой. Он старался его не касаться. — Датированное пятнадцатым мая 1948 года.
Ну, это хотя бы доказательство, что он умеет читать. Я ничего не сказал.
— К этому письму были приложены пять стодолларовых банкнотов. Верно?