Добравшись до Бенни Дуэна, я остановился. Кто-то выстрелил ему в голову с очень близкого расстояния. Пуля вошла сбоку, и вспышка от пороха опалила его сплюснутое ухо.
Он казался совершенно безобидным и одиноким. И совершенно мертвым.
Я толкнул дверь с матовым стеклом, на которой золотыми буквами было написано: «Универсальные услуги», а в правом нижнем углу буквами поменьше стояло: «Директор Виктор Мэллой». Маленькая блондинка, сидевшая у нас на коммутаторе в приемной, робко улыбнулась.
— Доброе утро, мистер Мэллой, — сказала она, показывая красивые белые зубки.
У нее был курносый нос, а манеры, как у щенка. Чувствовалось, что стоит ее только погладить, как она тут же завиляет хвостом. Славная малышка. Восемнадцать годиков, и всего два кумира — я и Бинг Кросби.[4]
Две малышки, сидевшие за пишущими машинками, тоже блондинки и тоже щенята, улыбнулись, как улыбаются девочки-подростки, и тоже сказали:
— Доброе утро, мистер Мэллой.
Мистер Мэллой оглядел свой гаремчик и заметил, что утречко выдалось славное.
— Мисс Бенсинджер в «Каунти Билдингс», — сообщила мне оператор коммутатора. — Она, возможно, немного опоздает.
— Спасибо, Трикси. Я буду у себя. Когда придет, скажите, что она мне нужна.
Она одарила меня взглядом, который, возможно, и означал бы что-нибудь для меня, будь она на пару лет старше и не работай у меня, и повернулась на стуле, чтобы ответить на телефонный звонок.
Я прошел в кабинет и закрыл дверь. Настольные часы подсказали мне, что сейчас пять минут одиннадцатого, рановато для рюмки, но мне хотелось выпить. Немного поколебавшись, я решил, что бутылка не узнает, что еще слишком рано, вытащил ее из ящика стола и слегка приложился к горлышку, испытывая чувство стыда. Затем сел, закурил сигарету и просмотрел утреннюю почту, но не нашел ничего интересного. Я опустил все в ящик для исходящей корреспонденции, чтобы ею занялась Пола, положил ноги на стол и закрыл глаза. После ночного возбуждения я был несколько не в форме.
Над головой сонно гудела зеленая муха. В приемной стучали две машинки. Трикси игралась со своими переключателями. Я задремал.
Без двадцати одиннадцать пробудился, услышав голос Полы в приемной. Я успел убрать ноги со стола и подтащить к себе ящик с исходящей корреспонденцией, прежде чем она открыла дверь и вошла.
— Вот и ты, — сказал я как можно веселее. — Входи, входи.
— Если тебе непременно надо спать прямо в офисе, постарайся хотя бы не храпеть, ладно? — сказала она, подтаскивая стул и присаживаясь. — Это деморализует сотрудников.
— Они уже много лет деморализованы, — сказал я, улыбаясь. — Ночью я спал не больше двух часов. Сегодня утром я старый, разбитый человек, и ко мне надо быть повнимательнее.
Ее спокойные карие глаза задержались на синяке у меня на скуле, а брови подпрыгнули.
— А это что такое?
— Да так, кое-что. — И я рассказал ей о визите Бенни Дуэна.
— Он мертв? — в испуге воскликнула она. — И кто же его застрелил?
— Точно не знаю, но у меня есть одна мыслишка, — сказал я, задирая ноги на стол. — Через десять минут после моего звонка прибыли фараоны, но Миффлина с ними почему-то не оказалось. Помнишь тех двух, на которых мы наткнулись в управлении: рыжеволосый и другой, крутой с виду. Так вот, приехали они. Сержант Макгро — это рыжеголовый — и сержант Хартселл. Парочка приятных, вежливых ублюдков, с которыми не приведи бог встречаться. Они даже не пытались скрыть, как они рады, что нашли Дуэна мертвым. Разумеется, это понятно. Его смерть избавляет Сэлзера от хлопот. Теперь ему только и надо, что заявить, будто Дуэн больше на него не работал. А почему Дуэн украл машину Сэлзера, убрал Юдору и пытался разделаться со мной — это уж пусть узнает полиция. Готов спорить, что полиция этого никогда не узнает.
— Ты сказал, что догадываешься, кто убил его.
— Да. Когда эти двое увезли Дуэна, я походил вокруг дома, выискивая улики. Они приехали в полицейской машине с ромбоидальными протекторами на покрышках. Отпечатки таких же точно шин я нашел за своей хижиной. По-моему они приехали рано вечером понаблюдать за мной и оказались в переднем ряду, когда Дуэн закатил в мою честь небольшое представление. Когда же я его вырубил и связал, искушение оказалось слишком велико для них. Пока я звонил Миффлину, они подошли к Дуэну и прикончили его.
— Ты хочешь сказать, два сотрудника полиции?.. — заговорила Пола, и глаза у нее расширились.
— А ты посмотри, от скольких хлопот это их избавляет, — сказал я. — Поставь себя на их место. Парня разыскивают за убийство, и у него почти наверняка развяжется язык, если он когда-либо предстанет перед судом. Ему, вероятно, есть много чего рассказать о докторе Сэлзере, причем такого, что будет весьма интересно смотреться в газетах. Брэндон друг Сэлзера. Что может быть удобнее, чем всадить Дуэну пулю в голову и избавить дружочка Брэндона от судебных издержек и неудобств? Проще простого, правда? Я, разумеется, могу и ошибаться, только почему-то в этом сомневаюсь. Во всяком случае, тут мы почти ничего сделать не в состоянии, так что давай обратимся к другим делам. Ты посмотрела завещания обоих Кросби?
Пола кивнула.
— Джэнет завещания не составляла. Кросби оставил три четверти состояния ей, а четверть — Морин. Очевидно, Джэнет была его любимицей. В случае смерти Джэнет все должно было отойти Морин, при условии что она будет держать себя в рамках приличия. Если же она когда-либо окажется замешанной в скандале и попадет в газеты, все состояние должно отойти Исследовательскому центру Орчид-Сити, а ей будет выплачиваться только тысяча долларов в год. Опекуны Кросби — Глинн и Коппли — на третьем этаже нашего здания. Половина капитала завязана, другой половиной Морин может свободно распоряжаться при условиях, разумеется, что будет держать себя в рамках.
— Исключительно удобный расклад для шантажиста, — сказал я. — Стоит ей только сделать один неверный шаг, и об этом прослышит какой-нибудь мошенник, как он тут же выжмет из нее сколько пожелает. На тысячу в год она не очень-то проживет, правда?
Пола пожала плечами.
— Сколько девушек живут и на меньшие суммы.
— Разумеется, но не дочери миллионеров. — Я взял нож для бумаг и принялся делать дырки в промокашке. — Значит, Джэнет завещания не оставила. Выходит, Юдоре никакого наследства не досталось. Тогда откуда же она получала деньги? — Я поднял глаза и задумчиво уставился на Полу. — А что если она знала, что Морин лечится от наркотиков? А что если Морин платила ей, чтобы заткнуть ей рот? Это идея, тут появляюсь я, и Юдора решает, что сможет выжать еще немного денег из Морин. Она велит мне зайти снова в девять, а сама звонит то ли Морин, то ли ее представителю, которым может оказаться доктор Сэлзер. Вероятно, так оно и есть. Она, возможно, заявила: «Ну-ка, раскошельтесь еще, а то я заговорю». Сэлзер посылает Дуэна урезонить ее, однако вместо этого, а то и действуя в соответствии с приказом, Дуэн убивает ее. Ну, как тебе это?
— Да вроде бы ничего, — с сомнением сказала Пола. — Но ведь это все догадки.
— Совершенно верно. Догадки. И все же не такие уж и плохие. — Я сделал еще три дырки в промокашке, прежде чем сказать: — Пожалуй, мне не мешает снова перемолвиться словечком с сиделкой Гэрни… Слушай, Пола, днем она не дежурит. Позвони-ка в Ассоциацию медсестер и попробуй заполучить ее домашний адрес. Придумай какой-нибудь предлог. Может, тебе его и выдадут.
Когда она вышла, я еще разок слегка приложился к бутылке и снова закурил. Прежде всего, сказал я себе, сиделка Гэрни, а уж потом Глинн и Коппли.
Пола вернулась через несколько минут и положила листок бумаги на мою обезображенную промокашку.
— Голливуд-авеню, 3882, квартира 246, — сказала она. — Ты знал, что она одна из сиделок доктора Сэлзера?
— Да что ты? — Я отодвинул стул от стола. — Нет, что ты на это скажешь, а? Все замыкается на докторе Сэлзере! — Я пододвинул к ней ящик с исходящей корреспонденцией. — Тут не так уж и много. Ничего такого, с чем ты бы не справилась и без меня.
— Ну что ж. — Она подхватила ящичек. — Ты продолжаешь это дело?
— Даже не знаю. Скажу тебе сегодня пополудни. — Я потянулся за шляпой. — Пока.
Дом 3882 по Голливуд-авеню оказался шестиэтажным многоквартирным домом, который построили с расчетом побыстрее получить прибыль и создать поменьше удобств для жильцов. Вестибюль мрачный и обшарпанный. В лифт могли войти сразу три человека, если не возражать против того, чтобы ехать в страшной тесноте. На покореженной металлической дощечке с рукой, указующей на лестницу в подвал, стояла синими выцветшими буквами надпись «Сторож», а сама дощечка висела криво.
Я вошел в кабину лифта, закрыл за собой решетку и нажал на кнопку третьего этажа. Лифт поднимался со скрипом, как будто не мог решить, а стоит ли подниматься вообще, и со вздохом остановился двумя этажами выше. Я пошлепал по бесконечному коридору, по обеим сторонам которого находились обшарпанные, с лупящейся краской двери. Протопав примерно с полмили — так, во всяком случае, мне показалось, — я подошел к квартире 246, находившейся в коротком тупичке напротив другой квартиры. Я нажал на кнопку звонка, прислонился к стене и вытащил сигарету, гадая, не в постели ли сиделка Гэрни и рада ли будет моему появлению, очень сильно надеясь, что да.
Минуты через две я услышал какие-то звуки, затем дверь открылась. Без униформы сиделка Гэрни выглядела гораздо интереснее. Она была в домашнем халате, достававшем ей до щиколоток и расходившемся от коленей вниз. Ноги у нее были голые.
— Ба, привет! — сказала она. — Хочешь зайти ко мне?
— С удовольствием.
Она отступила в сторонку.
— Как ты узнал мой адрес? — спросила она, проводя меня в небольшую гостиную. — Это для меня сюрприз.
— Правда? — сказал я, бросая шляпу на стул. — Ты выглядишь сногсшибательно.
Она хихикнула.
— Я случайно выглянула из окна и увидела тебя. Так что у меня было время привести себя в порядок. Как ты узнал, что я здесь живу?
— Позвонил в Ассоциацию медсестер. Ты собиралась лечь спать?
— Угу, только ты не должен из-за этого уходить.
— Ты ложись, а я посижу рядом, и мы с тобой подержимся за руки.
Она покачала головой.
— Это слишком скучно. Давай выпьем. Ты пришел по какому-то делу или это просто светский визит?
Я опустился в кресло.
— Пятьдесят на пятьдесят, хотя и с некоторым преобладанием светской стороны. Только не проси меня приготовить напитки. Я несколько не в форме. Прошлой ночью не удалось как следует поспать.
— Кого ж это ты выводил в город?
— Какое там. — Я благодарно потянулся за предложенным «хайболом» и поднял его за ее здоровье.
Она подошла и плюхнулась на диван. Халат у нее задрался и, прежде чем она его поправила, глаза мои полезли из орбит.
— А ты знаешь, я и думать не думала, что снова увижу тебя, — сказала она, положив подбородок на ободок бокала с виски со льдом. — Я думала, ты один из этих заезжих гастролеров — побаловались, и до свидания.
— Я?! Побаловались — и до свидания?! О нет, ты глубоко ошибаешься. Наоборот, я из тех, от кого трудно избавиться.
— Ну еще бы: пока ведь я в новинку, — с некоторой горечью сказала она. — Как напиток, в порядке?
— Отменный. — Я вытянул ноги и зевнул. Я до того размяк, что мне хотелось забраться поглубже в какую-нибудь нору и спрятаться там. — Сколько ты еще собираешься ходить за этой девицей Кросби?
Я подбросил это небрежно, но она тут же кинула на меня резкий удивленный взгляд.
— Сиделки никогда не говорят о своих больных, — чопорно ответила она и отпила немного из своего бокала.
— Если только у них нет для этого основательной причины, — заметил я. — Нет, серьезно, ты не хотела бы поменять работу? Я мог бы тебе помочь.
— Еще как бы хотела! Моя теперешняя работа мне страшно надоела. Да и как называть ее работой, если мне совершенно нечего делать.
— Ну да, оставь. Что-то же приходится делать.
Она покачала головой, хотела что-то сказать, потом передумала.
Я ждал.
— А что у тебя-то за работа? — спросила она. — Ты хочешь, чтобы тебя понянчили?
— Для меня бы не было ничего приятнее. Нет, речь не обо мне. Об одном моем друге. У него легочная недостаточность, в очень тяжелой форме, и он хочет, чтобы его подбадривала симпатичная сиделка. Денег у него хватает. Я мог бы замолвить за тебя словечко, если хочешь.
Она подумала, нахмурившись, потом покачала головой.
— Ничего не получится. Я-то хотела бы, но есть трудности.
— Какие могут быть трудности? Ассоциация медсестер все устроит.
— Я нанималась не через Ассоциацию.
— Тем проще, разве нет? Если ты свободная…
— Я законтрактована доктором Сэлзером. У него санаторий на бульваре Футхилл. Возможно, ты о нем слышал.
Я кивнул.
— Сэлзер — доктор Морин?
— Да. По крайней мере я так думаю. Он и близко к ней не подходит.
— Тогда кто же его ассистент?
— К ней никто не подходит.
— Странно, не правда ли?
— А тебе не кажется, что ты задаешь слишком много вопросов?
Я улыбнулся ей.
— Просто я любопытный. Неужто она настолько плоха, что ей даже не нужен доктор?
Она посмотрела на меня.
— Между нами говоря, я не знаю. Я ее не видела.
Я резко выпрямился в кресле, расплескав виски.
— Ты ее никогда не видела?! Что ты хочешь этим сказать? Ты же за ней ходишь, разве нет?
— Мне не следует говорить об этом, но это меня очень тревожит, и я должна хоть кому-то рассказать. Обещай мне, что дальше тебя это не пойдет.
— Да кому мне рассказывать? Ты хочешь сказать, Морин Кросби ты и в глаза сроду не видела?
— Совершенно верно. Сиделка Флеминг не пускает меня в комнату больной. Моя работа заключается в том, чтобы отвлекать посетителей, а теперь, когда туда вообще никто не приходит, мне и вовсе нечего делать.
— Чем же ты в таком случае занимаешься? Ночью-то?
— А ничем. Просто сплю в доме. Если звонит телефон, мне полагается отвечать на него, но он никогда не звонит.
— Ты, безусловно, заглядывала в комнату Морин, когда сестры Флеминг нет поблизости?
— Да нет, не заглядывала. Дверь держат запертой. Готова спорить, что ее даже нет в доме.
— А где же в таком случае она могла бы быть? — спросил я, подаваясь вперед и даже не пытаясь скрыть своего возбуждения.
— Если то, что говорит Флеминг, правда, тогда она может быть в санатории.
— А что говорит сестра Флеминг?
— Я же сказала тебе: ее лечат от наркотиков.
— Если она в санатории, тогда зачем же весь этот обман? Почему прямо не сказать, что она там? Зачем приставлять двух сиделок и делать вид, что есть комната больной?
— Братец, если бы я знала, я бы тебе сказала, — ответила сиделка Гэрни и допила свое виски. — Чертовски забавно, но стоит только нам сойтись вместе, как мы начинаем говорить о Морин Кросби.
— Ну, не все же время мы о ней говорим, — сказал я, вставая. — Есть ли какая-нибудь причина, почему ты не можешь уйти от Сэлзера?
— У меня с ним контракт еще на два года. Как же я от него уйду?
Я погладил ее по коленке.
— А что за тип этот Сэлзер? Я слышал, он шарлатан.
Она шлепнула меня по руке.
— Он в полном порядке. Может, он и шарлатан, но люди, которых он лечит, всего лишь страдают ожирением. Он заставляет их голодать, а денежки кладет в карман. Чтобы заниматься этим, не обязательно быть дипломированным врачом.
Моя рука снова легла ей на колено.
— А ты не могла бы узнать, действительно ли Морин в санатории? — спросил я и повел сложный маневр.
Она шлепнула меня по руке, на этот раз сильно.
— Ну вот, опять Морин.
Я потер руку.
— Ты здорово дерешься.
Она хихикнула.
— При такой внешности, как у меня, поневоле научишься драться.
Тут зазвонил дверной звонок: один долгий, пронзительный раскат.
— Не открывай, — попросил я. — Я уже готов больше не говорить о Морин.
— Не будь глупым. — Она опустила свои длинные ноги на пол. — Это бакалейщик.
— А что у него есть такого, чего нет у меня?
— Я покажу тебе, когда вернусь. Не могу же я сидеть без еды только ради того, чтобы доставить удовольствие тебе.
Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Воспользовавшись ее отсутствием, я подлил себе виски и лег на диван. То, что она мне рассказала, было очень интересно. Заброшенный сад, режущиеся в кости китайцы, занимающийся от скуки резьбой по дереву шофер, покуривающий дворецкий — все это говорило об очевидной истине, что Морин в Крестуэйз не живет. Тогда где же она? В санатории? Лечится от наркотиков? Сестра Флеминг наверняка знает. Как знает и доктор Джонатан Сэлзер. Возможно, знали об этом Бенни Дуэн и Юдора. Вероятно, знают Глинн и Коппли, а если нет, то могут захотеть узнать. У меня в голове стал уже вырисовываться план, как поставить расследование на финансовую основу. Я подумал о Брэндоне. Если у меня за спиной будут стоять Глинн и Коппли, вряд ли Брэндон посмеет что-нибудь затеять. Глинн и Коппли были самыми лучшими, самыми дорогими, самыми высококлассными адвокатами во всей Калифорнии. Их фирма имела конторы в Сан-Франциско, Голливуде, Нью-Йорке и Лондоне. Они не из тех, кто позволяет, чтобы ими помыкал какой-то там стряпчий по темным делам вроде Брэндона. Пожелай они убрать Брэндона с должности, они бы запросто этого добились, используя свое влияние.
Я закрыл глаза и подумал, как было бы здорово избавиться от Брэндона и поставить на его место хорошего, честного начальника полиции вроде Миффлина. Насколько легче мне было бы сотрудничать с ним, а не получать угрозы, что меня побьют в темном переулке.
Потом вдруг до меня дошло, что сиделки Гэрни нет гораздо дольше, чем нужно, чтобы забрать продукты у бакалейщика, и я, нахмурившись, сел на диван. Я даже не слышал, чтобы она разговаривала. Я вообще ничего не слышал. Я поставил рюмку и встал. Пересекши комнату, открыл дверь и выглянул в прихожую. Входная дверь была приоткрыта, но я никого не увидел. Я выглянул в коридор. Моему взору предстала закрытая дверь квартиры напротив. Я вернулся в прихожую. Может, она в туалете, подумал я и прошел обратно в гостиную. Я сидел и ждал, и мне все больше становилось не по себе. Через пять минут допил рюмку и снова пошел к выходу.