У нас за спиной послышался легкий шум, и мы оба повернулись. Позади нас стоял высокий, мощного сложения мужчина с темными курчавыми волосами, одетый в алый бумажный спортивный свитер без рукавов и темно-синие брюки. В руке он сжимал автоматический пистолет 38-го калибра, направленный прямо на меня. На загорелом лице играла веселая покровительственная улыбка, как будто он наслаждался какой-то одному ему понятной шуткой, слишком тонкой для рядового интеллекта.
— Красивая сказочка, правда? — заговорил он грубым голосом. — Значит, ей хочется убежать и спрятаться? Ну что ж, она и спрячется. Она так спрячется, что никто и никогда ее не найдет, и тебя это тоже касается, мой любознательный друг.
Я прикидывал расстояние между нами, гадая, успею ли встать и добраться до него, прежде чем он выстрелит, когда вдруг услышал слишком хорошо знакомый свист опускающегося шланга, и моя голова, казалось, прямо взорвалась изнутри.
Последнее, что я слышал, был дикий, душераздирающий крик Морин.
Глава четвертая
Я лежал в большой, просторной комнате, стены и потолок которой были тускло-белого цвета. На окнах висели белые пластиковые занавески, а лампа с абажуром отбрасывала лужицу света на стоявшую напротив кровать.
На кровати сидел человек. Он читал. Выражение его лица и высокий, широкий лоб наводили на мысль о студенте, готовящемся к экзамену.
Несколько минут я наблюдал за ним сквозь полуприкрытые глаза, без особого интереса гадая, кто он такой и что делает в этой комнате вместе со мной. В руках у него была огромная книга. Когда он перевернул страницу и я увидел название главы, до меня дошло, что он держит книгу вверх тормашками.
Я нисколько не удивился, что лежу в этой комнате. Я подспудно ощущал, что нахожусь в ней уже несколько дней, а то и недель.
Инстинкт подсказывал мне — я был уверен, никто мне об этом не говорил, — что я нахожусь в больнице, и я попытался вспомнить, не сбила ли меня машина, но голова у меня почему-то совсем не соображала. Меня занимал лишь человек с книгой.
Человек был молод — лет двадцати пяти, с копной светлых и длинных шелковистых волос. Лампа отбрасывала тень на его глубоко посаженные глаза, и они казались двумя темными отверстиями у него на лице.
Я вдруг осознал, что он тоже наблюдает за мной, хоть и притворяется, что читает: наблюдает украдкой из-под ресниц, наблюдает, даже когда переворачивает страницу, изображая хмурую сосредоточенность на лице.
— Вам будет легче, если вы перевернете книгу, — сказал я и поразился, каким далеким прозвучал мой голос, как будто я находился в соседней комнате.
Он поднял глаза и улыбнулся: типичный представитель колледжа, который больше знаком с бейсбольной битой, нежели с книгами.
— Я всегда так читаю книги, — сказал он неожиданно высоким голосом. — Это гораздо интереснее, стоит только привыкнуть. — Он положил книгу. — Ну-с, как вы себя чувствуете, мистер Сибрайт? Боюсь, вам пришлось нелегко. Как голова?
Странное дело, но теперь, когда он об этом упомянул, я обнаружил, что у меня болит голова.
— Болит, — ответил я. — Это больница?
— Ну, не то чтобы больница. По-моему, ее называют санаторием.
— Вы говорите — санаторием, так ведь? Санаторий — это же психушка.
Он улыбнулся и кивнул светловолосой головой.
— Вот именно: психушка.
Я закрыл глаза. Мне понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить свист опускающегося мне на голову шланга, человека в алом спортивном свитере и дикий, душераздирающий крик Морин. Санаторий. Я почувствовал, как у меня мурашки побежали по спине. Санаторий!
Я резко сел. Что-то удерживало мое левое запястье. Я повернулся посмотреть, что же это такое. Запястье опоясывал яркий никелевый наручник, резиновый изнутри. Другой наручник был прикреплен к спинке кровати.
Молодой человек с легким интересом наблюдал за мной.
— Они считают, что для нас же безопаснее сидеть вот так, на привязи, — заметил он. — Смешно, право, но я не сомневаюсь, что они желают нам добра.
— Да, — сказал я и лег. И снова по спине у меня побежали мурашки. — Кто заправляет этим заведением?
— Господи, доктор Сэлзер, разумеется. Разве вы с ним не встречались? Он само очарование. Он вам понравится. Он всем нравится.
Тут я вспомнил, как мужчина в алом свитере сказал, что упрячет меня туда, где меня никто и никогда не найдет. Сумасшедший дом, разумеется, весьма надежный тайник. Но по словам сиделки Гэрни, заведение Сэлзера предназначалось для лечения тучных людей.
— А я считал, что у Сэлзера заведение, где вроде как занимаются обычным лечением, — осторожно заметил я. — Но никак не психушка.
— Совершенно верно, но тут есть крыло, отведенное для душевнобольных, — объяснил блондин. Он прошелся двумя пальцами, как будто ногами, по краю тумбочки. — О нем обычно не говорят. — Пальцы прошагали обратно. — Для родственников гораздо приятнее говорить, что вы просто поправляете здоровье, нежели заперты в клетке с мягкими стенами.
— В такой мы и находимся? — спросил я.
— О да. Стены обиты. На вид-то вроде нет, но попробуйте стукнуть по ним. Прямо смешно. — Он наклонился с кровати и стукнул по стене. — По-моему, это резина. Между прочим, меня зовут Данкен Хоппер. Вы, возможно, слышали о моем отце, Дуайте Хоппере.
Насколько я помнил, Дуайт Хоппер был крупной фигурой в торговле красками.
— Меня зовут Мэллой, — представился я. — Виктор Мэллой.
Он склонил голову набок и пристально на меня посмотрел.
— Как?
— Мэллой.
— Вы уверены? — Он лукаво улыбнулся. — Мне сказали, что вас зовут Эдмунд Сибрайт.
— Нет. Мэллой, — возразил я и в который уже раз почувствовал, как по спине побежали мурашки.
— Понятно. — Он снова прошагал пальцами по краю тумбочки. Похоже, ему это нравилось. — Интересно, а вы не станете возражать, если я буду называть вас Сибрайтом? Блэнд называет вас Сибрайтом. Доктор Сэлзер называет вас Сибрайтом. Сибрайт, значит, и в ваших документах. Я знаю, потому как упросил Блэнда дать мне взглянуть на них. У вас маниакально-депрессивный синдром. Вы знали об этом?
Во рту у меня вдруг пересохло.
— Что-что?
— Маниакально-депрессивный синдром. Смею сказать, это чистейший вздор.
— Да, вздор. — Я обнаружил, что говорить и думать спокойно мне все труднее.
— Я так рад. Депрессивники бывают такие скучные. Я не думал, что вы такой, так и заявил Блэнду. Но Блэнд ужасно глуп, совершенно необразованный человек. Он никогда не слушает, что я ему говорю. Боюсь, он вам не понравится. Он говорит, что я параноик, но это чистейший вздор. Сегодня утром у нас из-за этого вышел ужасный спор, и он дал мне вот эту книгу. В ней говорится о паранойе. Право, довольно забавно. Но у меня — ни одного-единственного симптома. Тут есть весьма интересная статья о депрессивных маньяках. — Он прошагал пальцами по краю тумбочки, прежде чем спросить: — У вас бывают галлюцинации?
Я сказал, что галлюцинаций у меня не бывает.
— Я так рад. — Он и впрямь, казалось, от души радуется. — Но ведь так странно, что вы считаете, будто ваша фамилия Мэллой, правда? Или, может, вы так не думаете?
Я сказал с расстановкой:
— Ничего странного, поскольку Мэллой действительно моя фамилия.
— Понятно. — Он потянулся за книгой и принялся листать страницы. — В таком случае, если вы не Эдмунд Сибрайт, почему же вы здесь?
— Это долгая история, — ответил я и вдруг подумал, что исключительно важно заставить этого блондина поверить мне. Если он мне не поверит, тогда кто же еще поверит? — Я частный детектив. Расследуя одно дело, обнаружил, что доктор Сэлзер повинен в смерти Юдоры Дрю. Все слишком запутано, чтобы сейчас вдаваться в подробности, но именно из-за этого меня и похитили. — Я увидел выражение вежливого недоверия на лице Хоппера.
— Доктор Сэлзер? — сказал он и одарил меня очаровательной улыбкой. — Убийство?! Это интересно. А вы вроде как детектив? Так?
— Послушайте, — сказал я, не находя себе места. — Вы думаете, я сумасшедший, правда?
— Разумеется, нет, мистер Сибрайт, — ласково ответил он. — Ничего подобного я не думаю. Я знаю, что вы не очень здоровы, но только не сумасшедший, это вполне определенно.
Я облизал пересохшие губы.
— Вы в этом уверены?
— Что за вопрос.
Но по хитрому выражению его глубоко посаженных глаз я понял, что он лжет.
Хоппер сообщил мне, что в девять часов придет Блэнд выключать свет.
— Минут через пять, — уточнил он, бросив взгляд на наручные часы. — Блэнд разрешает мне носить эти часы, потому что я даю ему по сотне сигарет в неделю. Отец присылает их мне, а курить мне, разумеется, не разрешают. Они, похоже, считают, что я могу поджечь постель. — Он засмеялся, показывая мелкие и ровные белые зубы. — Смешно, право, но я полагаю, плохого они мне не желают.
— Послушайте, — сказал я, не находя себе места. — Вы думаете, я сумасшедший, правда?
— Разумеется, нет, мистер Сибрайт, — ласково ответил он. — Ничего подобного я не думаю. Я знаю, что вы не очень здоровы, но только не сумасшедший, это вполне определенно.
Я облизал пересохшие губы.
— Вы в этом уверены?
— Что за вопрос.
Но по хитрому выражению его глубоко посаженных глаз я понял, что он лжет.
Хоппер сообщил мне, что в девять часов придет Блэнд выключать свет.
— Минут через пять, — уточнил он, бросив взгляд на наручные часы. — Блэнд разрешает мне носить эти часы, потому что я даю ему по сотне сигарет в неделю. Отец присылает их мне, а курить мне, разумеется, не разрешают. Они, похоже, считают, что я могу поджечь постель. — Он засмеялся, показывая мелкие и ровные белые зубы. — Смешно, право, но я полагаю, плохого они мне не желают.
Я попытался под простыней вытащить руку из наручника. Стоит мне освободиться, сказал я себе, как я убегу из этого дома, и меня даже пулеметом не остановишь.
— Какое сегодня число?
Хоппер открыл ящик в тумбочке и сверился по дневнику.
— Двадцать девятое июля. А вы разве не ведете дневник? Я веду. Завтра годовщина. Я здесь уже три года.
Но я уже не слушал. Мне пришлось долго и мучительно размышлять, прежде чем я вспомнил, что Морин повезла меня в место своего затворничества 24 июля. Пять дней! Пола и Керман наверняка меня ищут. Придет ли им в голову заглянуть сюда? Даже если они и догадаются, что я здесь, как они до меня доберутся? Сэлзер под защитой Брэндона, и все, что скажет ему Керман, Брэндон пропустит мимо ушей. Если бы Шеррилл — а я не сомневался, что мужчина в алом спортивном костюме это Шеррилл, — не был абсолютно уверен, что тут меня никто не найдет, разве бы он не продырявил мне голову пулей и не бросил бы меня в море? И вообще — почему он этого не сделал? Возможно, он не решается идти на убийство. Но убили же Стивенса. Зато Сэлзер, если только Дуэн не превысил свои полномочия, запросто идет на мокрое дело. Вероятно, подумал я, лучше быть убитым, чем до конца своих дней заживо гнить в камере с мягкими стенами.
Возьми себя в руки, Мэллой, сказал я себе. Перестань ныть! Да, тебя стукнули по башке и, судя по ощущению в глазах и во рту, изрядно накачали всякими препаратами, но это еще не повод, чтобы ударяться в панику. Пола с Керманом вытащат тебя отсюда. А ты пока держись и не унывай.
Дверь беззвучно отворилась, вошел приземистый темноволосый мужчина. Его плечам позавидовала бы и горилла, а на его веснушчатом красном лице будто застыла безрадостная ухмылка. На нем был короткий белый халат, белые брюки и белые туфли на резиновой подметке. Двигался он так же бесшумно и легко, как перышко, опускающееся на пол.
— Привет, Хоппи, — бросил он, ставя поднос на стол у двери. — Пора баиньки. Как ты себя чувствуешь? Вычитал что-нибудь в этой книжке?
Хоппер сделал жест в мою сторону.
— Теперь с нами мистер Сибрайт, — сказал он.
Блэнд — а это наверняка был он — подошел к изножью моей койки и уставился на меня. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица, разве что стала чуть шире. Зеленоватые глаза были такими же жесткими и холодными, как кусочки наколотого льда.
— Привет, детка, — сказал он. У него оказался странный шепчущий голос, хриплый и тихий, как будто у него было что-то с гортанью. — Меня зовут Блэнд. Я буду ухаживать за тобой.
Я обнаружил, что уже хватаюсь за простыню, но тут же сдержался. Спокойно, сказал я себе. Расслабься. Не надо торопить события.
— Привет, — ответил я натянутым, как фортепьянная струна, голосом. — Тебе не надо за мной ухаживать. Где Сэлзер? Я хочу поговорить с ним.
— Доктор Сэлзер, детка, — с упреком и расстановкой сказал Блэнд. — Зачем ты так неуважительно? — Он неторопливо подмигнул Хопперу. — Ты увидишь его завтра.
— Я хочу видеть его немедленно, — твердо заверил я.
— Завтра, детка. Доку тоже надо немного отдохнуть. Если тебе что-нибудь нужно, скажи мне. На этом этаже босс — я. Мое слово — закон.
— Мне нужен Сэлзер, — настаивал я, стараясь держать голос под контролем.
— Завтра, детка. А сейчас ложись. Я сделаю тебе укольчик и ты заснешь.
— Он думает, что он детектив, — сказал Хоппер, вдруг помрачнев. — Говорит, что доктор Сэлзер кого-то убил.
— Весьма неуважительно, но какое это имеет значение? — сказал Блэнд, вытаскивая шприц из коробочки.
— А вот и имеет. Это уже галлюцинации, — сердито возразил Хоппер. — Так говорится в этой книге. Не понимаю, с какой стати я должен мириться с его присутствием в моей палате. Мне это не нравится. Он может оказаться опасным.
Блэнд засмеялся коротким лающим смехом.
— Смешно слышать это от тебя. Заткнись, детка, у меня уйма дел. — Он прикрутил иглу и набрал в шприц какой-то бесцветной жидкости.
— Я пожалуюсь доктору Сэлзеру, — заявил Хоппер. — Моему отцу это не понравится.
— Хрен с ним, с твоим отцом, и двойной хрен — с тобой, — в нетерпении сказал Блэнд и подошел ко мне. — Ну-ка, дай сюда руку — правую.
— Ничего у тебя не получится, — сказал я и резко сел.
— Не будь таким, детка. Это ничего тебе не даст, — сказал Блэнд, и его застывшая улыбка стала еще шире. — Ложись и не трепыхайся.
— Как бы не так, — ответил я.
Он схватил мое запястье правой рукой. Короткие толстые пальцы сжали его словно тисками.
— Хочешь по-плохому, — сказал он, приблизив свое красное веснушчатое лицо к моему, — ну что ж, я не против.
Сделав резкий поворот, я напрягся, надеясь, что освобожусь от его захвата, но лишь едва не сломал себе руку. Я изо всех сил подался вперед, пытаясь ударить его в грудь плечом, но и это не сработало.
Пальцев он не разжал и, улыбаясь мне, ждал, что я еще сделаю. Я не заставил его долго ждать и попытался высвободить ноги из-под одеяла, но это оказалось невозможно. Простыня была жесткая как брезент.
— Все, детка? — чуть ли не с радостью спросил он. — Сейчас я воткну иглу, и, если ты будешь сопротивляться, она отломится прямо в тебе, так что смотри, поосторожнее.
Я стиснул зубы и оттолкнулся от него, он потерял равновесие и зашатался, однако тут же овладел собой и ухмылка исчезла с его лица.
— Ах, значит, ты думаешь, что сильный, да? — прошипел он. — Ну что ж, детка, давай поглядим, насколько ты силен.
Он стал гнуть мою руку. Я сопротивлялся, но это было все равно что бороться с паровым катком. Он был гораздо сильнее — просто невероятно сильный, и моя рука стала медленно уходить мне за спину. Пока я с ним боролся, холодный пот струился по моей спине, а дыхание со свистом вырывалось из груди.
Мне удалось отыграть пару дюймов. Блэнд и сам уже задыхался. Если бы я мог использовать свой вес, то возможно пересилил бы его. Но, поскольку я сидел в постели и одна рука была обездвижена, противостоять его массе и силе я был не в состоянии.
Он дюйм за дюймом гнул меня вперед, а я дюйм за дюймом противился ему. Вскоре моя рука поднялась у меня за спиной и легла меж лопаток. И в этот момент я почувствовал резкий укол, мой мучитель отступил назад, отпустив мою руку.
У него на лице тоже выступил пот, он тяжело дышал. Не все вышло, как он хотел.
— Вот так-то, детка, — выдохнул он. — Сам напросился, вот и получил. Не будь я таким добрым, я бы сломал тебе руку.
Я попытался врезать ему сбоку, но моя рука не слушалась. Не знаю уж, что за препарат он мне ввел, но подействовало средство незамедлительно. Красное веснушчатое лицо быстро отдалилось. Стены комнаты распались, и за стенами проступил длинный темный туннель.
Я открыл глаза.
Сквозь зарешеченные окна лился солнечный свет, отбрасывая тень от решетки на противоположную белую стену: шесть резко очерченных линий, которые напомнили мне, что я пленник.
Блэнд с тряпкой для вытирания пыли в толстой руке тихо двигался по комнате, на веснушчатом лице — сосредоточенное выражение. Работал он на совесть — от его внимания ничего не ускользало.
Хоппер сидел в постели, читая книгу. Он явно дулся и совершенно игнорировал Блэнда, даже когда тот протирал его тумбочку.
Блэнд подошел ко мне и протер мою тумбочку. Наши взгляды встретились, и ухмылка на его лице стала пошире.
— Привет, детка, — сказал он. — Как самочувствие?
— Нормально, — ответил я и сел в постели повыше. Правая рука и плечо у меня болели, на запястье все еще просматривался отпечаток его толстых пальцев.
— Это хорошо. Через несколько минут я принесу бритвенный прибор. Затем ты сможешь принять ванну.
Значит, с меня снимут наручник, подумал я.
Блэнд, казалось, угадал мои мысли.
— И послушай, детка, давай без фокусов. Забудь о том, что ты будто можешь удрать. Тут есть еще пара ребят вроде меня. Дверь на лестничной площадке заперта, на окнах решетки. Спроси Хоппи, он тебе скажет. Когда Хоппи впервые попал сюда, то-то были страсти. Он пытался убежать, но из этого ничего не вышло.