– Может быть, лучше поднимемся ко мне в офис? – стараясь не выдать волнения, предложил Сергей. – Думаю, там будет удобнее говорить. Чай, кофе… Все документы можно достать, какие понадобятся. Бухгалтера пригласим…
– Нет! – странно засмеялся человек. – Знаете, мы предпочитаем беседовать на своей территории. Чай-кофе отменяются. А документы и сами заберем, если потребуется… Пойдемте! Пойдемте!
«Да он просто хочет вытянуть меня из радиуса обзора видеокамер, – вдруг догадался Поздняков, холодея. – Здесь, на площадке перед входом, все записывается. Ему нужно сделать вид, будто директор турфирмы разговаривает со старым знакомым. А если отойдем чуть дальше…»
Поздняков быстро глянул в том направлении, куда пытался увести его худощавый. Из стоявшей неподалеку машины вылезали два человека. Они не смотрели на Сергея, но тот понял: по его душу. Поздняков скорее угадал, чем разглядел шприц в руках одного из чужаков. Тот слишком быстро исчез в кармане. Видимо, «грузчики» не утерпели, устали ждать, когда Позднякова отведут подальше в сторону – от бдительного ока видеокамеры.
– Пойдемте-пойдемте! – вновь подхватывая Сергея под локоть, бормотал незнакомец.
Он настойчиво тянул Позднякова в направлении двух «грузчиков». Сергей резко высвободился, сделал несколько шагов назад. Открыл рот, намереваясь отказаться от «любезного» приглашения. И в этот момент почувствовал боль в предплечье.
– Спокойно, без лишних движений! – услышал он чей-то голос за спиной. – Уже все. Теперь поздно дергаться, снотворное введено.
Голова вмиг отяжелела, окружающий пейзаж потерял контрастность. Деревья и машины стали призрачными, «потекли», Поздняков проваливался в мягкую вату. «Тук!» – один раз ударило в груди сердце и разбудило Сергея. Тот мотнул головой, отгоняя слабость. С усилием огляделся. «Грузчики» вели его к черному «Мицубиши Паджеро», придерживая под руки. А он, Сергей Поздняков, топал к чужому автомобилю, будто послушный теленок. Худощавый открыл дверцу…
Того, что шел справа, Сергей ударил изо всех сил, ногой по коленке. Что-то неприятно хрустнуло – это Поздняков запомнил хорошо, – и человек закричал. Второй не успел среагировать, удар в челюсть бросил его на боковину огромного джипа, и конвоир медленно пополз вниз.
Пленник не стал дожидаться, пока враг присядет окончательно. Уже на ходу, обернувшись на миг, заметил: из салона выбирается водитель. Но тот не собирался гоняться за Поздняковым – распахнув пиджак, он лапал кобуру пистолета. А худощавый уже выдернул ствол, причем не простой, с глушителем. Оказывается, ребята серьезно подготовились к встрече…
Не дожидаясь, пока бандиты откроют огонь, Сергей прыгнул через мостовую – рыбкой. В другой раз сам удивился бы собственной прыти. Такие упражнения ему не приходилось выполнять лет двадцать. Или больше? Только в Смоленске – пацанами – они вот так вот пугали шоферюг. На спор.
Страшно завизжали тормоза. Грузовик, под который чуть не угодил беглец, кубарем прокатившийся по асфальтовому полотну, остановился. Водитель высунулся из кабины, костеря «отмороженного придурка» по первое число. Но, завидев нескольких людей с пушками в руках, сам спрыгнул на мостовую и дал деру. В другую сторону, нежели Поздняков, – подальше от опасности…
«Тук! Тук!» – Сергей услышал, как пули угодили в темно-синий «Фольксваген», припаркованный у обочины. Слава богу, тот не взорвался. Теперь преследователи не пытались взять беглеца живым. Становилось очевидно: пистолеты они вытащили не для того, чтоб напугать Позднякова. Не получилось увезти с собой – решили мочить, прямо на месте. Понимание этого придало сил.
Директор турфирмы, вдруг осознав, что балансирует на самой кромке – между жизнью и смертью, – прыгнул на металлическую ограду, рывком перебросил тело через нее, свалился на траву, под деревья. И тут же, не дожидаясь, пока преследователи одолеют асфальтовое полотно, прополз десяток метров вперед, за бетонным бортиком. Вскочил на ноги – совсем не там, где ожидали киллеры, бросился за угол дома, во двор.
На счастье, там оказалась какая-то небольшая будка – то ли «Водоканала», то ли «Мосэнерго». Поздняков быстро взобрался по лесенке наверх, перепрыгнул на крышу гаража, с нее – на следующую. Скатился вниз, уже на другой улице. Перескочил через дорогу, вбежал в какой-то подъезд. Пулей вылетел во двор и метнулся в боковую арку.
Остановился лишь тогда, когда полностью уверился в том, что преследователи потеряли его из вида, застряли где-то позади. Сергей, пытаясь отдышаться, медленно зашел в какое-то парадное, поднялся на второй этаж. Обессиленный, прислонился к окну, наблюдая за тем, что происходит на улице. Спустя несколько минут во дворе показался один из преследователей. Беспомощно глянув в одну сторону, потом в другую, с досады пнул в колесо припаркованный «Ниссан». Закудахтала сигнализация.
Киллер со злостью махнул рукой, спрятал ствол в кобуру под мышкой. Достал «трубу», вызвал кого-то. Принялся горячо объяснять далекому собеседнику суть проблемы. Поздняков отодвинулся от окна, присел на пол, переводя дух. Его потеряли, окончательно потеряли. Теперь звонили наверх – расписаться в собственной беспомощности. А это значит, что он, Сергей Поздняков, выиграл билет в жизнь.
Он осторожно потрогал плечо, куда вошла игла. «Спокойно, без лишних движений! Уже все. Теперь поздно дергаться, снотворное введено…» Сергей потер лоб. Сила возвращалась в руки и ноги, от слабости не осталось и следа. Чужой голос жил внутри, повторяя страшные слова. Нет никаких сомнений – похищение Позднякова осуществляли профессионалы. Сбили его с толка, запутали. Худощавый отвлекал внимание. Затем подключились двое, которые вылезали из машины. Мастерски сыграли свои роли…
Он потерял бдительность, сосредоточился на тех, что находились спереди. А сзади аккуратно подобрался еще один и ввел снотворное. Сергей вспомнил, как мгновенно отяжелела голова, «поплыли» окружающие предметы. Препарат подействовал мгновенно, в этом нет сомнений. Вот только почему-то он не усыпил жертву, как рассчитывали «грузчики». Могли ли они ошибиться в дозировке?
– Как по нотам разыграть спектакль и киксануть в такой мелочи? – пробормотал Сергей, поднимаясь на ноги. – Ошибиться в дозировке, которая уложит взрослого мужика?!
Он выглянул в окно. На улице было тихо, спокойно. Сергей, не торопясь, спустился вниз, искренне благодаря городские сервисные службы за то, что домофоны пока установили не на все парадные…
Внимательно оглядев двор, Сергей вдохнул полной грудью и пошел к шоссе.
Что же произошло? Что вообще сегодня происходит?..
«…Я убедился: Вербинский – фанатик. Не знаю, как будет сказать правильнее всего. Религиозный фанатик? Нет, это не то. Научный фанатик? Глупое выражение. Человек, маниакально одержимый какой-то идеей? Так, пожалуй, ближе к истине.
Попытался разговорить главного врача нашей засекреченной базы-лаборатории. Узнал так много, что теперь даже не представляю, как с этим быть. Голова кругом. Пухнет. Становится плохо, потому что отлично понимаю: такие вещи могут говорить только тем, в чьем молчании безоговорочно уверены. Это значит, главный врач Олег Вербинский уверен в том, что я буду молчать.
Я не идиот и отлично понимаю: он может быть уверен в этом лишь в одном случае. Если меня ликвидируют…
Честное слово, неприятное открытие. Шокирующее открытие. Все валится из рук. Но все-таки попробую восстановить в памяти события дня…
Меня вновь вызвали под белый купол – в лабораторию Вербинского. Как и в прошлом случае, из «загона» выходил в сопровождении конвоира, вооруженного автоматом. Провели в медсектор, охранник остался возле входа, а я попал в распоряжение команды врачей Олега Борисовича. Сначала брали анализы крови – из вены. Ну, это не новость, то же самое делали в первый день, сразу после прибытия сюда.
И вообще, в последнее время кровь брали постоянно. Я даже зазубрил: для общего анализа кровь забирают из мякоти пальца или вены через час после еды или натощак. То же самое касается клинического анализа. А при исследовании на гормоны кровь забирается из вены – либо натощак, либо через два часа после еды.
Сложнее всего с иммунологическим анализом. Вербинский объяснял, что это «скрининг, позволяющий определить состояние общего иммунитета организма». Для него кровь берется из локтевой вены, после восьми-двенадцати часов голодания. Проще всего, когда иммунологический тест выполняют с утра, после сна – не заставляют полдня пускать слюнки от голода…
Так что при желании я теперь смог бы читать лекции студентам: какие существуют анализы, как они забираются.
Сегодня мне как раз делали иммунологический анализ. Мы заговорили с Вербинским о разных случаях из жизни, о сопротивляемости организма человека болезням…
А потом я чем-то зацепил врача. Теперь уже сам не вспомню, что послужило толчком для дальнейшего диалога. Вербинского будто прорвало. Я слушал, открыв рот. Он вспоминал многое, очень многое. Например, рассказывал удивительный случай из полярной практики одного советского летчика. Это было еще во времена СССР. Пилот стоял возле машины, на ледяном аэродроме. И вдруг почувствовал: кто-то толкнул его в спину. Оглянулся, думал – кто-то из своих. А там – белый медведь!!! Огромный!!!
А потом я чем-то зацепил врача. Теперь уже сам не вспомню, что послужило толчком для дальнейшего диалога. Вербинского будто прорвало. Я слушал, открыв рот. Он вспоминал многое, очень многое. Например, рассказывал удивительный случай из полярной практики одного советского летчика. Это было еще во времена СССР. Пилот стоял возле машины, на ледяном аэродроме. И вдруг почувствовал: кто-то толкнул его в спину. Оглянулся, думал – кто-то из своих. А там – белый медведь!!! Огромный!!!
Летчик потом не мог объяснить, как это у него получилось, но он мгновенно оказался на крыле самолета! Запрыгнул! Вверх, с места! А высота была – чуть более двух метров. Специально измерили. И он ухитрился сделать это – с места, без разбега, почти без толчка.
Вербинский ходил взад-вперед, взволнованно размахивая руками. То и дело тыкал себя пальцем в переносицу – у него смешная привычка так поправлять очки… Пытался убедить меня: человек способен на многое, даже на невозможное. Еще вспоминал Великую Отечественную войну, особенно первые дни. Брестскую крепость. Люди, выжившие после внезапных и мощных ударов немцев, сражались много дней. Даже тогда, когда не осталось запасов провизии и воды. Влагу добывали как могли – например, лизали холодные стены казематов…
И потом, в истории Второй мировой немало случаев, когда люди пили грязную воду из болот, рек, даже из луж. Страну и армию не захватили эпидемии холеры, брюшного тифа или дизентерии. Солдаты – словно заговоренные – выносили такое, что нормальному человеку в обычных условиях не под силу.
«Что это значит?» – спросил меня Вербинский. Будто я знал ответ. Он ответил сам: это значит, что в определенные моменты, например минуты смертельной опасности, активируются скрытые резервы человеческого организма. Условно говоря, включается другой, «боевой» режим.
«Как форсаж у самолета?» – попробовал уточнить я. Вербинский поморщился, ему такая аналогия не понравилась. Он сказал в ответ, что двигатель самолета не способен долго работать в форсированном режиме, узлы и агрегаты изнашиваются гораздо быстрее нормы. И тут же добавил: наша (то есть его) задача в том, чтоб перевести организм в другой режим работы, но это не должно быть форсажем. Это должно стать обычным, нормальным состоянием, при котором «узлы» и «агрегаты» изнашиваются с обычной скоростью.
Тут я впервые понял, чего хочет добиться главный врач секретной лаборатории. Меня прошиб холодный пот – я точно понял: ликвидируют! Получится у него или нет – убьют. Либо в момент экспериментов, если не сумеют добиться нужного результата. Либо потом, когда окажусь лишним…
А он, будто не видя ничего вокруг себя, говорил и говорил. Вспоминал эпидемии в Африке. Рассказывал про лихорадку Марбург и лихорадку Эбола. Бормотал про то, что в районах эпидемий у семи процентов населения обнаружены антитела к вирусу, это позволяло организмам счастливчиков справляться со смертельно опасной болезнью. Без вмешательства врачей!
Признаться, я об этом слышал впервые. Помню, по телевизору – на разных каналах – неоднократно передавали про лихорадку Эбола. Я считал, что в опасных районах умирают все… Оказывается, часть коренного населения просто не реагировала на присутствие вируса в окружающей среде. Избранные?! Кем? Почему? Спросить об этом подробнее не успел.
– Цыгане считают себя уникальным народом, – бормотал Вербинский, перескакивая мыслями с темы на тему. – Древний народ, пришедший из Индии. Женщины, которые умеют читать судьбу по линиям на ладони… Женщины, которые могут сглазить человека. Сглазить, если не понравился, был груб, неприветлив… Но если б только этим заканчивалась их уникальность!
И вновь Вербинский нервно заметался по лаборатории, засунув руки в карманы белого халата. Я словно перестал для него существовать. Он говорил не со мной. И не с собой! Я точно знаю: он обращался к кому-то другому. Тому, кто над нами. И, честное слово, как вспомню – вновь мороз по коже.
А врач нервно, горько смеялся. Уже потом, позднее, восстанавливая в памяти обрывочные реплики, сумел понять, с чем он обращался к тому, кто над нами. Вербинский говорил про кровь цыган. Мол, представители этого народа утверждают: у них всех уникальная – нулевая – группа крови. Благодаря этому у целого народа невероятно высокая устойчивость к болезням. У них развиты те чувства, которые мы называем интуицией, способностями к ясновидению. Даже к магии.
Но Вербинский утверждал, что проверил тестами кровь ромалов. И не нашел никакой нулевой группы…
И тут я зачем-то встрял в его монолог. Брякнул: большинство людей уверены, что существуют четыре группы крови. Но это ведь неправильно, потому что есть еще положительный и отрицательный резус-фактор. В результате возможных комбинаций больше, чем четыре. Их даже не восемь…
Тут я запнулся, но видя интерес Вербинского, решил поумствовать и предположил, что все дело в некачественных приборах, в нашем избыточном материализме. Мол, кровь нулевой группы – не обязательно другой группы. Просто мы не фиксируем те параметры, которыми кровь цыган отличается от крови обычных людей. А надо ввести поправку на нематериальное. Ведь, например, ясновидение тоже невозможно объяснить с помощью законов физики, химии или математики.
Вербинский даже вскрикнул. Честное слово, в этот миг я окончательно понял: он – одержимый! Врач, больной идеей. Он вцепился мне в плечо так, что я чуть не заорал от боли.
– 3D-энергетический спектр! – прошептал он, впиваясь в меня таким взглядом, что у меня волосы встали дыбом. – Объемный резонансно-энергетический спектр! Вот он, ключ!!!
Бросился к своей чудовищной установке, схватился за какие-то бумаги. Захохотал, как припадочный. Уронил очки. Кажется, оправа погнулась, но Вербинский даже не обратил на это внимания: колотил ладонями по столу и орал что-то совершенно нечленораздельное.
Я стоял в стороне, с ужасом глядя на врача. Потом в лабораторию набились люди в белых халатах, они толпились вокруг Вербинского, что-то горячо, возбужденно обсуждали. А меня – под конвоем – увели обратно в «загон». В этот раз дело ограничилось анализами крови и беседой «за жизнь» с Олегом Борисовичем…
Теперь, записав все на бумагу, еще раз прогнав события и переварив их, я, мне кажется, окончательно разобрался, чем занимается наша лаборатория. И мне становится страшно, очень страшно. Неужели все так? В придуманную схему отлично вписываются и повышенная секретность лаборатории; и чудовищно дорогое медицинское оборудование, спрятанное под центральной полусферой; и даже карантинные бараки в боковых куполах, про которые шепотом рассказал кто-то из товарищей по несчастью.
Теперь начинаю понимать, почему нас всех называют «подопытными кроликами», а эту половину лагеря – «загоном». Если Вербинский действительно занимается разработкой чудо-препарата – панацеи от тысяч страшных болезней – ему нужны жертвы, для испытания модификаций вещества. Значит, сначала «кролику» вводят разработку Вербинского. Потом прививают какой-то смертельно опасный вирус. Ужасно…
Оттого и существуют карантинные блоки – пока Олегу Борисовичу не удалось создать препарат. Потому и мечется врач, как одержимый. Впрочем, какой он врач? Убийца! Сколько человеческих жизней на его совести?
Мы все – не «кролики». Нет. Живые покойники. Вербинский будет вводить в кровь модификации препарата – одной жертве, потом другой. Проверять, как развиваются вирусы в организме умирающего. Отдаст концы один живой труп – возьмут «на опыты» следующий. Вот для того нас здесь и держат. Страшно…
Может, лучше было остаться на зоне? Я б давно умер, от рук Куцего и Чирика. В тот момент казалось: ничего не может быть хуже. Теперь не смогу спать. Что, если завтра, во время тестов, мне введут препарат Вербинского? Никто ведь не предупредит. А затем привьют какую-нибудь страшную болезнь. То же «коровье бешенство», специальную разновидность для людей. Или же лихорадку Эбола, про которую обожает вспоминать Вербинский… Я умру в жутких мучениях, со страшными носовыми кровотечениями, с кровавой рвотой и поносом. Или, как при «коровьем бешенстве», мой мозг превратится в пористую губку?
Господи, помоги мне выбраться отсюда! Решено: буду искать возможность для побега. С этого дня начинаю исследование защитного периметра жуткого лагеря смерти…»
Следы Инженера отыскались в одном из городских моргов. Людям Яреса пришлось затратить немало усилий, чтоб узнать, куда отправили тело Владлена Завацкого. Начальнику службы безопасности лаборатории «Ноев ковчег» удалось довольно быстро установить, что Инженер погиб в первые секунды после аварии. Это было зафиксировано в протоколах осмотра места происшествия сотрудниками дорожно-постовой службы и органов внутренних дел.
На том легкая часть поисков закончилась. Сотрудники МВД не знали, куда труповозка повезла тело Завацкого. В моргах царил чудовищный бардак с неопознанными трупами, в какой-то момент Ярес даже опустил руки.