Однако Камаз говорил, что он попадет прямо к камерам изолятора. Или здесь все перестроили, или же изолятор совсем рядом.
Коридор, судя по всему, был целиком техническим, но в отличие от кладовки не заброшенным. Здесь точно работали люди, хотя и нечасто. Борланд оглядел себя при свете дневных ламп и прикинул, что ходить здесь в таком виде, мягко говоря, не рекомендуется. Да и вообще вряд ли здесь можно было просто так расхаживать посторонним людям в расчете то, что работники не знают друг друга в лицо. Персонал тюрем — не та категория трудоспособных граждан, которая часто претерпевает текучку кадров.
С другой стороны, находиться в тюремный робе нижнего сектора «Вертикали» означало навлечь на себя куда большие беды, поэтому Борланд не спеша принялся ходить от одной двери к другой в поисках любых ресурсов, которые могли бы ему помочь продвинуться дальше. Одна из комнат оказалась складом одинаковых стульев противного кислотного цвета, в другой он нашел залежи банок из-под краски. Наверняка где-то существовали бухгалтерские отчетности, по которым банки были полными, а стулья безупречными. Во всяком случае, общий блок со сталкерами краской из этих банок точно не красили. Все эти детали дополняли удручающий облик Орловского централа, превращая и без того угрюмое место в мусорку для человеческой совести.
Ничто из этого хлама не приближало его к решению основной задачи. Даже самый захудалый ломик пригодился бы, хотя Борланд не представлял, с кем он собирался здесь воевать. Любой встретившийся ему работник, не говоря уже об охране, стал бы огромнейшей проблемой. В его положении было нежелательно вступать в схватку, независимо от прогнозов на ее удачное разрешение, а для скрытного перемещения по местности было слишком мало данных, и при этом — слишком много коридоров и запертых дверей.
Пока Борланд размышлял, одна из дверей неожиданно открылась, и в проем шагнула нога в военном сапоге. Если бы вместе с тем послышалась бодрая речь нескольких человек, можно было бы сразу падать мордой в пол и отдавать себя на милость служивых. Теперь оставалось лишь попытаться постоять за себя.
Борланд рванулся вперед, вычисляя на ходу, где находится голова охранника, и заодно надеясь, что тот не окажется в шлеме. В Зоне ему уже приходилось отвешивать локтевой удар человеку в каске — вполне достаточный опыт, чтобы никогда больше не пытаться его повторять.
Охранник едва успел увидеть Борланда, как получил мощнейший удар в верхнюю часть лба. Борланд переоценил его рост. Он рассчитывал попасть в переносицу или хотя бы в нос, чтобы наверняка залить лицо кровью и получить преимущество в дальнейшем окончании схватки. Но не удалось — охранник мигом сориентировался, отвесил встречный удар практически вслепую и попал Борланду в челюсть.
Это скорее походило на касание, однако получить второй раз за день по тому же месту было совсем не романтично. На остатках дыхания Борланд врезал противнику в живот, попав в солнечное сплетение. Лучше, чем ничего.
К тому времени охранник, судя по выражению его лица, собирался переполошить воплем все тюрьму и половину города в придачу, но Борланд сбил ему эту попытку ударом в живот. Оставалось только закрепить успех. Сталкер оттеснил охранника в комнату, из которой тот вышел, попутно бросив беглый взгляд на интерьер. Ничего похожего на оружие он не обнаружил. Не очень удобно, но, с другой стороны, противник также не сумеет им воспользоваться. Прежде всего нужно было удостовериться, что теперь противник точно не поднимет шум, даже если придется пропустить парочку ударов. Борланд добрался до горла противника и сделал короткий, но эффективный тычок, затем еще раз боднул в солнечное сплетение и провел ряд прямых в живот.
В следующий момент охранник зарядил ему в лицо с такой силой, что искры полетели. Борланд зашатался и повис на противнике, чтобы не упасть. Ему требовалось выиграть лишь пару секунд и не получить за это время ударов по голове. Близкий контакт мог оказаться неплохим решением, если только противник не знал, как вести бой таким образом.
Расчет оказался верным — охранник слепо лупил по спине, ни разу не попав по важным органам. Возможно, пару он выиграл, но точно проиграл бой. Подставив подножку, Борланд опрокинул его на пол и навалился сверху. Схватив охранника за голову, он несколько раз сильно приложил его затылком о пол. Охранник тут же обмяк, Борланд перевернул его на живот, затем метнулся к двери и закрыл ее.
Надо было как можно быстрее перевести дух и определить свои дальнейшие действия. Первым делом Борланд ощупал карманы охранника и вытащил его удостоверение. Ничего особенного, парень просто работал в централе обычным вертухаем. Это определенно не был сотрудник ГРУ, случайно забредший сюда снизу. Впрочем, если бы он действительно являлся проштрафившимся бойцом из управления, у Борланда не было бы никаких шансов сделать его в схватке один на один. В Зоне еще может быть, но не здесь. Территория тоже имела значение.
Переодеваться в форму охранника Борланд не стал — это шло вразрез с его планами. Вот некоторые элементы снаряжения могли ему пригодиться. Борланд лишь снял с охранника часы и надел себе на запястье. С этого момента он должен был следить за временем.
Клинч дал четкие указания. У него оставалось всего шестнадцать минут до прихода связного. Борланд едва не пришел в ужас от такой раскладки — режим «Вертикали» определенно подорвал его чувство времени. Ему казалось, что в запасе еще несколько часов.
План майора состоял в следующем: связной придет в изолятор в качестве адвоката, имея все необходимые бумаги, в строго определенное время, чтобы встретиться с заключенным из камеры 17. Через четверть часа Борланду предстояло стать этим заключенным. Для этого требовалось предпринять ряд мер: добраться до записей постояльцев и подделать их, раздобыть форму, попасть в саму камеру, не вызывая подозрений — не исключено, что там сидят двадцать человек, ни один из которых его, разумеется, не знает, — и найти способ после встречи с адвокатом беспрепятственно выбраться обратно в теплую и уютную каюту, где Хрюс, вероятно, уже склеивает свои страницы.
Теперь про эту цепочку можно было забыть. И даже не из-за лимита времени или неминуемых сложностей в выполнении этих шагов, сколько из-за заронившихся в голове Борланда подозрений насчет истинных намерений Клинча. Не факт, что план действительно предусматривал возвращение. Иначе на кой ему понадобился человек со стороны? Единственной причиной, по которой майор не мог сам сгонять наверх, была невозможность воспользоваться услугами Камаза по получению ключа, но сейчас Борланд понимал, до чего нелеп и смешон этот предлог. Вот ему самому татуировка с болтом никак не помешала получить желаемое.
Быстро придумав обходной путь, Борланд все же стащил с охранника одежду. Комбинезон уборщика оказалось снять намного проще, чем надеть, — склеенные изолентой куски костюма разошлись еще больше, превратив комбинезон в кучу резиновых лоскутов. Пожалуй, в мире двадцать первого века не осталось ничего прочнее, чем синяя изолента.
Форма охранника на Борланде сидела настолько неудобно, насколько было возможно. Радовало, что сам боец в этих шмотках выглядел не лучше. Сталкер обездвижил охранника с помощью обрывков каната, висящих на вбитых в стену крючьях. Затем покинул комнату.
Одиннадцать минут. Борланд дошел до ближайшей развилки и на ее углу нашел план этажа. Ценнее артефакта он и придумать не мог. Жадно изучив взглядом каждый закоулок, Борланд постарался запомнить как можно больше и быстрым шагом направился к камерам.
Камаз говорил, что в Орловском централе смотрели на закон сквозь пальцы, и в этом был один положительный момент: отсутствие строгого регламента. По пути Борланд встретил двух человек — азиата, подметавшего пол, и еще одного охранника, лениво читающего газету. Ни один даже не поднял на Борланда глаз. Если на предприятии никто не смотрит за исполнением приказов, то их можно и вовсе не отдавать. Конечно, попытайся он выйти за ворота или перебраться через стену, исход бы оказался плачевным. На стене уже никто халтурить не будет. Вот внутри все было не в шоколаде, как и описывал Камаз. В нормальной тюрьме Борланд не прошел бы и одного коридора, не посмотрев при этом в лицо человеку за стеклом, который нажатием кнопки открыл бы дверь тому, кого знает. «Вертикаль» в этом плане оказалась местом отсталым. Хотя от изолятора, устаревшего морально и технически, ничего другого ждать не приходилось. Что говорить о порядках в колонии, где одна из камер превращена в открытый музей? Именно эту деталь Борланд и знал про Орловский централ, славящийся уже тем, что здесь когда-то сидел сам Дзержинский.
Быть может, полный вариант комплекса и планировался как совершенная тюрьма, но до этого оставалось еще слишком много работы. Пока что сталкер ловил все недочеты в организации, чтобы достичь нужной цели. В недрах дуба под названием «Вертикаль» он чувствовал себя термитом, так что оставалось только грызть кору.
Быть может, полный вариант комплекса и планировался как совершенная тюрьма, но до этого оставалось еще слишком много работы. Пока что сталкер ловил все недочеты в организации, чтобы достичь нужной цели. В недрах дуба под названием «Вертикаль» он чувствовал себя термитом, так что оставалось только грызть кору.
До камер Борланд добрался еще минуты через три, успев сжечь немало нервных клеток. Здесь располагалась будка охраны, в которой орал телевизор. Внутри никого не было. Похоже, что кто-то предпочитает слушать трансляцию издали, а не смотреть ее. Или же местный авторитет оказался капризнее Камаза и выторговал себе право на приток звука. Во всяком случае, сейчас это было очень удобно — Борланд заглянул внутрь и взял связку ключей со стола. Заодно прихватил лежащую на тумбочке заточку — кусок заостренного металла с рукояткой из пробки. Мало ли что ему пригодится.
Электричества на эту часть тюрьмы не жалели, о чем свидетельствовали залитые ярким светом стены, пожелтевшие от времени. Вот бы куда краска пригодилась. Не исключено, что заведение собирались в ближайшем будущем сворачивать. Объяснить по-другому все это безобразие было сложно.
Заключенных было мало, не больше трех человек в камере. При виде Борланда они перестали шушукаться и впились в него взглядами. Не глядя на них, сталкер добрался до двери с табличкой 19 и как ни в чем не бывало принялся ее отвинчивать. Никто из следящих за ним не проронил ни слова.
Журнал Камаза оказался там, где тот и рассказывал. Потрепанный, с загнутыми краями, воняющий плесенью, он напоминал давно утерянную инкунабулу. Настоящий дневник узника, не больше и не меньше. Борланд спрятал его за пазуху.
По ту сторону решетки за ним испуганно смотрел молодой парень с бритой головой. Увидев журнал, он подскочил к двери и трясущимися руками схватился за нее.
— Начальник, это не мое, — простонал он. — Мамой клянусь!
— Мамой, говоришь? Отойти от двери!
Парень чуть не заплакал, глядя, как Борланд перебирает ключи в поисках нужного. К счастью, они были пронумерованы, и сталкер открыл замок, стараясь сильно не дребезжать. По его меркам, в столь расхлябанном подобии колонии у него было несколько минут, прежде чем его присутствие здесь будет раскрыто. Кто-то хватится ушедшего охранника, или человек из будки заметит пропажу ключей, или еще что-нибудь случится. К тому времени лучше уже оказаться в комнате для встреч. Дальше придется импровизировать.
Однако Борланд не знал, где находится эта комната. Зато знал напуганный парень.
— К тебе адвокат, — сурово сказал Борланд, беря парня под локоть. — Хоть ты и не заслуживал. Наручники надо?
Парень замотал головой.
— Сам пойдешь?
— Да.
— Тогда топай. Шаг вправо или влево — расстрел. Прыжок — попытка улететь. Двинул!
Заключенный поспешно направился по коридору, не догадываясь, что сам указывает охраннику дорогу, а не наоборот. Вероятно, по этому принципу в Зоне и работала система отмычек. Берется необстрелянный воробей и отсылается в самое пекло, думая, что товарищи за спиной подстрахуют. Как правило, они умирали раньше, чем успевали понять свою ошибку. Борланд никогда не работал с отмычками и считал это непристойным, постыдным делом. Хотя в этом плане мало кто разделял его мысли.
По пути мимо них пробежал таджик с ведром, половой тряпкой и шваброй. Борланд позволил ему пройти, посмотрев в сторону, из которой тот пришел, и таджик ускорил шаг. Наверняка хреново помыл, потому и боится, что к нему прицепятся. Корпоративная этика, помноженная на дедовщину, зачастую получала весьма причудливое воплощение.
Парень дошел до двери, напоминающей вход в школьный класс. По ту сторону наверняка все сделано из прочной стали, но заключенным некуда бежать из комнаты для встреч, кроме как обратно в коридор. Отсюда и экономия на материалах. Оставался вопрос: каким образом адвокат добивается вывода подзащитного из камеры? По логике, он должен был попросить человека из администрации оформить бумаги, затем за заключенным должны сходить и привести. Борланд не видел, чтобы кто-нибудь шел ему навстречу. Быть может, бумажная волокита немного затянулась…
— Жди здесь, — приказал он парню, открывая дверь. — Не двигаться, а то шкуру спущу.
Тот испуганно закивал, и Борланд понял, что он так и сделает. Если надо, будет стоять, пока ноги не отвалятся. Сталкер открыл дверь и зашел внутрь, закрыв за собой дверь.
Он сразу понял, что попал, куда нужно. Узкая комната, разделенная поровну перегородкой с толстым стеклом. И там, и здесь — по одному креслу. Телефонных трубок не видно.
С той стороны сидел молодой человек в сером костюме и черном галстуке, поглаживая крышку запертого «дипломата». Завидев Борланда, он с удивлением уставился на него.
Сталкер удивился не меньше. Связной Клинча имел к адвокатам столь же малое отношение, как он сам — к заключенным Орловского централа.
Потому что Борланд очень хорошо знал пришедшего к нему человека.
Это был Уотсон.
Глава 8
Уотсон смотрел на Борланда сквозь стекло, которое, казалось, не пропускало не только пули, но и солидную часть эмоций. С одной стороны на другую проходил только звук, передаваемый через придавленный заклепками динамик. Было сложно избавиться от стойкого ощущения грязной привокзальной кассы.
— Ты не похож на адвоката, — заметил Борланд.
— Они никогда на себя не похожи, как и преступники, — невозмутимо ответил Уотсон.
— Что ты делаешь тут?
— Неуместный вопрос. Ты кого ожидал здесь увидеть?
Борланд все еще надеялся, что это глупая шутка, нелепое совпадение. Не мог Уотсон оказаться тем, кто должен принять сообщение от Клинча напрямую или через его человека. Разве что он тут находился по совсем другому вопросу. Но в это верилось еще меньше.
— Тебе следовало отправить кого-то из охраны в семнадцатую камеру, — сказал сталкер. — Я должен был появиться здесь как заключенный.
— Я пока не успел. Обдумывал, стоит ли вообще беседовать с посланником от Кунченко.
— Ты знаешь, зачем я здесь? Почему на этом уровне тюрьмы?
— Вероятно, ты сам себя сюда посадил. Объясняется твоими аналогичными действиями в прошлом. Причем по любому поводу. Ты себя сажаешь в яму раз за разом.
— Прекрати, — потребовал Борланд. — У нас нет времени.
— На что? — спросил Уотсон, усаживаясь поудобнее. — Я здесь твой адвокат и сам решаю, сколько времени нам нужно. Если хочешь, просидим тут до утра. Ты уже знаком, думаю, с распорядками этого места. Тут на закон смотрят сквозь пальцы, но осторожно относятся к ответственным лицам, приходящим снаружи.
— Настолько осторожно, что впускают любого придурка, который назовется адвокатом?
— Они не выпускают придурков, которые назвались заключенными. Это главное. Остальное — ловкость рук и никакого мошенничества. Хотя нет, некоторое мошенничество было. С моими бумагами.
Борланд осмотрел комнату.
— Нас что, не слушают? — спросил он.
— Нет. У них на это попросту нет ни людей, ни цифрового оборудования. А аналоговое час назад кто-то испортил. Вот совпадение, правда?
— Я все еще не могу поверить, что ты тот самый человек, с которым я должен был встретиться.
— Не поверишь, но я испытываю те же чувства, — сказал Уотсон. — Когда я увидел тебя, то решил, что передо мной реалистичная голограмма.
— Так и есть, — ответил Борланд. — Только я двухмерный пререндер. На реалтайм фулскрин не хватило бюджета и аналоговых мощностей. Настоящий Борланд летит в криокапсуле на Венеру.
— Ясно, — вздохнул Уотсон. — Вот теперь я поверил, что передо мной в самом деле ты.
— Да, печально.
— Значит, тебе удалось выйти на Кунченко.
— Вернее будет сказать, что он сам на меня вышел, — поправил Борланд. — А я всего лишь не препятствовал этому.
— Забавно. Раньше ты всегда старался казаться хозяином положения, даже если им не был. А теперь, напротив, корчишь из себя пешку.
— Пешка — это всего лишь уставший офицер.
— В твоем случае это явно дохлый конь.
— Ладно. — Борланд постучал по стеклу. — Что делать будем?
— Не советую этого делать, — заметил Уотсон. — Стекло на сигнализации.
— Откуда ты все знаешь?
— Почитал на сайтах. Полезная вещь.
— И никакого мошенничества. Я понял.
Уотсон помолчал. Борланд не мог понять, то ли парень тянет время, то ли ему нечего сказать.
— Что, вопросики на языке вертятся? — спросил Борланд. — У меня вот всего один.
— Давай я придумаю ответ, прежде чем ты задашь вопрос.
— Давай лучше ты не будешь умничать. Ты мой адвокат, я тебе плачу не за это.
— Что-то я не вижу денег.
— Думаю, у тебя сейчас денег достаточно, — предположил Борланд. — Позволь, я угадаю. Тебе платит Клинч за услуги разного непонятного характера. Еще ты подворовываешь артефакты и торгуешь ими на стороне. Ты ввязался в незнакомый и очень неудобный бизнес, чтобы удовлетворить давние амбиции. Сейчас ты напуган, растерян и пытаешься спрятать свою неуверенность за цинизмом. Видать, в твоих интернетах не написано, что он никогда не приводил ни к чему хорошему. И сохранению здоровья точно не способствует.