Борланд мысленно с ним согласился. Человеку в тюрьме есть что терять. Заключенный знает назубок свои права — как юридические, так и бытовые. Знает, кому подавать руку, а кому не стоит, осведомлен насчет распорядка, лексикона, внутренних отношений, права собственности и прочих подводных камней. Самое главное — у заключенного есть личное имя и номер, его знают в лицо как сокамерники, так и охрана. Оказаться в изоляторе неучтенному человеку, да еще и являющемуся обитателем колонии снизу, — верная смерть.
— Я спросил, не хочешь ли ты бежать, по двум причинам, — произнес Камаз. — Во-первых, ты должен понять, что вылазка за пределы территории нижнего уровня уже является побегом. Именно так запишут в твоих бумагах, если тебя застрелят при поимке.
— Я понимаю.
— Во-вторых, я спросил тебя, вернешься ли ты назад, потому что хочу, чтобы ты вернулся.
— Это я тоже понимаю. Я должен тебе что-то принести сверху.
— Доказательство того, что ты сделаешь.
— Что я должен сделать?
Камаз повернулся к нему, глядя в глаза.
— Я говорил тебе, что в свое время сидел наверху?
— Да.
— Тогда были другие времена. Меньше компьютеров, больше бумажек. Я в изоляторе провел несколько месяцев, пока ждал суда. Перешел дорогу одному нехорошему человеку из политики. Его стряпчие нашли лазейку, и я просидел в централе намного дольше, чем заслужил. Но я сумел выжить и не опуститься.
Старик перевел взгляд на стену, вспоминая прошлое.
— У меня в изоляторе был свой бизнес. Я питался человеческим страхом и тем, чем от него пытаются избавиться. Видел десятки, сотни молодых пацанов, по дурке загремевших на нары. Видел офисный планктон, работяг, тунеядцев, беспредельщиков. Почти у всех были семьи. Я уже давно перестал удивляться, но так и было. За то время, что я был там, ни один человек не просидел в стенах централа, покинутый всеми. Обязательно есть кто-то, кому ты нужен. Обязательно есть кто-то, кто захочет передать тебе весточку или получить ее от тебя.
— Это и был твой бизнес?
— Да. Я передавал людям письма из дома и проносил кое-что внутрь. Иногда — запрещенные предметы. Еду, спиртягу, порошок. Были свои каналы среди вертухаев. Взамен я следил за порядком. Меня слушались. Мое слово было крепче стен и решеток. Люди быстро это поняли. Но было еще кое-что. Страховка на будущее.
— Страховка?
— Я вел журнал, в который записывал все, что делали охранники по моим просьбам. Сам по себе, он, конечно, не улика и в суде не проканает. Но все равно это был дичайший компромат, который быстро охватил почти весь учтивый персонал. Думаю, большинство из них работают там и сейчас.
— И чем тебе помогла это страховка? — спросил Борланд.
— Это были гарантии, что меня не прирежут, как свинью, по беспредельному навету.
— Нужно было еще знать, что эта страховка у тебя есть в принципе.
— Они знали, — беспечно ответил Камаз. — Охрана всегда знала про журнал. Я их сразу поставил в известность.
— Зачем?
— Затем, что у меня появилось средство против них. Из меня четыре раза пытались выбить сведения о том, где этот журнал хранился. Первые два раза прошли терпимо. На третий мне отбили почки. После четвертого я провалялся в медицинском блоке пару недель, кое-кто даже получил взыскание. После этого от меня отстали.
Борланд промолчал.
— Когда я выходил на волю, то имел беседу с начальником, — продолжал Камаз. — Я сразу дал ему понять, что не скажу, где журнал. Он знал, что записи остались где-то в тюрьме. Конечно, после моего ухода они там все перерыли. Но я также знаю, что ничего не нашли и не найдут.
— Ты хочешь, чтобы я принес журнал тебе? — спросил Борланд.
— Нет. Я хочу, чтобы ты нашел журнал и уничтожил его.
— Уничтожил?
— Такое обещание я дал начальнику. Сперва я хотел просто сказать ему, где спрятан журнал, чтобы он сам его нашел, но затем понял, что нельзя давать такой компромат в руки человека, который способен использовать его, чтобы еще больше прессовать своих сотрудников.
— Я понял, — сказал Борланд.
— Надеюсь на это. Потому что ты можешь помочь мне исполнить обещание, чтобы мое слово оставалось твердым. У старика в тюрьме больше ничего нет и быть не может, кроме его слова. Все эти подарки от новичков — всего лишь тлен.
— Почему ты сам не поднимешься наверх, чтобы найти журнал?
— Путь по «Вертикали» — не фунт изюму, — ответил Камаз. — Для этого надо быть молодым.
— Намек понятен.
— Журнал находится за широкой табличкой на дверях камеры 19. Эта каюта служила мне домом в течение всего срока.
— Ты несколько месяцев прятал опасные вещи в таком месте? — озадаченно спросил Борланд. — И никто его не нашел?
— Если хочешь что-то спрятать, клади на самое видное место, — ответил старик невозмутимо. — Для клетки самый лучший схрон — в ней же, но снаружи. Потому что искали только внутри.
— Как я докажу, что уничтожил журнал?
— Сожги его и принеси мне пепел.
— И ты поймешь, что это именно тот самый пепел?
— Я пойму. Когда ты будешь готов выходить?
— Я готов сейчас.
Камаз придвинулся к нему ближе, протягивая руку. Борланд пожал ее и почувствовал холодную сталь в ладони.
— В камере доктора есть особый кирпич, — сказал старик. — Третий слева и восьмой сверху. Он легко вытаскивается. За ним ты найдешь замочную скважину. Дальше действуй по обстоятельствам.
— Что значит «по обстоятельствам»? — спросил Борланд. — Что там, после поворота ключа?
— Слишком много вопросов. Ты найдешь дорогу. У тебя время до следующей переклички.
— И как я ее найду?
— Думай головой, сталкер. — Камаз постучал по своему лбу. — Здесь у нас нет ни часов, ни компаса, чтобы разобраться во времени и пространстве. Но одного у нас не отнять. Мы всегда знаем, где верх, а где низ.
* * *Зайдя в уже знакомую камеру доктора, Борланд почувствовал, как челюсть снова начала болеть. Выругавшись на свою психосоматику, он принялся считать кирпичи на стене. Интересно, что подумает здешний костоправ, если сейчас случайно зайдет сюда? Оставалось рассчитывать на то, что доктор — тоже человек Камаза. С другой стороны, вряд ли много народу здесь посвящено в секреты смотрящего. Впрочем, если бы доктор понятия не имел о том, что его стена куда-то ведет, то не жил бы здесь. Кроме того, если удастся добраться до вершины «Вертикали» и вернуться назад, то возвращаться в общий блок придется тем же путем.
Найдя нужный кирпич, Борланд надавил на него. Ничего не случилось. Он вспомнил, что это не кнопка, и принялся выковыривать кирпич в свою сторону, расшатывая известку ключом. Ему подумалось, что сам ключ для того и предназначен. Мысль вовсе не была смешной, учитывая, сколько способов применения металлических предметов насчитывается в любой тюрьме.
Борланд чуть не ободрал пальцы, пока доставал кирпич, но все же через пару минут он его вытащил. За ним действительно оказалась замочная скважина. Сталкер сунул в нее ключ и плавно повернул в сторону, стараюсь не скрипеть. Любой необычный скрежет мигом привлек бы внимание. Звук взаимодействия металла с металлом прозвучал бы здесь ярче любых стереосистем.
Как Борланд и предполагал, вся стена оказалась одной большой дверью, которая повернулась на невидимых петлях. Из темного проема мигом повеяло сыростью и запахами канализации. Борланд быстро сунул кирпич на место, замаскировав следы своей деятельности, и протиснулся на ту сторону.
Первое время он в растерянности стоял в кромешной тьме. Классическим сталкерам помимо вестибулярного аппарата, подсказывающего верх и низ, явно не хватало лампочки во лбу. Борланд снова потянул дверь на себя, но она не поддавалась. Судя по строению замка, с задней стороны должна была располагаться другая его часть, в которую можно было бы вставить ключ, но в потемках нащупать его было невозможно, а свет с той стороны не пробивался.
Борланд подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Через некоторое время он различил рядом с собой очертания крупного прямоугольного предмета и направился к нему, стараясь не споткнуться.
Это оказался старый деревянный шкаф.
Самый обычный шкаф, не считая того, что он был слишком ветхим, чтобы оказаться хоть немного полезным. Тем не менее, открыв его, Борланд обнаружил внутри сразу несколько вещей. Прежде всего, на обратной стороне двери красовался побитый пылью и паутиной светодиод, включившийся от поворота петель — достаточно яркий, чтобы осветить пространство в шкафу. Непонятно, как система продолжала работать в таком диком запустении. Хотя еще неизвестно было, что за пространство располагалось под Орловским централом.
В шкафу были сложены заплесневелые одеяла, резиновые перчатки, различные инструменты. Прежде всего Борланда заинтересовал налобный фонарь, который он с нетерпением включил. Тут же осмотревшись с его помощью, Борланд понял, что задворки «Вертикали» представляли собой весьма гнилостные сооружения. Он оказался в непонятных катакомбах, слишком больших, чтобы служить веткой канализационной сети. До потолка было не менее четырех метров. В некоторых местах тьма над головой оказалась такой густой, что фонарь не мог пробиться сквозь нее. Вероятно, здесь должно было располагаться очередное крыло для расширения комплекса, но, как всегда, не хватило финансирования, или же строители попросту не рассчитали геодезические особенности места. Посветив фонариком под ноги, Борланд обнаружил тонкие струйки воды, бежавшие вдаль. Если Клинч и его команда занимались техническим обслуживанием колонии ради привилегий, то им наверняка приходилось периодически откачивать воду, чтобы избежать затопления. Не исключено, что они еще и подпорки ставили.
В шкафу были сложены заплесневелые одеяла, резиновые перчатки, различные инструменты. Прежде всего Борланда заинтересовал налобный фонарь, который он с нетерпением включил. Тут же осмотревшись с его помощью, Борланд понял, что задворки «Вертикали» представляли собой весьма гнилостные сооружения. Он оказался в непонятных катакомбах, слишком больших, чтобы служить веткой канализационной сети. До потолка было не менее четырех метров. В некоторых местах тьма над головой оказалась такой густой, что фонарь не мог пробиться сквозь нее. Вероятно, здесь должно было располагаться очередное крыло для расширения комплекса, но, как всегда, не хватило финансирования, или же строители попросту не рассчитали геодезические особенности места. Посветив фонариком под ноги, Борланд обнаружил тонкие струйки воды, бежавшие вдаль. Если Клинч и его команда занимались техническим обслуживанием колонии ради привилегий, то им наверняка приходилось периодически откачивать воду, чтобы избежать затопления. Не исключено, что они еще и подпорки ставили.
Борланд продолжил изучать шкаф. К его радости, на дне находился рабочий резиновый костюм, который он тут же натянул на себя. Костюм был на несколько размеров больше, как их, собственно, и проектируют чаще всего. Также в нем нашлось несколько рваных дыр, но Борланд это исправил при помощи нашедшейся здесь же синей изоленты.
Он изучил содержимое шкафа до сантиметра, но не обнаружил больше ничего интересного. Здесь не нашлось ни ножа, ни самого завалящего гаечного ключа. Только респиратор, который сталкер присоединил к костюму, позволив свободно болтаться на петле. Ничего странного, если допустить мысль, что это снаряжение предназначалась для заключенных на работах, которые в итоге так и не начались. Наверняка Камаз знал все тайны этого шкафа, но своих скелетов в нем он точно не хранил.
Оставив шкаф в покое, Борланд все же задержался, чтобы пособирать с грунта несколько мелких камней, которые он рассовал по карманам костюма. Не было никаких причин для подобных действий, но Борланд всегда слушал свою интуицию. Вполне могло оказаться, что он всего лишь следовал укоренившейся программе сталкера, побуждающей его всегда иметь при себе мелкие предметы для бросания. Классических болтов у него при себе не было, так что Борланд без труда заменил их подручным материалом. Неизвестно, в кого придется швыряться, да и балласт никогда не помешает.
Требовалось определиться со следующим шагом. Камаз сказал наверх — значит наверх. Борланд надеялся, что ему не придется дополнительно опускаться вниз, прежде чем он найдет точку, с которой можно будет возобновить путь. Еще раз осветив потолок, Борланд прикинул, какое общее расстояние отделяет его до верхнего уровня. Вряд ли «Вертикаль» была слишком глубокой. Быть может, до нужных камер ползти всего лишь метров сорок-пятьдесят.
Вот только никакого люка на потолке Борланд не заметил. Не было и лестницы. Борланд еще раз изучил внимательнее все стены и нашел наконец неровный ряд металлических скоб, уходивший вверх. Борланд вытащил один из камней и бросил в том направлении. Он бы не удивился, если бы в ответ ему вспыхнула аномалия. Если законы Зоны здесь действовали, то это определенно было бы электрическое образование. Будь аномалия на полу, то Борланд прозакладывал бы последний грош, что здесь бы появилось болото, от химического состава которого Менделеев залпом бы опрокинул изобретенную им водку.
Однако здесь никаких аномалий не нашлось. Учитывая, что «Вертикаль» наверняка предназначалась для сохранения сталкерских навыков у заключенных, эти катакомбы стали бы идеальным тренировочным полигоном. Это навело Борланда на мысль, что в действительности у Левина нет никаких технологий, позволяющих создавать аномалии. С другой стороны, каким образом он расставлял их в метро?
Борланд начал подъем по скобам, обдумывая эту задачу. Вряд ли у Левина мог быть аналог черного кристалла. Слишком сильный прорыв, чтобы продолжать дальше устаревшие ветки развития Центра. Это все равно что дрожать за мешок золотых монет, имея рог изобилия, способный регенерировать их бесконечно. К тому моменту, как Борланд добрался до ржавой решетки, закрывавшей отверстие для стока нечистот, он уже имел вполне рабочую гипотезу.
Кто-то в ЦАЯ действительно занимался компрессией аномалий, создавая оружие нового поколения. И сделал это так, что Левин не знал принципов этой технологии, и более того — не интересовался. Борланд даже остановился на секунду, чтобы обдумать эту мысль. Кому Левин мог настолько доверять, чтобы фактически передать управление разработками, не задавая при этом вопросов?
Он возобновил движение, обдумывая эту загадку. Про Левина он мало что знал, хотя под дулом оружейного ствола люди обычно не притворяются. Вероятно, человек Клинча в Центре был совсем не прост.
Узкая труба, по которой продвигался Борланд, внезапно закончилась резким изгибом вверх. Запах смрада усилился, что означало скорую перемену обстановки, и не факт, что к лучшему. Борланд посветил фонариком и увидел над собой прогнившие доски. Перед тем как попытаться их проломить, сталкер замер на целых пять минут, внимательно прислушиваясь к звукам. Где-то наверху капала вода. Пару раз слышался непонятный скрип.
Борланд решил рискнуть. Погасив фонарь, он забрался повыше, уперся плечом в доски и принялся толкать изо всех сил. Доски запрещали, затем одна из них внезапно развалилась пополам. Борланд поймал вывалившуюся половину, аккуратно положил сверху на пол и выбрался из трубы.
Оказавшись наверху, он сразу отошел в сторону, стараясь не шуметь. Без света было сложно понять, где он оказался, но строить догадки он мог. Прежде всего, запах плесени в этом месте пестрил ароматами сильнее, чем ржавчина и пыль. В стенах завывали ветра, свидетельствующие о том, что здесь находились трубы, выходящие, возможно, на самую поверхность земли. Еще здесь было гораздо жарче, чем внизу.
Борланд снова включил фонарь, предположив, что его бы давно уже заметили, если бы могли. Интересно, что на «Вертикали» происходит в случае бегства заключенного? Борланд никогда раньше не сидел в тюрьме, но все же знал некоторые особенности, присущие всем тюрьмам на этот случай. Прежде всего, охрана любой тюрьмы всегда относится к внутренним силам заведения и почти не имеет полномочий преследовать беглеца за ее пределами. В случае тревоги к зданию тюрьмы стекаются полиция, армия и порою охотники за головами. Все это подкрепление рассредоточивается вокруг объекта, не позволяя никому покинуть его стены. Именно поэтому бунты в тюрьмах — куда более частое явление, нежели побег.
Осветив внимательно комнату, Борланд так и не понял, что это за место. Было очень похоже на забытый погреб, куда в свое время свалили всякий хлам, оставшийся со времени стройки и не годный для присваивания. С точки зрения безопасности, конечно же, полный ужас. Эту лазейку могли пропустить, только если о ней никто не знал из людей, имеющих отношение к обслуживанию «Вертикали». По куче строительного мусора на полу Борланд попытался определить, сколько времени сюда никто не заглядывал. Получалось, что очень давно.
Как ни крути, но надо было лезть наверх. Вот только дальнейшие помещения относились уже к Орловскому централу, так что следовало быть максимально осторожным и по возможности держаться плана, полученного от Клинча. Надо было попасть в камеры восточного крыла. Борланд понятия не имел, как оно выглядит. Майор планами здания не поделился. Орловский централ был местом достаточно древним, почти легендарным, и планы его строения находились в свободном доступе с тех пор, как тюрьму на какое-то время превратили в госпиталь для туберкулезников. Теперь приходилось довольствоваться только своим вниманием, интуицией и удачей. Многие сталкеры не имели даже этого, но кто не имел — тот так и не покинул Зону.
Борланд по привычке наскоро осмотрел потолок, затем перешел к стенам. В одной из них оказалась дверь, частично заваленная металлическим стендом. Скорее всего стенд оставили внутри, но со временем он накренился и заблокировал собой вход. Возможно, этим объяснялось то, что здесь долгое время ноги человеческой не было. Разобрав выход, Борланд попытался открыть дверь. Заперто.
Замок выглядел не сильно сложным, однако ковыряться в нем не было времени. Вышибить его оказалось намного быстрее. Борланд едва не потерял равновесие, но вовремя схватился за дверной косяк.
Он оказался в ярко освещенном коридоре. От неожиданности впечатление оказалось до того сильным, что Борланд чуть не запаниковал. Он поспешно рванулся обратно во мрак, затем взял себя в руки и снова выглянул, первым делом высматривая людей, затем камеры наблюдения. Ничего опасного он не обнаружил. Стало быть, это место не предназначалось для содержания заключенных. И в плане санитарии здесь тоже администрация похвастаться не могла.