Стоит ли удивляться, что актеры театров обрабатывались партийными секретарями всеми доступными способами. Вступай в наши ряды, становись коммунистом!
По сути, это означало подписание обязательства на добровольное сотрудничество. Актер в течение всей своей творческой жизни обязан был вести «просветительскую и агитационную работу» на пользу партии. Иначе говоря – рекламировать ее и советскую действительность. А если совсем просто – врать, когда партия прикажет.
Человек, становясь коммунистом, оказывался в самом тесном кругу людей, уже обработанных идеологически. Потом начиналась его отделка, проводимая «товарищами по партии».
Сейчас это кажется немыслимым, но в то время, когда жила и играла Фаина Раневская, вся жизнь коммуниста принадлежала партии. Целиком! Без остатка. Да-да, личная жизнь коммуниста становилась неотъемлемой частью деятельности партии. Не смейтесь, но коммунистам предписывались правила поведения абсолютно во всех ситуациях, включая интимные моменты.
Об этом я чуть ниже расскажу подробнее, а пока вот вам, как говорят, для затравки: партия и комсомол очень внимательно приглядывали за сексуальной жизнью молодежи. Вот, скажем, имеет ли право комсомолка отказать товарищу в его желании интимной близости с ней?
Подходит, скажем, бравый комсомолец к молодой революционерке и говорит в лоб: «Хочу заняться с тобой сексом! Ты ж комсомолка, должна понимать всю вредность воздержания для борцов за светлое завтра! Прочь всякие буржуазные штучки вроде целомудрия и мещанской верности. Революция все отменила и всех раскрепостила!»
Да, именно так тогда и говорили. Ни одна комсомолка прекословить не могла!
Как вы догадываетесь, в самом скором времени большие и маленькие комсомольские вожди поняли, что, согласно уставу ВЛКСМ, их избранницами могут попользоваться рядовые члены этой организации! К тому же превращение комсомольских собраний в сексуальные оргии вызывало, прямо скажем, не самые лучшие отзывы у «темного народа».
Партия поняла, что здесь, в сексуальной свободе, налицо явный перегиб, и принялась за наведение порядка. Были изданы строжайшие правила сексуального поведения комсомольцев и коммунистов. Все стало с точностью до наоборот. Партийцам теперь навязывался чуть ли не монашеский образ жизни, самый подробный список правил на все случаи.
Сталин принародно требовал от коммунистов заключать браки только с «социально близкими элементами». В закрытых депешах подробно указывалось, каким должен быть супружеский секс: насколько часто, как длительно, в каких позах, кто, простите, на ком должен лежать. Думаете, из ниоткуда взялась крылатая фраза: «рабоче-крестьянская поза»? Да все оттуда же – из тех тайных депеш.
Партийным секретарем в театре, где в то время играла Фаина Раневская, была некая неприметная серая личность, назойливая, как муха, и скользкая, как сопливый пойманный ерш. Его голос, уверенный, крикливый, можно было услышать в самых разных уголках театра. Он был неприятен всем, но имел всю полноту власти.
А вот Раневская перед ним устояла. Сколько ни вился вокруг нее секретарь, она отказывалась вступать в партию. Отшучивалась – нет образования, зачем партии дуры? Отнекивалась – некогда учить устав. Иногда посылала покрепче и весьма прямо.
Но секретарь не мог оставить Фаину Раневскую в покое. От него требовали почти невозможного. Все до единого актеры, которые со сцены общаются с народом, должны быть коммунистами, преданными и проверенными. А ну как ляпнет что-то? Кому отвечать?
Следует сказать, что у партийцев был способ нажима на несогласных людей. Помните, я писал выше о коммунистах, которым первым дорога везде и всюду? Да, так и было. На любую руководящую должность человек мог попасть, только будучи членом партии. Пусть он семи пядей во лбу, великолепнейший организатор и руководитель от бога – не видать ему руководящего кресла, пока не станет коммунистом.
В понимании партии Ленина не мог играть актер, который не коммунист. Это же вообще кощунство! Следовательно, и любого партийного лидера мог изображать только коммунист. Не важно, мужчину или женщину, в кино или театре. Главные роли – у коммунистов.
Этот маленький скользкий человечек запросто мог кого-то запретить ставить на ту или иную роль, кого-то – продвинуть. Да, эта власть была не самой значительной. Режиссер, обладающий сильным характером, мог отстоять свою кандидатуру. Но проблема состояла в том, что сам режиссер тоже был коммунистом, причем рядовым. Ему, что называется, «партия могла указать на политическую слепоту и недальновидность».
В общем и целом власть партии даже в театре была реальной силой. И вот однажды случилось…
Совсем не зря я забивал вам голову отношением коммунистической партии к интимной жизни своих членов. Внимание: в театре готовилось партийное собрание, причем открытое. На него приглашались – то есть обязаны были присутствовать – все работники театра. Коммунисты и беспартийные.
Повестка дня: о мужеложстве.
Вы знаете такое слово? Ну как же! Еще совсем недавно, буквально вчера, оно было не просто словом, а статьей Уголовного кодекса! Мужеложство – половая связь мужчины с мужчиной – считалось уголовным преступлением и наказывалось лишением свободы. Канул в Лету Советский Союз. Вместе с ним исчезла и эта статья.
Таки да, сам факт мужеложства выявлен не был, иначе товарищи, уличенные в этом, шли бы по этапу. Пока же партийное собрание решило рассмотреть поведение двух мужчин, отношения которых, мягко говоря, выходили за рамки дружеских. Некоторые бдительные коммунисты успели кое-что увидеть. Они доложили в партком о действиях явно сексуального характера, замеченных между обвиняемыми товарищами. В общем, полное моральное разложение. Коммунист и беспартийный тайком целуются!
Надо, товарищи, положить этому конец! Убить, так сказать, в зародыше, пока сами они не поплатились своими задницами, а еще уберечь всю театральную общественность от тлетворного влияния этого чудовищного извращения.
Началось партийное собрание. В президиуме сидел товарищ из партийной организации повыше – практика такая. Следящий и направляющий.
Не знаю, как вам такое читать, но мне и писать об этом как-то не особо приятно. Как могло такое быть? Но ведь оно происходило на самом деле.
Помните тот самый знаменитый «Служебный роман», когда герой отдает письма любящей его женщины в профком «для воздействия общественности»? Да я и сам еще не забыл, как однажды довелось побывать на таком собрании. Заявление на человека накатала его жена. Мол, ночует у другой, детей не любит. Хорошо, был уже закат партийного владычества. Мы тогда все вместе пожалели мужика, что у него такая дура жена, да и разошлись.
Но тогда, в то время, о котором я пишу, просто так разойтись не получалось. Это было нормой и обязанностью для всех, так же естественно, как дождь за окном. Меня всегда мучил вопрос: неужто все они там были сдвинуты по фазе? Разве среди них не имелось нормально мыслящих людей, которые могли бы сказать: «Да идите вы по адресу! Это – личная жизнь человека. Чего вы лезете в нее?»
Итак, начинается собрание. Кратко излагается суть повестки дня. Одному товарищу предлагают выйти вперед и рассказать о своих грязных поступках. Он выходит и рассказывает. Потом поднимаются с мест бравые коммунисты и начинают учить товарища жизни, стыдить его и выражать всеобщее презрение.
В общем, собрание катится по накатанной колее, партийный секретарь радостно сверлит глазками собравшихся, коммунисты выступают строго по списку, утвержденному заранее. Барышня, сидящая за отдельным столиком, отмечает птичками тех, кто выступил. Поскольку случай уж очень страшный для партии. Это ж гомосексуальные отношения! Разврат! Проявление тлетворного влияния недобитого империализма и троцкизма.
Партийный товарищ, который из организации повыше, очень доволен ходом собрания. Все выступают хорошо, идейно, клеймят так, как и положено.
Вся эта бодяга занимает более часа. Одного отправили на место: «Посиди, подумай!» На распыл вызывают другого.
Все в зале, особенно не коммунисты, вздрагивают и приглушенно вздыхают. Это ж еще на час! А потом надо будет заслушивать «раскаяние». Еще не выступал товарищ из горкома партии, не зачитано решение, напечатанное на двадцати пяти страницах. А ведь уже почти девять вечера!
И тут с места поднимается Фаина Раневская.
Секретарь парторганизации растерянно хлопает глазами. Что делать? Раневская – не коммунист, но, с другой стороны, раз пригласили – может выступить.
А тут и товарищ из горкома, хорошо знающий Раневскую как актрису, вежливо, с явным интересом предложил:
– Да-да, давайте, товарищ Раневская! Вы хотите что-то сказать по данному вопросу? Нам будет очень интересно услышать мнение такой замечательной актрисы, как вы.
– Давайте, Раневская, смелее. – Секретарь парткома театра уже взял себя в руки, обрадовался поддержке старшего.
– Давайте, Раневская, смелее. – Секретарь парткома театра уже взял себя в руки, обрадовался поддержке старшего.
Во внезапно наступившей тишине Фаина Раневская невинным голосом начала:
– Вот я еще не в партии, не созрела для коммунистического мировоззрения. Наверное, кое-чего не понимаю. И вот сейчас слушаю-слушаю, а сообразить мне очень трудно…
– Что тут не понять, товарищ Раневская? – заподозрил неладное секретарь парткома. – Вы же видите, до чего докатились эти… эти…
– Нет, я ничего не видела, – так же робко, даже вроде с испугом, но уверенно ответила Раневская.
Народ в зале стал ожидать чего-то незаурядного. Все понимали, что Фаина Георгиевна поднялась не просто так.
– Вот я хочу спросить, товарищ секретарь, – продолжила Раневская. – Если партия – это ум, честь и совесть, значит, ей нужны моя голова, мое сердце и моя душа, правильно?
– Правильно, – осторожно подтвердил секретарь.
– Вот, я так и думала! – радостно воскликнула Фаина Раневская. – Но партии же моя жопа, в которой, простите, кроме дерьма, ничего нет, не нужна?
– Нет! – Глаза секретаря парткома стали вылезать из орбит.
– Это совершенно правильная политика партии! – подытожила Фаина Раневская. – Жопа каждого принадлежит ему лично. Каждый вправе распоряжаться своей жопой так, как ему угодно. Так вот я свою жопу поднимаю со стула и у. ываю отсюда! – Актриса направилась к выходу.
В зале висел задушенный дикий ржач. Но вслух не смеялся никто.
– Заканчивай, – прошептал товарищ из горкома секретарю парторганизации театра.
Собрание быстренько завершилось.
Только на выходе из театра люди стали корчиться от неудержимого хохота.
Этот самый секретарь больше никогда не приставал к Раневской с предложениями вступить в партию.
Фаина Раневская и граждане, проходящие мимо
Пожалуй, талант Фаины Раневской, остроумной и интеллигентной женщины, особенно ярко проявлялся именно на улицах разных городов во время случайных, минутных встреч, происходящих при непредвиденных обстоятельствах. Их было немало, повсюду и разных. Тем более после знаменитого фильма «Подкидыш». Помните, того самого, где Фаина Раневская произнесла свою фразу, ставшую почти сакраментальной: «Муля, не нервируй меня!»
А знаете, ведь ее она проговорила экспромтом и игрушки девочке стала выбирать тоже совсем не по сценарию – прямо во время съемки. Актрисе не надо было вживаться в образ бездетной женщины. Трагизма в ней проявилось ничуть не меньше, чем комизма поначалу. Но все печальное наши люди, как правило, стараются быстренько забыть. А вот такие фразочки остаются в памяти.
Эта тоже зажила своей жизнью. Пожалуй, именно она стала первой фразой из кино, которая сделалась народным достоянием. Но будем честны, советские люди немало доставали этой фразой саму Раневскую. Больше дети. Но иной раз отличались и взрослые. Если кто-то вдруг узнавал Раневскую на улице, то считал своим долгом остановиться и прокричать: «Смотрите! Муля, не нервируй меня!»
Эти людские глупость и невоспитанность были одной из причин, по которой Раневская не любила своей киношной славы. Все же в театре, что ни говорите, публика совсем другая.
Но не стоит думать, что вот – только Раневская за дверь, так ее тут же все видят и узнают. Да нет же. По-разному было. В этом тоже имелась своя изюминка. Будь по-иному – мы с вами лишились бы удовольствия, так и не узнали бы о некоторых эпизодах из жизни Фаины Раневской на улицах.
Дело было в небольшом уездном городе Н., скажем так. Тротуары там узкие, дощатые, с большим количеством щелей между подгнившими досками. Стояла осень, тихая, прозрачная. Затяжной дождь окончился вчера, сегодня тротуар успел подсохнуть, хотя ступать с него на дорогу людям в приличной обуви никак не стоило. Нога сразу по самое колено погружалась в жидкую грязь.
Фаина Раневская неторопливо шла среди многочисленных прохожих. Погожий день позвал горожан на прогулку. Все старались идти в одном темпе, так как обгонять людей на узком тротуаре было не очень удобно.
Но одному молодому человеку очень не терпелось. Он, не сомневаясь в уровне собственной воспитанности, прокладывал себе путь с уверенностью первого советского ледокола.
Ему что-то негромко желали в спину те люди, которых он чувствительно толкал, обгоняя. Но парень шел, весь целеустремленный. Так, как пролетарский поэт шествует за гонораром.
Юнец обогнал Фаину Раневскую и при этом сильно толкнул ее в плечо. Она вынуждена была остановиться, чтобы сохранить равновесие и удержаться на тротуаре.
– Ох, какую прелестную воспитанность показывают молодые люди в этом заштатном городишке! – воскликнула Раневская, впрочем, без особой злости.
Парень вдруг остановился, смерил глазами актрису и сквозь зубы произнес:
– Еще всякая недорезанная буржуйка будет меня учить!
Возможно, та самая шляпа, без которой Раневская никогда не выходила на улицу, вызвала у этого юного хама мысль о том, что эта женщина – «из тех самых».
В ответ на это Раневская весело улыбнулась, огляделась. Рядом с ними уже собралось более десяти человек.
Потом Фаина Георгиевна громко, отчетливо, без всякого обвинения или обличения произнесла:
– В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам теми словами, какие употребляете вы. Но искренне надеюсь, что, когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.
Одно мгновение кругом стояла тишина. На лице молодого человека отражались судорожные попытки понять, что же такое сказала сейчас эта тетка. Обидно оно или нет?
А потом раздался веселый смех десятка людей, стоявших вокруг этого хама. Он вдруг втянул голову в плечи, круто повернулся и почти побежал по тротуару.
Поклонники!.. От них Фаине Раневской доставалось больше, чем от других. Ладно бы ее останавливали, благодарили и шли дальше. Так нет же! Уцепятся, как клещи, будут идти рядом, заглядывать в глаза, стараться познакомиться, узнать адрес, напроситься в гости. Такие попытки не единожды предпринимали мужчины. Раневская отшивала их по-разному, как уж приходилось.
Было однажды: Одесса, теплый день. Фаина Раневская прогуливается со своей знакомой, любуется городом. И тут на другой стороне улицы появляется некто невысокого роста, круглый, лысый. Он идет навстречу актрисам, ест, нет, даже пожирает их глазами, потом останавливается, рот его открывается.
Колобок замер. Слегка выпученные глаза начали сверлить Фаину Раневскую.
Тем временем актрисы проходят десяток шагов вперед. Этот фрукт в костюме-тройке с огромным бантом вместо галстука срывается с места и бежит вслед женщинам.
– Постойте, постойте! – кричит он, догоняет Раневскую и ее подругу, забегает вперед, смотрит снизу вверх на Фаину Георгиевну и явно ее узнает.
– Здравствуйте! Здравствуйте! Позвольте представиться: Зяма Иосифович Брайтмен!
Раневская взглянула на мужчину, делано удивилась и ответила:
– А я – нет.
Она сделала шаг вперед, увлекая подругу за собой.
Колобок опешил. Он несколько мгновений так и стоял с протянутой рукой.
Это было в начале декабря, в середине семидесятых годов прошлого века. Фаина Раневская уже получила звание народной артистки СССР, ее практически всегда узнавали на улицах. Тем более что славу себе она сыскала не только своей игрой, но и отменным искрометным юмором, острыми репликами, оригинальными придумками и самыми неожиданными выходками.
Для московской публики Раневская стала символом раскрепощенного истинного интеллигента. Если такой человек и выругается, то он сделает это так естественно и не нарочито, что будет почти красиво.
Так вот, несколько дней шли противные дожди со снегом, потом ударил морозец и наконец-то выпал снег. Пушистый, легкий, он буквально укутал весь мир своей белизной.
Раневская не могла усидеть дома, хотя у нее была куча работы. Нужно учить роль в новом спектакле, на завтра уже запланирована первая репетиция. Прогуляться она вышла одна.
Первый снежок на дорожках очень коварен, если учесть, что столько дней перед этим было мокро. Как ни старалась Фаина Раневская идти осторожно, мелкими шажками, она все равно не удержалась и растянулась во весь рост посреди тротуара.
Над ней тут же склонился мужчина с озабоченным и немножко испуганным лицом. Он шел навстречу Раневской, видел, как она падала, протянул руку, но внезапно отдернул ее и зачем-то снял толстую белую варежку.
– Ну что, узнали? – невинно осведомилась Раневская, продолжая лежать почти на спине.
– Да-да, узнал. Здравствуйте, дорогая Фаина Георгиевна! – пролепетал мужчина, ошалевший от неожиданной встречи, так и не вышедший из физического ступора.
– Ну так помогите же мне подняться, дорогой! – заставила его очнуться Фаина Раневская и добавила для уверенности: – Народные артистки на дорогах не валяются!