Сма почувствовала, что вся эта какофония больше не терзает ее уши.
– Ну что, Закалве, доволен? – спросила она.
Тот моргнул, потом выключил ружье и повернулся к женщине.
– Теперь, похоже, работает, – прокричал он.
Сма кивнула:
– М-да.
Закалве покрутил головой:
– Пойдем выпьем.
Он взял кубок и, отхлебывая из него, направился к транспортной трубе.
– Выпьем? – переспросила Сма, догоняя Закалве и кивая на кубок, из которого тот пил. – А это у тебя что?
– Это я уже почти допил, – громко сказал он и вылил из кувшина остатки. Набралось на полкубка.
– Лед не нужен? – вмешался автономник, державший черный осколок, с которого капала вода.
– Нет, спасибо.
В транспортной трубе что-то мелькнуло, появилась капсула, откатилась дверь.
– А что это за антидетонационная защита? – спросил он машину.
– Это защита всесистемных кораблей от внутренних взрывов, – объяснил автономник, пропуская людей в капсулу. – Перенаправляет любые сотрясения сильнее пука в гиперпространство – взрывы, радиацию, много чего.
– Черт, – зло сказал Закалве. – Вы хотите сказать, что в этой херне можно взорвать атомную бомбу, а она даже ничего не заметит?
Автономник покачался – аналог кивка.
– Она-то заметит, но никто больше, пожалуй, нет.
Закалве, пошатываясь, стоял в капсуле, глядя, как закрывается дверь. Он печально потряс головой:
– У вас нет никакого понятия о честной игре, да?
В последний раз он был на всесистемнике десять лет назад, после того как чуть не погиб на Фолсе.
– Чераденин?… Чераденин?…
Он слышал голос, но не был уверен, что женщина на самом деле говорит с ним. Красивый голос. Он хотел ответить ему, но не мог сообразить как. Было очень темно.
– Чераденин?
Очень терпеливый голос. Почему-то озабоченный, но в то же время исполненный надежды; веселый, даже любящий. Он попытался вспомнить свою мать.
– Чераденин? – снова произнес голос, пытаясь разбудить его. Но он не спал. Он попытался пошевелить губами.
– Чераденин… ты меня слышишь?
Он пошевелил губами, одновременно выдохнув, и подумал, что мог бы издать звук. Он попытался открыть глаза. Темнота колебалась перед ним.
– Чераденин?…
К его лицу прикоснулась рука и нежно погладила щеку.
«Шиас!» – подумал он, но через секунду прогнал это воспоминание туда, где хранились все остальные.
– К… – удалось выдавить ему один только звук, да и то не до конца.
– Чераденин… – произнес голос, теперь совсем рядом с его ухом. – Это Дизиэт. Дизиэт Сма. Помнишь меня?
– Диз… – смог выговорить он после нескольких попыток.
– Чераденин?
– Да-а… – услышал он собственный выдох.
– Попытайся открыть глаза.
– Пы-та-юсь… – сказал он.
Появился свет – так, словно это не имело никакого отношения к его попытке открыть глаза. Вскоре все вокруг более или менее устоялось, и он увидел потолок успокоительно зеленого цвета, подсвеченный с боков веерами света от скрытых светильников, а потом и лицо Дизиэт Сма, смотревшей на него.
– Молодец, Чераденин. – Сма улыбнулась ему. – Как себя чувствуешь?
Он подумал и сказал:
– Как-то странно.
Он изо всех сил напрягал мозги, пытаясь вспомнить, как попал сюда. Это что, больница? Как он здесь оказался?
– Где это все? – спросил он.
Впрочем, он мог бы попробовать задать и более прямой вопрос. Он попытался шевельнуть руками, но ничего не вышло. Сма посмотрела куда-то над его головой.
– Это всесистемник «Прирожденный оптимист». Ты в порядке… Все будет хорошо.
– Если я в порядке, то почему мне никак не пошевелить рукой или ног… черт.
Внезапно он снова оказался привязанным к деревянной раме, а перед ним опять стояла девушка. Он открыл глаза и увидел ее – Сма. Вокруг мерцал туманистый, неясный свет. Он попытался пошевелиться, стянутый путами, но те не подавались – безнадежно… Его потащили за волосы – потом мясницкий удар клинка, потом он увидел девушку в красном платье, смотревшую откуда-то сверху на его отделенную от тела голову.
Все вращалось. Он закрыл глаза.
Прошло мгновение. Он проглотил слюну, набрал в грудь воздуха и снова открыл глаза. По крайней мере, это ему удавалось. Сма смотрела на него с облегчением:
– Ты вспомнил?
– Да. Вспомнил.
– Ну что? Выдюжишь? – Голос ее звучал серьезно, но в то же время и утешительно.
– Выдюжу, – ответил он. Потом добавил: – Царапина. Ерунда.
Она рассмеялась и на секунду отвернулась от него, а когда посмотрела снова, он увидел, что она кусает губы.
– Ну что, на сей раз едва-едва? – улыбнулся он.
Сма кивнула:
– Можно сказать. Еще несколько секунд – и ты получил бы необратимое повреждение мозга. Еще несколько минут – и был бы мертв. Будь у тебя имплант-маячок, мы бы забрали тебя за несколько дней до этого…
– Да ладно, Сма, – мягко сказал он, – ты же знаешь, я терпеть этого не могу.
– Да, знаю. Ну а теперь тебе придется некоторое время побыть вот в таком состоянии. – Сма убрала волосы с его лба. – Чтобы вырастить новое тело, понадобится дней двести. Меня просили узнать, что ты хочешь – спать все это время или бодрствовать, как обычно… или серединка на половинку? Тебе решать. Процесс это не затронет.
– Гмм. – Он задумался. – Пожалуй, я мог бы заняться самосовершенствованием – слушать музыку, смотреть фильмы, что-нибудь такое. Читать?
– Как хочешь. – Сма пожала плечами. – Хочешь – прокрутят все, что тебе взбредет в голову.
– А выпить?
– Выпить?
– Да. Напиться я могу?
– Не знаю, – сказала Сма, глядя куда-то вверх и вбок. Послышался еще чей-то неразборчивый голос.
– Кто это? – спросил он.
– Стод Перис.
В поле его зрения вверх тормашками появился молодой человек и кивнул.
– Я врач. Здравствуйте, мистер Закалве. Я буду приглядывать за вами, какое бы времяпрепровождение вы ни выбрали.
– Если я отключусь, то буду видеть сны? – спросил он врача.
– Все зависит от глубины погружения. Мы можем погрузить вас так глубоко, что две сотни дней покажутся вам секундой. А если захотите, то каждую секунду будете видеть яркие сны. Как сами решите.
– А что выбирает большинство?
– Полное отключение. Просыпаются с новым телом, будто ничего и не было.
– Я так и думал. А я смогу напиваться, пока вот так вот подвешен?
Стод Перис ухмыльнулся.
– Мы наверняка сможем устроить это. Если хотите, вам вживят наркожелезы. Идеальная возможность для этого – только скажите…
– Нет, спасибо. – Он на мгновение закрыл глаза и попробовал покачать головой. – Напиваться время от времени: этого мне хватит.
Стод Перис кивнул:
– Думаю, это мы сделаем.
– Отлично. Сма? – Он посмотрел на нее; женщина подняла брови. – Я буду бодрствовать.
Сма улыбнулась неуверенной улыбкой:
– Мне так и казалось.
– Ты будешь поблизости?
– Наверное, смогу. Ты этого хочешь?
– Я был бы рад.
– И я не против. – Она задумчиво кивнула. – Хорошо. Буду смотреть, как ты набираешь вес.
– Спасибо. И спасибо, что не привела с собой этого чертова автономника. Могу себе представить его шутки.
– Да… – сказала Сма, но так нерешительно, что он спросил:
– Сма, в чем дело?
– Понимаешь…
Судя по всему, ей было неловко.
– Скажи, в чем дело.
– Скаффен-Амтискав, э-э-э… передал подарок для тебя. – Она вытащила из кармана маленький пакетик и смущенно помахала им. – Я… я не знаю, что там, но…
– Ладно, открывай – сам-то я не могу.
Сма вскрыла пакетик и заглянула внутрь. Стод Перис наклонился к ней, но тут же отвернулся, закашлявшись и зажав рот рукой.
Сма сложила губы трубочкой.
– Я, пожалуй, попрошу выделить мне нового автономника сопровождения.
Он закрыл глаза.
– Что там?
– Шапочка.
Он посмеялся над этим. Сма в конце концов тоже засмеялась (правда, потом она кидалась в автономника чем попало). Стод Перис счел шапочку подарком на будущее.
И только уже потом, в тускло-красном свете больничного отсека, когда Сма танцевала с новым поклонником, а Стод Перис обедал с друзьями, рассказывая им про шапочку, когда повсюду в громадном корабле кипела жизнь, он вспомнил, как несколько лет назад, очень далеко отсюда, Шиас Энжин трогала шрамы на его теле (холодные, тонкие пальцы на его сморщенной, так и не зарубцевавшейся до конца плоти, запах ее кожи, щекочущее прикосновение ее волос).
А через двести дней у него будет новое тело. И («А этот?… Извини. Вот этот все еще свежий?»)… шрам над его сердцем исчезнет навсегда, а сердце под ним уже не будет таким, как прежде.
И он понял, что потерял ее.
Не Шиас Энжин, которую любил – или думал, что любит, – которую он точно потерял… а ее, другую, настоящую, ту, что жила в нем, пока он спал вековым ледяным сном.
Раньше он думал, что потеряет ее лишь в день своей смерти.
Теперь он знал иное и чувствовал, как тяжелы для него это знание и эта утрата.
И он понял, что потерял ее.
Не Шиас Энжин, которую любил – или думал, что любит, – которую он точно потерял… а ее, другую, настоящую, ту, что жила в нем, пока он спал вековым ледяным сном.
Раньше он думал, что потеряет ее лишь в день своей смерти.
Теперь он знал иное и чувствовал, как тяжелы для него это знание и эта утрата.
Он прошептал ее имя тихой красной ночи.
Неусыпный медицинский монитор вверху увидел, как из слезных протоков человека, лишенного тела, вытекло несколько капель жидкости, и безмолвно задумался над этим.
– Сколько теперь старику Цолдрину?
– Восемьдесят относительных, – ответил автономник.
– И как по-твоему, он пожелает вернуться? Только из-за того, что я его попрошу? – спросил он со скептическим видом.
– Нам больше не к кому обратиться, – объяснила Сма.
– Почему бы не оставить старика спокойно доживать свой век?
– На карту поставлено гораздо больше, Закалве, чем спокойствие стареющего политика.
– И что же это? Вселенная? Жизнь как она есть?
– Да. Может быть, десятки, сотни миллионов жизней.
– Весьма философично.
– Но ты ведь не позволил этнарху Кериану спокойно дожить свой век?
– Абсолютно верно, – сказал он и сделал еще несколько шагов по оружейному складу. – Этот старый засранец миллион раз заслужил смерть.
В переоборудованном пакгаузе имелся потрясающий набор оружия Культуры и других цивилизаций. Сма подумала, что Закалве выглядит мальчишкой в игрушечном магазине. Он выбирал оружие и нагружал его на поддон, который нес плывущий следом Скаффен-Амтискав. Все трое двигались по проходам между стеллажей, полок, паллет с кинетическим оружием, линейными винтовками, лазерными ружьями, плазменными проекторами, разнообразными гранатами, эффекторами, плоскостными зарядами, защитной одеждой с пассивной и реактивной броней, сенсорными и охранными устройствами, полными бронекостюмами, ракетными комплексами и еще как минимум десятком других типов оружия, о которых Сма ничего не знала.
– Ты не сможешь все это унести, Закалве.
– Это лишь самое необходимое, – сказал он, потом взял с полки кургузое, почти без ствола, коробкообразное ружье и протянул его автономнику. – Это что?
– Излучатель когерентной радиации. Штурмовая винтовка, – ответил Скаффен-Амтискав. – Семь батарей, мощность которых эквивалентна четырнадцати тоннам взрывчатки. Каждую можно настроить на различную скорострельность – от одиночного залпа до сорока четырех и восьми десятых килокомплектов в секунду, минимальная длительность очереди – восемь целых семьдесят пять сотых секунды. Максимальная мощность одиночного залпа – два с половиной килограмма, умноженные на семь. Частота излучения – от середины видимого спектра до рентгеновских лучей.
Он поднял ружье.
– Плоховато отбалансировано, – заметил Закалве.
– Это положение для переноски. Отведите назад всю верхнюю часть.
– Гмм. – Закалве отвел верхнюю часть и сделал вид, что прицеливается. – Ну и что помешает вам угодить второй рукой в лучеиспускатель?
– Здравый смысл? – предположил автономник.
– Ну-ну. Нет, я, пожалуй, оставлю себе свое старое плазменное ружье. – Он положил винтовку назад. – В любом случае, Сма, ты должна быть довольна, что старики ради тебя готовы возвращаться на поле боя. Черт возьми, мне пора выращивать розы или что-то в этом роде, а не мчаться на задворки галактики, чтобы выполнять за вас грязную работу.
– О да, – сказала Сма. – Мне пришлось сильно потрудиться, чтобы убедить тебя расстаться с твоими «розами» и вернуться к нам. Черт побери, Закалве, твой багаж был уже собран.
– Должно быть, я телепатически воспринял всю серьезность положения. – Он снял со стеллажа массивное черное ружье, взвесил его в обеих руках и крякнул от усилия. – Тысяча чертей! Из этой штуковины стреляют или она служит тараном?
– Идиранская ручная пушечка, – вздохнул Скаффен-Амтискав. – Не размахивайте ею: вещь очень старая и весьма редкая.
– Ну и хреновина. – Закалве с трудом водрузил пушечку назад на стеллаж и пошел дальше по проходу. – Если подумать, Сма, я ведь очень стар: прожил не меньше трех жизней. И я беру слишком мало за эту унылую вылазку.
– Если уж пошел такой разговор, нам бы следовало брать с тебя плату за… нарушение патентных прав. Ты возвращаешь этим старикам молодость, пользуясь нашей технологией.
– Не суди меня слишком строго. Ты понятия не имеешь, что значит постареть так рано.
– Да, но это касается всех, а ты возвращал молодость только самым злобным, помешавшимся на власти.
– Это же иерархические общества! Чего же ты хочешь? И если бы я возвращал молодость всем подряд, подумай, какой бы случился демографический взрыв.
– Закалве, я думала об этом в пятнадцать лет. Люди Культуры узнают о таких вещах в начальной школе. Все это давным-давно продумано. Это часть нашей истории, часть нашего воспитания. Вот почему сделанное тобой показалось бы безумием даже первоклашке. С нашей точки зрения, ты ведешь себя хуже школьника. И даже не собираешься взрослеть. В жизни не сталкивалась с такой незрелостью.
– Ух ты, – сказал он, внезапно останавливаясь и беря что-то с открытой полки. – А это что?
– Это лежит за пределами ваших знаний, – сказал Скаффен-Амтискав.
– Красота!
Закалве стал вертеть в руках неимоверно сложное с виду оружие.
– Это не просто ружье, а комплекс оружейных микросистем, – стал вещать автономник. – Это… слушайте, Закалве, здесь десять различных систем, не считая полуразумного охранного устройства, щита с реактивными компонентами, быстрореагирующего мобильного модуля с системой опознавания «свой-чужой» или антигравитационного устройства. Опережая ваш вопрос, скажу, что органы управления расположены не на той стороне, так как модель рассчитана на левшу, а балансировку можно отрегулировать. Уверенно пользоваться этим оружием можно лишь после шестимесячной подготовки, так что вы не можете его взять.
– Оно мне и не нужно, – возразил Закалве, поглаживая ружье. – Но какая штучка!
Он положил ружье на место и посмотрел на Сма.
– Диз, – сказал он, – я знаю образ мышления людей Культуры и, пожалуй, уважаю его… но твоя жизнь – не моя жизнь. Я живу в небезопасном мире и совершаю рискованные поступки. Всегда так жил и буду жить. Я все равно скоро умру, так зачем мне еще возлагать на себя бремя старения, пусть и медленного?
– Не пытайся прикрываться неизбежностью, Закалве. Ты мог бы изменить свою жизнь. Тебе вовсе не обязательно жить так, как сейчас. Ты мог бы влиться в Культуру, стать одним из нас – по крайней мере, жить так, как мы. Но…
– Сма! – воскликнул он, поворачиваясь к женщине. – Такая жизнь подходит тебе, но не мне. Ты считаешь, что я совершил ошибку, стабилизировав свой возраст. На твой взгляд, допустить даже малую вероятность бессмертия – уже ошибка. Ну хорошо, я это могу понять. Конечно, в вашем обществе, при вашем образе жизни бессмертие – это ошибка. Вам отпущено триста пятьдесят – четыреста лет жизни, вы знаете, что проживете весь этот срок и умрете в своей постели. Но для меня… это не годится. У меня нет этой уверенности. Мне нравится стоять на краю, Сма. Я получаю удовольствие, чувствуя, как ветер опасности обдувает мое лицо. И я все равно умру, рано или поздно – скорее всего, от чьей-нибудь руки. Может, даже умру глупо, как нередко бывает. Вы стараетесь держаться подальше от ядерных бомб и убийц-фанатиков, а если человек вдруг подавится рыбьей костью? Да какая разница? Вы находите опору в своем обществе, а я – в своем возрасте. Но все мы уверены в неизбежности смерти.
Сма уставила взгляд в пол, сцепив руки за спиной.
– Ну ладно, – проговорила она. – Только не забывай, от кого ты получил эту возможность стоять на краю.
Закалве печально улыбнулся.
– Да, вы меня спасли. Но вы же меня и обманули. Послали… нет, ты только послушай… послали меня с дурацким заданием, заставили сражаться не на той стороне, на которой я предполагал, – драться за недоумков-аристократов, которых я бы с удовольствием удавил, и не сообщили, что на самом деле поддерживаете обе стороны. Вы наполнили мои яйца инопланетным семенем, которое я должен был впрыснуть в какую-то несчастную женщину… поставили меня на грань гибели… и еще десятки раз подвергали меня смертельной опасности…
– Вы мне так этого и не простили? – с напускной горечью спросил Скаффен-Амтискав.
– Слушай, Чераденин, – сказала Сма, – только не делай вид, что ты не получал от этого удовольствия.
– Сма, можешь мне поверить: удовольствия никакого, – возразил Закалве, прислонившись к шкафу с древним кинетическим оружием. – А хуже всего то, что карты приходится смотреть вверх ногами.
– Что? – недоуменно спросила Сма.
– Приходится смотреть карты вверх ногами, – повторил он. – Ты хоть немного представляешь, как это неудобно и как действует на нервы? Ты попадаешь куда-нибудь и обнаруживаешь, что карты у них перевернуты по сравнению с твоими. Какая-нибудь глупость – например, некоторые считают, что стрелка компаса указывает на небеса, а другие думают, что из-за своей тяжести она указывает, наоборот, вниз. Или же за основу берется, например, плоскость галактики. Со стороны это может показаться ерундой, но здорово выводит из себя.