Тархион взмахнул рукой:
– Сходитесь!
Кавасса сразу же нанесла стремительный укол. Блейд быстро отступил в сторону и, в тот неуловимый миг, когда ее меч находился в воздухе, а пальцы раскрытой ладони уже готовились сомкнуться на эфесе, вытянул длинную руку и слегка ударил по чужому клинку. Возвратным движением его лезвие прочертило царапину на левом плече женщины – трехдюймовую и абсолютно ровную алую линию.
Выбитый меч воткнулся в землю у ног Кавассы. Она ошеломленно уставилась на раскачивающуюся рукоять, потом – на свои пустые руки; наконец, взгляд амазонки переместился на левое плечо. Она скрипнула зубами.
– Подними, – приказал Блейд, сделав шаг назад. – И не думай, что имеешь дело с варваром, который умеет только махать топором и дубиной.
В темных глазах женщины вспыхнул опасный блеск. Вырвав клинок из земли, она прыгнула к сопернику, гибкая, сильная и опасная, как разъяренная тигрица; затем на разведчика обрушился шквал ударов.
Да, Кавасса отлично владела клинком! Она била из любого положения, с левой и правой руки, с убийственной точностью посылая меч в любую уязвимую точку тела. Конечно, больше всего ее интересовали плечи Блейда, но разведчик понимал, что если он вовремя не защитит лицо или живот, то лишится глаза или еще более существенного органа. Парируя удары наседавшей амазонки, он, словно в танце, провел ее по кругу в центре площадки – раз, другой, третий.
Фехтовальное искусство в Меотиде оказалось явно на высоте; впрочем, этого можно было ожидать – мечи из булатной стали требовали умелых рук. К концу третьего круга Блейд выяснил, что его противница владеет всеми приемами боя, известными европейским мастерам. Уколы, финты, рубящие удары, защита – любой частью длинного клинка; дважды она ухитрилась поймать конец его лезвия в прорези фигурной гарды. Конечно, существовали кое-какие хитрости… столь же опасные для атакующего, сколь и для его противника.
Блейд отразил очередной выпад, потом полоска дымчатой стали в его руке звонко ударила по мечу Кавассы, стремительно скользнула вдоль лезвия н, счастливо избежав капкана в чашке гарды, устремилась к правому плечу соперницы. На долю секунды его собственное плечо оставалось открытым, и он тут же ощутил резкую боль. Отпрянув, противники подняли мечи, меряя друг друга яростными взглядами; на плече темноволосой женщины багровел ровный вертикальный разрез, на коже мужчины – такая же сочившая кровью царапина. Может быть, не столь ровная, но к этому не имело смысла придираться.
Зрительницы грохнули мечами о нагрудные пластины панцирей; оба бойца демонстрировали высокое и восхитительное искусство боя, которое могли оценить по достоинству лишь опытные глаза. Чужак выигрывал очко; но до конца схватки многое могло измениться.
Блейд тоже так считал. Он весил фунтов на пятьдесят больше Кавассы, и в этом танце-поединке преимущество постепенно оказывалось на ее стороне. Он начинал уставать и чувствовал, как на лбу выступает испарина; ее же движения были попрежнему гибкими и стремительными. Теперь он был уверен, что не сумеет измотать амазонку – а в этом бою скорость значила гораздо больше грубой силы. Блейд не сомневался, что может зарубить ее; вряд ли бы ей удалось отразить мощный рубящий удар, нанесенный мужской рукой. Однако смертоубийство не входило в условия игры, которая стала теперь гораздо сложнее. Ему осталось нанести две горизонтальные царапины – точно посередине вертикальных. И при этом не рассечь ей горло и не задеть груди! Пожалуй, это можно было бы сделать, если забыть о защите… Но тогда и ему гарантированы два удара! Победа же со счетом четыре-три разведчика не устраивала.
Он вспомнил слова Киплинга – о том, что Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда. Для него, профессионального бойца, в этой сентенции заключался глубокий смысл: там, где Запад брал свое силой оружия, пулеметным свинцовым дождем, Восток предпочитал использовать силу духа. И в мирах Измерения Икс таинства восточных единоборств оказывались куда полезней грубой мощи огнестрельного оружия, оставшегося за чертой земной реальности.
Вперив взгляд в темные зрачки Кавассы, Блейд начал произносить про себя боевое заклинание кэмпо:
«У меня нет родителей –
моими родителями стали Небо и Земля.
У меня нет очага –
Единое Средоточие станет моим очагом,
У меня нет божественного могущества –
честность станет моим могуществом…»
Кавасса сделала шаг вперед. На миг память Блейда взорвалась воспоминанием: сухое бесстрастное лицо сэнсея, его гонконгского наставника; рука, перевитая сталью жил, поправляющая пальцы ученика на рукояти катаны; блеск изогнутого японского меча… Он не часто практиковал тот психофизический прием, который назывался цуки-но кокоро – «дух, подобный луне»; однако Кавасса была достойным противником и слишком красивой женщиной, чтобы вскрыть ей ненароком вены одним из грубых ударов европейской фехтовальной школы.
«У меня нет волшебной силы
внутренняя энергия – моя магия.
У меня нет ни жизни, ни смерти –
вечность для меня жизнь и смерть.
У меня нет тела –
смелость станет моим телом.
У меня нет глаз –
вспышка молнии – мои глаза…»
Кавасса приближалась, с подозрением вглядываясь в лицо соперника, замершего в каком-то странном трансе. Дышит ли он или уже превратился в камень?
«У меня нет замыслов –
случай – мой замысел.
У меня нет оружия…»
Кавасса подняла свой меч; утреннее солнце отразилось в стальной поверхности огненным всполохом.
«У меня нет меча –
растворение духа в Пустоте –
вот мой меч!»
Выпад! Звонко лязгнули клинки; потом один взлетел высоко вверх, к самому небу, другой мелькнул со скоростью змеиного жала. Вскрикнули потрясенные зрители, раздался чей-то жалобный стон, и Кавасса, покачнувшись, отступила назад, прикрывая ладонями кровавые кресты на плечах. Блейд поймал за рукоять выбитый у нее меч и с поклоном протянул его темноволосой амазонке.
Глава 5
Итак, он очутился во дворце – в Голубом Дворце, средоточии власти, силы, могущества. И красоты! Ибо дворец царя Дасмона, десницы Сата-Прародителя, был полон очарования.
Эта страна давно не знала вражеских вторжений, а на побережье Пенного моря, где стояла метрополия Меот, никогда не высаживались армии чужеземных завоевателей. А потому и столица государства, и сам дворец его властителей, не были обнесены стенами; их не уродовали форты и боевые башни, тяжелые ворота, рвы, насыпи и палисады. Город нежился на склоне горы под щедрым солнцем, открытый небесам и теплому восточному ветру, налетавшему с жарких плоскогорий заморской Райны; и только милость Сата-Прародителя и сильные руки амазонок хранили его.
Те стены и башни на гребне хребта, который Блейд разглядел с утеса в день своего прибытия, не были оборонительными сооружениями. То, что он увидел тогда, являлось фасадом огромного длинного здания из голубого мрамора, обращенного к городу. Это был местный Белый Дом и Пентагон в едином качестве; здесь помещались министры со своими ведомствами и военачальники со своими штабами. Дасмон, как и его предшественники, любил, чтобы все нужные люди были под руками; а поскольку он являлся самодержавным правителем – или просвещенным деспотом, что, по мнению Блейда, означало одно и тоже, – то все устраивалось так, как он желал.
Правительственное здание называлось Пактадионом – или, дословно, Место Власти. Над ним высилось одиннадцать башен – центральная, круглая и самая большая, и десять шестиугольных, поменьше; из города к нему вели одиннадцать широких лестниц, которые заканчивались у проездов, перекрытых коваными фигурными решетками. Левая половина Пактадиона отводилась для ведомств Правосудия, Торговли, Науки, Ремесел и Общественного Благосостояния; последнее управляло сосредоточенной в сотнях эстардов по всей стране подневольной рабочей силой. В правой половине были размещены представительства трех армий и двух флотов, охранявших берега Меотиды с востока и запада и дислоцировавшихся в городах Тиз и Кардот. В центральной части Пактадиона располагался со своими чиновниками Зирипод, первый министр и казначей, уста которого вещали царскую волю всем и каждому; фактически, он правил государством, отвечая за свои действия только перед Дасмоном, десницей Сата.
Одиннадцать широких проходов под длинным корпусом Пактадиона выводили в парк с ровными прямыми дорожками, с круглыми и квадратными бассейнами, с аллеями деревьев пятидесяти пород, с цветущими куртинами, просторными зелеными лужайками и бесчисленными статуями из цветного мрамора, полированного гранита и бронзы. Прогулявшись тут пару раз Блейд решил, что если где-то в реальностях Измерения Икс и существует рай, то непременно здесь. Этот очаровательный уголок украшали и женщины: в сверкающих доспехах
– те, которые стояли на часах; в легких туниках – вкушавшие отдохновение после службы. Молодых женщин было предостаточно, ибо дасмонова охрана насчитывала пять сотен «голубых», а стража принца Тархиона – еще сотню «белых». Блейд проходил именно по этому ведомству и чувствовал себя ангелом, который готов пасть при первом же удобном случае. Однако, к его изумлению, за первую неделю он не сорвал ни стебелька, ни листика в сем девичьем цветнике.
С западной стороны парка высилось трехэтажное здание с воздушными башенками-минаретами, с изящными стрельчатыми окнами и сотнями колонн, капители которых изображали древесные кроны, распустившиеся цветы, мощные когтистые звериные лапы или самих зверей, птиц и морских обитателей. Это и был, собственно, Голубой Дворец, воздвигнутый лет пятьсот назад и с той норы заботливо изукрашенный десятками поколений умелых художников. В южном флигеле находились покои юного принца, при котором Блейд имел честь состоять; там же обитали его слуги и досточтимый наставник Лартак. Северная часть была предназначена для гостей и высоких чиновников – вроде сиятельного Зирипода, царских уст; главный корпус занимал царь, десница Сата, властитель Меотиды. В четверти фарсата от дворца стояло здание казарм царской охраны – с конюшнями, арсеналом и небольшим стадионом, где тренировались воительницы. Блейд был там частым гостем, потому что местные леди предпочитали заниматься аэробикой нагими, и на это зрелище стоило посмотреть – особенно, когда они метали копья или ножи.
Из парка, в обход Пактадиона, спускались в город две мощеные дороги, по которым можно было проехать на конях или повозках; еще один тракт начинался прямо от казармы и шел на запад, во внутренние районы страны. Существовали тут и горные тропы, по которым, в частности, можно было пробраться к подножию гигантской статуи Сата, царившей над городом и дворцом. Но туда Блейд еще не ходил; игрища прелестных амазонок на стадионе, сказочно красивый парк и два огромных, переполненных народом здания привлекали его куда больше.
* * *
Официально он числился в охране принца – беспрецедентная ситуация для страны, где мужчины практически не носили оружия. Ему был выдан полный доспех, включая шитый золотом белоснежный плащ и стальной шлем с белыми перьями, а также великолепный меч, копья – одно длинное и четыре коротких, лук с колчаном, перевязь с метательными ножами, кинжал и небольшая секира. Кроме того, в дворцовой конюшне Блейда ждал белый жеребец, а в отведенном ему покое – неподалеку от опочивальни Тархиона – была предусмотрительно приготовлена не только весьма щегольская одежда, но и пара кошельков с серебром. Он был абсолютно свободен и мог бродить по городу и окрестностям в любое время дня н ночи, кроме утреннего и вечернего часов, посвященных службе. Утром он тренировал дюжину самых ловких телохранительниц принца, испытывая при этом все муки лисы, забравшейся в курятник со слишком высокими насестами; вечером его ждала беседа с сыном Сата, весьма любознательным юношей.
Откровенно говоря, Блейд не понимал, за что ему привалило такое счастье. Конечно, он поразил своими познаниями старого Лартака, а ловкостью и боевым мастерством – юного принца. Но достаточно ли этих причин, чтобы чужеземца забрали в царский дворец прямо из рабского узилища, осыпав никак еще не заслуженными милостями? По тому, как склонялись перед ним дворцовые рабы, как уважительно кивали чиновники – в основном, мужчины, – он чувствовал, идет прямым путем в фавориты. В сем не было бы ничего удивительного, если бы ему удалось соблазнить королеву или стать претендентом на руку местной принцессы; однако ни королев, ни принцесс в Голубом Дворце не водилось. Похоже, царь Дасмон был старым холостяком, а наследника прижил где-то на стороне, чуть ли не мимоходом.
Опасаясь спугнуть удачу, Блейд не пытался выяснять у принца и его мудрого наставника причины своего возвышения. К тому же, прямые расспросы представлялись ему слишком грубым подходом к проблеме, совершенно непрофессиональным и малорезультативным. В одно из вечерних собеседований с Тархионом он поинтересовался, всех ли достойных чужестранцев встречают в Меотиде с таким щедрым гостеприимством, на что принц, блеснув глазами, ответил, что ум, сила и красота всегда требуют вознаграждения. Блейду пришлось удовлетвориться этим; возвратившись же в свой покой, он нашел на прикроватном столике еще пару кошельков с меотской монетой прекрасной чеканки. Он долго разглядывал сонную физиономию Сата-Прародителя на одной стороне блестящего маленького диска и скрещенные мечи – на другой, потом раздраженно отодвинул позванивающую кучку серебра. Пока задача не поддавалась решению.
Была еще одна странность, с которой Блейд тоже не мог разобраться. Он уже не раз спускался в город и в какой-то степени представлял частную жизнь его обитателей. Там были огромные казармы-дворцы, в которых размещались шесть трехтысячных корпусов воительниц столичного гарнизона и бесчисленное множество рабов обоего пола, которые обслуживали их; там были роскошные мастерские мужчин-меотов, которых он, по земной привычке, называл инженерами
– в них выполнялись тонкие работы по металлу, создавались проекты зданий и кораблей; не менее роскошные студии художников были заполнены превосходными изваяниями, картинами на шелке, мозаиками, расписной посудой; конторы купцов
– тоже, естественно, мужчин – буквально дымились деловой активностью. Блейд осмотрел два десятка посольств, райнитское и государств Айталы, с которыми поддерживались постоянные связи; он посетил кабачки, винные погреба, храмы и бани, достойные Древнего Рима, заглянул в портовые таверны и пошатался рядом со столичными эстрадами. Он понял, что среди коренных меотов не было бедноты; каждый, мужчина или женщина, находился при деле и, по-видимому, жил при этом своем деле – в великолепной воинской казарме или в особняке при мастерской, торговом заведении, студии. Но жили они одни.
Конечно, каждого мужчину окружал сонм невольников, невольниц и их отпрысков. И у каждого имелись приятели – Блейд не раз натыкался на развеселые компании в кабачках и питейных заведениях. Однако общество оставалось сугубо мужским; более того, раз-другой он ловил довольно странные намеки и плотоядные взгляды, повергавшие его в смущение. Итак, где же женщины? Не амазонки, не воительницы с копьями и мечами, не бесстрашные наездницы, а просто женщины, жены и подруги, которым положено ублажать мужчин, вести их дом, растрясать кошелек – и, не в последнюю очередь, рожать детей? Их не было. Впрочем, дети ему тоже не попадались, если не считать ребятишек рабов.
На восьмой день вселения в Голубой Дворец он совершал неспешный променад в парке после утренних занятий, размышляя, как убить время до обеда. Выбор был довольно обширен: очередной визит в город (ему хотелось осмотреть гигантский храм Сата и десятка мелких божков, его клевретов), конная прогулка по живописным окрестностям, ученая беседа с почтенным Лартаком, посещение стадиона (хотя ему уже надоело попусту облизываться на жаркое), осмотр богатейших коллекций оружия, картин, статуй, гобеленов, резных ларцов, хрустальных изделий, шкур и чучел редкостных зверей, которые переполняли длинные галереи по обе стороны тронного зала. Не последним пунктом в этих праздных планах значилась прелестная кареглазая Гралия. Блейд подстерегал ее в укромных аллеях и лез вон из кожи, пытаясь продолжить знакомство. Но девушка чаще всего гуляла в обществе Кавассы или других подруг, и у них всегда были с собой мечи. Эта патологическая тяга к оружию смущала Блейда, но нарываться на неприятности он не хотел.
Остановившись у мраморной беседки, он бросил взгляд на статуи двух амазонок, что окаймляли вход. Прекрасные нагие тела были отлиты из бронзы, но копья, воздетые к небесам, и щиты оказались настоящими. Эти овальные щиты блестели, как зеркала, отражая нового Ричарда Блейда – такого разодетого и ухоженного, каким он не был даже во дворце Лали Мей, повелительницы Серендина. Гладко выбритый, с кольцами темных волос, падавших на плечи (раб-парикмахер завивал их целый вечер), благоухающий, как парфюмерная лавка, в белой тунике, расшитой золотыми колосьями по вороту и подолу, с филигранной серебряной цепью на шее, Блейд походил скорее на римского патриция времен упадка империи, чем на наемного мастера фехтования, вчерашнего раба.
Внезапно на его плечи легла тонкая холеная рука. Обернувшись, разведчик увидел худощавого мужчину лет пятидесяти, облаченного в богатую тогу с множеством изящных складок; лицо у него было значительным и властным.
– Блейд из Альбиона, наперсник нашего принца? – спросил незнакомец.
Наперсник? Недурной титул! Блейд, польщенный, поклонился. Мужчина, не отнимая руки, внимательно разглядывал его.
– Принц сделал неплохой выбор, – заметил он наконец. – Красота, сила и великолепное тело… достойный образец для подражания, который днем и ночью находится перед глазами юноши, нашего будущего властителя.