– Батюшки, – ахнула Альбина, – картина маслом, Репину не снилось. Застрял в пробке. Где моя палка-встречалка?
– Не издевайся, – буркнул Павел, – не спрашивай, где я был. История связана с дракой и приводом в полицию… в общем, забудем.
– Согласен, ты был не у любовницы, – сказала Альбина и задумалась – не слишком ли она доверчивая.
– У меня нет любовницы, – приукрасил Павел и процитировал один из перлов премьер-министра девяностых: – Красивых женщин я успеваю только заметить. И хватит об этом.
– А мы об этом никогда и не говорили, – тонко подметила Альбина.
– Вот и не будем, – огрызнулся Павел. – Мы об этом многозначительно молчали. А твое молчание красноречивее любого скандала и сокращает мою жизнь.
– А за рулем обязательно было пить? – вкрадчиво поинтересовалась Альбина.
– Другого выхода не было… – Он схватился за поясницу: надо же, теперь полный крестец поясничного отдела… – Я попался ДО того, как выпил, не волнуйся. Я просто успокаивал нервную и кровеносную системы. В окрестностях нашего района гаишники не водятся.
– Может, Бориса Ивановича позвать? – неуверенно предложила супруга. – Если помнишь, это наш семейный доктор. Добрый, отзывчивый человек. Он в любое время суток готов посмотреть больного.
– Да что он, больных не видел? – отмахнулся Павел. – Давай уж до кучи соберем нашего семейного адвоката, семейного инспектора ГИБДД…
В среду все, кому по жизни не хватало юридических услуг, брали адвокатскую контору приступом. Людей не смущало, что услуги платные. У гражданки Тереховой по ходу испытаний прорвало трубу. Затопило соседей, которые выставляют ей теперь гигантский иск. ЖЭУ уходит от ответственности, у них одна отговорка – такое уж время года, готовимся к зиме. Жилконтора не кривила душой, в этой стране существуют только два времени года: зима и подготовка к зиме. Гражданка Кудрявцева жаловалась на дядю, который скоропалительно скончался (именно так и выразилась – не скоропостижно, а скоропалительно), и теперь вокруг его квартиры на четвертом этаже сталинского дома бродят черные риелторы и пристают к престарелой супруге новопреставленного, суля ей золотые горы и всячески угрожая. Даме объяснили, что лучше сходить в полицию, не будет проку – в прокуратуру, а если и там отфутболят – вернуться в адвокатскую контору, и мы что-нибудь придумаем… Кого-то избили милиционеры, кого-то надула страховая компания, некий гражданин из солнечного Узбекистана требовал адвоката, поскольку полиция грозит ему уголовным делом, а он невинен, как овечка с высокогорного пастбища. Объяснять гражданину, что агентство занимается гражданскими делами, пришлось долго. Гражданин не понимал элементарных вещей.
Высунулся из своего мирка Богоявленский, испуганно посмотрел на бедлам в приемной, поспешно заперся.
– Хороший руководитель, – процедил сквозь зубы Рудик, – это тот, кто не мешает работать хорошим людям.
– Спятил народ, – шепнула Лариса, пробегая мимо. – Столько работы, что заявление об уходе написать некогда.
Он уединился на пару минут под лестницей, судорожно курил.
– Отдыхаем? – возмутился на бегу очкастый Виктор. – Беги, там посетительница. Ты заметил, что приходят в основном женщины?
– Симпатичная? – Смолин раздавил окурок.
– Да не, – отмахнулся Виктор. – Как в телевизоре – смотреть нечего…
Гражданку Ахмеджанову надули в магазине известной торговой марки. Холодильник, который она купила, не пролез на кухню. Он оказался настолько «бесшумным», что гудит без остановки, пугая мужа и прочих домашних животных. Уверения менеджера торгового зала, что у холодильника возможен выход в Интернет, оказались шуткой, но она ведь об этом не знала! У нее совсем другие представления о юморе! И что теперь прикажете делать? В фирме над ее претензиями нагло посмеялись и бросили трубку.
– Уважаемая, – схватился за голову Смолин, – вам нужно обратиться в отдел защиты прав потребителей, но никак не в адвокатскую контору! Мы можем, конечно, представлять ваши интересы, но зачем вам дважды платить за одну и ту же вещь?
– Потрясающе, – шептала с ближней позиции Лариса. – Мы начинаем отвергать легкие деньги.
– Но там я была, – возмущалась гражданка. – У них очередь, как в салон красоты. Скажите, я имею право вернуть им холодильник?
В обеденный перерыв выставили всех посетителей, заварили кофе.
– Хватит, – мечтательно вздохнул Виктор. – На следующей неделе ухожу в отпуск. Богоявленский божился, что отпустит. В Коктебель поеду. Там такая бархатная погода…
– Ты нудист? – удивилась Лариса.
– Имею право, – задрал нос очкарик. – Странные у вас представления о Коктебеле, друзья мои. Если Коктебель, значит, нудизм. Если Москва, то хамство. Если Амстердам, то кокаиновый дурман над городом. Нудистский рай – это Франция, будет вам известно. Нудистские пляжи, магазины, стадионы, полицейские участки…
– Кладбища, – добавила Лариса, и все покатились.
– Давайте съездим на пикник в субботу? – предложил Рудик. – Хватит работать. Знаю на Оби шикарное местечко, природа – офигеть. Порыбачим, подурачимся.
– Можно, – возбудился Виктор.
– Холодно уже, – повела плечами Лариса, – теплые вещи нужно брать.
– Возьмем, – кивнул Рудик. – Трех бутылок хватит.
– Без меня, ребята, – буркнул Смолин. – Извиняйте, в выходные не могу.
Все трое очень пристально на него уставились. Сжалось сердце. С ним действительно в последнюю неделю творилось что-то тревожное. Коллеги это видели. Он выдержал гнетущую паузу.
– Может, женщина? – предложил разумное объяснение Рудик.
– Может, женщина, – пожал плечами Виктор. – Но женщина не простая, а… очень сложная. Хотя и не факт. Разлад в семье, переоценка ценностей, кризис среднего возраста, появление ребенка где-нибудь в Нижней Коченевке, куда он ездил четыре года назад и сделал неосторожное движение в сторону горничной местного отеля…
– Послушай, Паша, – мягко перебила коллегу Лариса, – может, мы не будем гадать на кофейной гуще, и ты сам чистосердечно признаешься, что творится у тебя на душе?
– Да нормально все, – поморщился Смолин. – Отстаньте. Сам не знаю.
– Врет, знает, – промурлыкал Виктор. – Ладно, не будем смущать человека.
После обеда поток посетителей схлынул, Смолин начал подумывать, как бы деликатно исчезнуть, но разразилась гроза. Примчалась гражданка Комарова и подняла галдеж. Ее квартира подверглась варварскому нашествию. Гражданке недвусмысленно намекнули, что жалобы в адвокатскую контору добром не кончатся, и если она не хочет, чтобы в ее квартире сломалось что-нибудь еще, включая хозяйку, то самое время угомониться.
– Они мне угрожают, представляете! – разорялась гражданка. – Теперь я точно пойду до конца, а ну подать мне гражданский иск!
Гражданку насилу усмирили, для чего пришлось привлечь тяжелую артиллерию в лице Богоявленского. Они уединились с потерпевшей в кабинете, неизвестно чем там занимались целый час и кому названивал Богоявленский, но вышли довольные друг другом. Гражданка Комарова свысока посмотрела на Смолина, задрала нос, удалилась царственной поступью. Богоявленский поманил Смолина пальчиком.
– Ну, все, – хихикнула в рукав Лариса, – сейчас нашего Пашу вышибут с работы именно за то, за что и взяли. За задумчивость и неспешность.
– С тобой все в порядке? – отеческим тоном осведомился шеф.
– Бывало и получше, – признался Павел. – Давайте без расспросов, Михал Михалыч. Со мной порядок, могу работать, могу… не работать.
– А мне плевать на личные переживания моих сотрудников, – заявил шеф. – Держи, – он выволок из сейфа кучу старых скоросшивателей, – все твое.
– Оцифровать? – мрачно пошутил Смолин.
– Упорядочить. Забудь про гражданку Комарову, ее дело переходит в другую плоскость и больше тебя не касается…
– Она нимфоманка, – предупредил Смолин. – Будьте осторожны.
– А я не гей, – отрезал шеф. – А ты ей не понравился – значит, стоит предположить, что вел себя в ее квартире достойно, невзирая на навязчивое домогательство. Твоя депрессия ведь не связана с гражданкой Комаровой?
– Боже упаси, шеф.
– Отлично. Иди работай. Здесь материалы, связанные с имущественным наследованием. Работа за год. МОЯ работа. Не волнуйся, ничего секретного или криминального. Материалы должны быть отсканированы и приведены в божеский вид.
– Я теперь ваша секретарша? – удивился Смолин. – А как же Клава?
– Клава стучит по «клаве», – отрезал Богоявленский. – На что-то более интеллектуальное она не способна. За остаток дня ты должен вникнуть в этот змеиный клубок, навести порядок и вечером доложить. С работы не уходишь, пока все не сделаешь.
Скрипя зубами, он тонул в делах. Ушел с работы в восемь, поехал домой. Альбины не было. Он позвонил ей на сотовый.
– Чем занимаешься?
– Волнуешься? – могильным тоном вымолвила Альбина. – Прости, дела. Сижу, гляжу в озера синие. Люди умирают, их ничем не остановить. Постараюсь вырваться часика через полтора.
Скрипя зубами, он тонул в делах. Ушел с работы в восемь, поехал домой. Альбины не было. Он позвонил ей на сотовый.
– Чем занимаешься?
– Волнуешься? – могильным тоном вымолвила Альбина. – Прости, дела. Сижу, гляжу в озера синие. Люди умирают, их ничем не остановить. Постараюсь вырваться часика через полтора.
Он поежился, представив эти «синие озера». Каждый день один и тот же триллер. «Покойники не умирают». Битый час он просидел в оцепенении, учась контролировать основные инстинкты, побрел на кухню исследовать содержимое холодильника. За этим нейтральным занятием его и застала Альбина. Он почувствовал изучающий взгляд в спину, резко повернулся, стиснув палку колбасы.
– Здравствуй, милый, – проворковала супруга. – Не утруждайся, если хочешь накормить меня ужином. Меня уже накормили. В итальянском ресторане «Ночи Сицилии».
– Ты встречалась с душеприказчиком убитого мафиозо, – догадался Павел.
– Убитого сына мафиозо, – поправила Альбина. – Парня убили за три тысячи. Даже не долларов. Кошмар, куда мы катимся. Полиция нашла убийцу. Отмороженный дружок не хотел отдавать карточный долг, нанял бомжа в своем дворе, кретин…
– Ты сытая, я уже понял, – вздохнул Смолин.
– Да, меня кормили паэльей с морепродуктами, поили «Слезой Христовой», а на десерт подавали бискотти, бриошь, испанские крендельки чурро и круассаны с вишневым конфитюром. А у тебя как?
– И у меня нормально, – пожал плечами Смолин. – Сейчас сварю себе макароны с колбасой и буду счастлив.
– Отлично, – кивнула Альбина. – Только не ешь никогда колбасу, купленную моей мамой. Судя по ее вкусу, корова не животное, а растение.
Он вырвался на пару часов в четверг. Летел на крыльях, игнорируя заторы и особенности отечественных дорог. Боялся, предчувствовал, радовался, как ребенок. А вдруг все будет не так? А вдруг опять этот кекс на джипе? Или квартира окажется пустой? Или дом снесли к чертовой матери…
Хлипкая лавочка у подъезда была занята. Две старушки обсуждали климатические прогнозы на ближайшие сезоны. Осень будет длинной, зима короткой, весна – ранней, морозной, начнется уже в декабре…
– Может, батареи заменят в доме, как ты думаешь, Никитична? – вопрошала иссохшая «Маврикьевна».
– Окстись, соседка. Скорее нас с тобой заменят. Сорок лет не меняли, а тут заменят? А чего ты спрашиваешь?
– Да мужчина несколько раз приезжал, странный такой, на черной машине, ходил по подъезду, вынюхивал чего-то. Я и спрашиваю: вы, мужчина, собственно, к кому? Из ЖЭКа, говорит, а у самого глаза презлые, и давай за батареи хвататься. Ничего не поняла. Но не вор, одет прилично, и машина опять же…
– Господи, всю ночь эта машина у подъезда стояла… Не из ЖЭКа он, Аркадьевна, приезжает он тут к кому-то. Живет тут кто-то на втором этаже, мы же не знаем, дальше первого не ходим. Я и сегодня его видела, приезжал, вот только не задержался…
Павел собрался притормозить, пообщаться с местными жителями, но резко передумал, отвернулся, зашагал к подъезду.
– А вот еще один, ты знаешь его, Никитична?
Он хлопнул дверью, кинулся наверх, задыхаясь от волнения – мимо изгаженных стен, расстрелянного спичками потолка… Она открыла – заспанная, щурилась, куталась в халат. Заулыбалась, повисла у него на шее. Ослабла пружина, он засмеялся, поцеловал ее в губы. Он наслаждался исходящим от нее запахом, чистым смехом, заводился от ее прикосновений, закипал, потел, как в жаркой пустыне.
– Я так боюсь… – бормотала она, обжигая его поцелуями.
– Не бойся, твой благоверный уехал, я точно знаю. Почему он ночевал в твоем доме? Я подслушал разговор старушек, они видели его машину…
– Глупенький, где же ему ночевать? Какой ни есть, а муж, глава и опора семьи…
И вновь по заведенной схеме. В минуту просветления он спохватился, время вышло, пора идти – тянуть лямку в своем мире. Казалось, он насытился этой женщиной. Она уснула, он выбрался из постели, торопливо покинул квартиру. Отъехал, встал, уткнувшись в местного полумертвого алкаша, форсирующего переправу. С чего он взял, что насытился? Разве можно ею насытиться? Четверть часа разлуки, он снова нервничал, чесался. Он должен был непременно ее увидеть. Нет, нельзя, хватит. Хорошего помаленьку. Езжай домой, – принялся он себя уговаривать. Завтра вернешься. Ты не разобрался ни с таблетками, ни с подозрительным «мужем» на черном «бумере»…
Остаток дня он был воплощением буддийского спокойствия. Ровен с коллегами, почтителен с шефом. Дома пожарил картошку, встретил Альбину во всеоружии – с широкой улыбкой, с полотенцем, наброшенным на руку. Помог раздеться, донести до кухни пакеты с полуфабрикатами. Рассказал анекдот про самую заботливую в мире девочку, у которой хомячок весит двадцать килограммов, – не имея в виду никого из присутствующих. После ужина проводил до телевизора, от телевизора в душ, из душа – в кровать. Он был безупречен и противен самому себе. Все дело испортила Альбина, отворачиваясь к стене после симпатичного домашнего секса.
– Ты просто душка, Паша. Я в восторге. Ты приложил массу стараний, чтобы сделать вид, будто ничего не происходит.
Пора кончать с этим безумием, – решил он в пятницу и никуда не поехал. Ломал себя через колено, весь день сгибался под тяжестью «медалей». В субботу понял, что терпеть невозможно, собрался, поехал. По поводу «корпоративного» пикника с коллегами так и не утрясли, Альбина по субботам работала (ведь смерть не стоит на месте). Давил на газ, сгорал от нетерпения, попал в объятия любимой женщины… и понял, что происходит неладное. Она причиняла ему боль, не чувствовала, что впивается в кожу ногтями, ее глаза были мутны и неподвижны, движения судорожны. Он оторвал ее от себя, глянул в глаза. Там стояла такая муть, что сделалось страшно. Обострение! – забил набат.
– Пашенька, я его убила… – шептала она и дрожала, как осиновый лист. – Я не хотела его убивать… но он пришел, чтобы убить меня… и так все глупо получилось…
Фантазия была какой-то странной. Кира Князева не отличалась буйством воображения, она мирно существовала в своей реальности. Стрелка не зашкаливала. Воспоминания о прошлой жизни и ложные воспоминания причудливо переплетались с действительным положением вещей, но в целом в ее мозгу царил пусть необычный, но порядок. Проклятые «витамины»! Когда же руки дойдут до этой заразы?!
– Подожди, успокойся, – бормотал он, уводя ее в спальню. – Тебе приснилось что-то страшное.
– Ничего себе приснилось, – всхлипывала она. – Я убила его своими руками… Нет, не Максима, как ты подумал? Это был кто-то другой… Щеки у него, как у хомяка, он ножом махал, прикончить меня хотел…
Он уложил ее в кровать, напоил водой. Она обняла его, начала повествовать. По ее мнению, этой ночью после крупного раздора с мужем в дом проник посторонний. Она уснула в кресле перед телевизором, проснулась, когда занервничал ангел-хранитель, услышала шум в прихожей, спряталась за креслом. Ночной пришелец проследовал в спальню, обнажил нож, там она его и подловила, когда он свесился из окна. Тело оттащила, бросила в реку, до сих пор ее колотит и конечности гудят…
Ее рассказ вполне тянул на фантазию, кабы не три «но». Во-первых, Кира действительно была измотанной – она с трудом ходила, на пальцах красовались ссадины, ноги были сбиты – ее и впрямь носило ночью по каким-то буеракам. Об этом косвенно свидетельствовал и постиранный плащ в ванной комнате, и сохнущие на подоконнике кроссовки. Но главное – и эта мысль ввергала его в прострацию – в глубине дворов в Депутатском микрорайоне (а ведь она считает, что там живет!) нет никакой речки! Имеется Каменка, но до нее изрядный крюк, и уж никак не с трупом в обнимку. А вот за Северным поселком, в обход Верещеевского парка действительно протекает «обогащенная» химией и бытовыми отходами речушка. Метров триста от барака, – еще вчера, находясь дома, он дал себе зарок, что никуда не поедет, и тут же влез в «Дубль-Гис», нашел нужный район, тупо водил мышкой по окрестностям…
– И как мне жить теперь, Пашенька? – Она по-детски морщила носик, шутила неловко. – До свадьбы не зажило, что же делать?
Он сидел, глухой, как пень, погруженный в невеселые мысли.
– Нормально будет, любимая, все образуется, – бормотал машинально.
– Нормально? – Она встряхнулась, посмотрела на него изумленными глазами. – Считаешь, все нормально? Пустяки, дело житейское, само отвалится? – Она глубоко вздохнула, прерывисто выпустила воздух. – Ладно, пойду приму витамины, может, полегчает. – Сбросила ноги с кровати.
– Конечно… – пробормотал он. Дошло, как до жирафа. – Постой. – Он вскинул голову, но Киры уже и след простыл. – Черт… – Он бросился за ней вдогонку.
Когда он вбежал на кухню, она уже выпила горсть своих пилюль, запила водой из графина. Повернула голову и посмотрела на него пустыми глазами.
– Проблемы, милый?
Он ненавидел себя. Давно пора разобраться. Да, он любил ее, он барахтался в болоте, но так не хотелось нырять в него окончательно. Куда уж проще – не задавать вопросов, резвиться в кровати, уходить, зная, что завтра можно снова приехать, и тебе обрадуются, сделают приятное…