Может быть, оракулу нужно иногда питаться? Телами или душами тех, кто к нему приходит…
— Полагаю, мы обо всем поговорим завтра, — сказал маг. — Утро вечера мудренее.
— И то верно, — проворчал Йохан.
Он напомнил Ринкелю, что тому сторожить первым, после чего завернулся в одеяло и уснул.
Ночь прошла спокойно, разве что к утру Йохан немного замерз.
Но затем взошло солнце, и он согрелся, а вскоре начали просыпаться и спутники: поднял веки Мартин фон Хекленбург, встали привычные к ранним молитвам братья Прозревшего Франца.
— Скоро в путь, — заявил открывший глаза Рудольф Белый, который спал прямо на голой земле, ноздри его длинного носа затрепетали. — Так, мне кажется или нас с вечера стало меньше?
Меньше? Но вроде бы все на месте… Йохан быстро огляделся, а затем шагнул туда, где лежал Арне, отбросил в сторону одеяло. Так и есть, под ним несколько валунов, и никаких следов гевернца с его мешком… Когда только успел, змей подколодный?
Если только в первую часть ночи, когда дежурил разиня Швеппс.
Сам Йохан готов был поклясться, что не сомкнул глаз и никак не мог упустить Арне.
— Как, он удрал?! — возмутился рыцарь. — Струсил, клянусь копьем Прозревшего Георга и мечом Прозревшего Микела? Но это же позор! — Мартин фон Хекленбург уткнул в небо указующий перст, глаза его гневно сверкнули. — Где вы нашли такого спутника, друзья мои?
— Он был всего лишь проводником, — заметил Йохан, — и свою работу по большому счету выполнил.
Да, досадно, что Арне удрал, и теперь, скорее всего, вернется с дружками-головорезами из местных. Но от них всегда можно ускользнуть, если повести дело с толком, зато теперь не нужно лгать гевернцу насчет того, куда и зачем они идут, скрывать от него истинную цель похода.
Маг тем временем поднялся и начал принюхиваться не хуже охотничьей собаки.
— Кажется, наш малорослый друг близко, — заявил он. — Пойдемте, мы найдем его в два счета…
Для того чтобы отыскать Арне, не пришлось идти далеко: гевернец лежал в неглубокой, метра в три расселине, и неестественно вывернутая шея не оставляла сомнений в том, что он мертв.
Сорвался? Горец, родившийся в этих местах и знающий тут каждую тропку?
Йохан вновь почувствовал холодок, который впервые навестил его вчера, при мысли о том, что они явились сюда не по своей воле.
— Он отринул путь Судьбы, попытался свернуть, отступить, и это погубило его, — изрек Рудольф Белый.
— То есть если еще кто из нас захочет вернуться, он тоже погибнет? — спросил брат Дитрих. — Как вы выразились… та сила, что проявляет себя как Симферийский Оракул, убьет его?
— Скорее всего, да.
— Я начинаю сомневаться, от Хранителя ли происходит эта сила. — Смуглый монах покачал головой, и лицо его стало скорбным.
Братья Прозревшего Франца настояли на том, чтобы похоронить Арне, хотя Ринкель и Мартин фон Хекленбург возражали. Мечами выкопали могилу, завалили ее камнями, и брат Дитрих прочитал отходную молитву.
Когда вернулись к месту стоянки и занялись завтраком, Йохан с досадой сообразил, что лошадей теперь оставить не с кем, а тащить их с собой дальше нет никакого смысла.
Как вскоре выяснилось, то же самое беспокоило и рыцаря.
— А куда я дену своего верного Вельянгифа? — осведомился он возмущенно. — Клянусь именем Хранителя, этот конь стоит больше, чем стадо коров! Может быть, кто-то из любви к прозрению мудрости и братского смирения останется здесь, чтобы приглядеть за сим благородным животным, а также за прочими?
Мартин фон Хекленбург глянул сначала в сторону монахов, а затем на Йохана с Ринкелем.
— Мы исполняем наказ капитула нашего ордена, велевшего нам обоим добраться до престола Оракула, — молвил брат Дитрих, — и не можем отступить.
— А я вообще не знаю, что такое «братское смирение», — нагло заявил Швеппс и выразительно сплюнул.
Рыцарь запыхтел, готовясь разразиться гневной речью, но тут вмешался Рудольф.
— Погодите, — сказал он, и одного слова оказалось достаточно, чтобы страсти утихли. — Коней можно оставить тут. Простенькое заклинание не даст животным уйти куда-либо, а заодно отгонит возможных хищников, как двуногих, так и четвероногих.
— Магия? — лицо Мартина фон Хекленбурга перекосило отвращение.
— Оная признана «даром Хранителя» Седьмым Вселенским собором в Никее в семьсот восемьдесят седьмом году, а также объявлена «богоугодным делом, противным всякого зла», в булле романийского первосвященника Иннокентия Второго «Всякий Дар Совершенен», данной в тысяча двести втором году от Воплощения, — сообщил маг.
— Истинно так, — подтвердил брат Дитрих.
— А я согласен, — сказал Йохан. — Пусть будет заклинание, клянусь посохом Прозревшего Петера.
— И я, — поддакнул Швеппс.
Рыцарь нахмурился, раздраженно засопел, потрясая бородой, а затем кивнул.
— Снимите с них путы, — попросил Рудольф Белый, поднимаясь. — Наложение чар займет немного времени…
Йохан, честно говоря, ожидал услышать бормотание, а то и обращение к демону. Но все вышло совсем не так: маг постоял, глядя на коней, щелкнул пальцами, и очертания животных поплыли, размазались, словно они угодили в непонятно откуда взявшийся густой туман. Ринкель вскинул руку, чтобы протереть глаза, но все уже исчезло, стало как обычно, разве что взгляд у всех трех скакунов сделался каким-то странным, недоумевающим.
— Вот и все, — заключил Рудольф. — Они не уйдут далеко от этих скал. Трава здесь есть, вода рядом…
— Надеюсь, так и будет, клянусь щитом Прозревшего Микела! — заявил Мартин фон Хекленбург. — Солнце уже высоко, я думаю, нам пора отправиться в путь, если мы хотим добраться до цели вовремя!
Доблестный рыцарь, облачившийся в доспехи с помощью Швеппса, похоже, собирался шествовать прямо в них, да еще и вскинул на плечо двуручник, а на другое повесил щит с гербом.
— Мы готовы, — смиренно склонил голову брат Дитрих, а молчаливый брат Отто кивнул.
— И мы тоже, — сказал Йохан. — Пошли?
Тропа, уводящая прочь от Красных Скал, немилосердно петляла, вела то вверх, то вниз и порой довольно круто. Монахи шли неутомимо, Рудольф шагал по камням легко, словно горец, Ринкель насвистывал что-то себе под нос, а вот Мартину фон Хекленбургу в его железе приходилось туго.
— Стойте, ради Небес! — наконец взмолился он. — Надо передохнуть… и не будет ли у кого воды?
Сам рыцарь не задумался о том, чтобы наполнить и прихватить свою флягу.
— Держите, во имя Хранителя, — пришел на помощь рыцарю брат Дитрих. — Хлебните, но немного. Кто знает, когда нам встретится следующий ручей и встретится ли вообще?
— Вряд ли, — сказал Рудольф. — Скоро будет Каменный Мост, а за ним — Оракул… Надеюсь, все помнят, что добраться до него может только один, тот, чье желание окажется правильным?
Йохан нахмурился — проклятый чародей, мог бы и не напоминать…
Кто знает, какое желание — правильное? То, которое так откровенно написано на физиономии Швеппса — куча денег, чтобы можно было пить, жрать, тискать продажных девок и в ус не дуть? Или то благочестивое, направленное к вящей славе Хранителя, что по поручению капитула загадает брат Дитрих или брат Отто?
Чего хочет Мартин фон Хекленбург, угадать трудно, слишком уж он безумен.
Ну а свое собственное желание Йохан обмозговывал долго и сформулировал давно — такое, чтобы и ему от сего была польза, и пока еще не появившимся на свет потомкам кое-что перепало. Ведь грех думать только о себе и глупо просить рыбу, если есть шанс научиться ловить ее.
Да, а еще есть маг, много лет потративший на изучение Оракула.
Вот уж кто лучше остальных готов к тому, что ждет их на другой стороне Каменного Моста.
— Нет сомнений, что правильное желание может загадать лишь тот, чье сердце чисто и крепко, как алмаз! — заявил тем временем рыцарь, едва не раздувшись от важности. — Кто благороден и смел, чтит заповеди вседневные и экстраординарные, а также имеет двадцать поколений благородных предков!
— Может быть тот, кто смирен? — тихо спросил брат Дитрих.
«Или самый хитрый и ловкий», — подумал Йохан, жестом осаживая готового вступить в перепалку Ринкеля.
— Это мы скоро узнаем, — подвел итог Рудольф Белый, и они пошли дальше.
Увидев Каменный Мост, Йохан в первый момент решил, что видит сон.
Над глубоким ущельем, дно которого устилал густой туман, висела полоска из небрежно состыкованных блоков шириной в пару ступней. Она не имела никаких опор, даже намека на перила или растяжки, а вдобавок покачивалась на ветру, словно обычная веревка. На другой стороне провала виднелись уходящие в скалы каменные ступени, широкие, будто двери храма.
— Ну ни хрена себе, сожри меня демоны! — воскликнул Швеппс, выглянув за край обрыва.
— Ну ни хрена себе, сожри меня демоны! — воскликнул Швеппс, выглянув за край обрыва.
— И нам по этому идти? — в очередной раз возмутился Мартин фон Хекленбург.
— Именно так, — кивнул маг и первым вступил на Мост.
Тот колыхнулся, но и не подумал разваливаться, и Рудольф зашагал дальше, спокойный и сосредоточенный. За ним двинулись монахи, дружно читая молитву, следом пошел Йохан — высоты он не боялся с детства и знал, что сейчас главное — поменьше думать и попроворнее шевелить ногами.
Внизу колыхался серый, как дерюга, туман, сзади долетали богохульства Ринкеля.
Доблестный рыцарь, судя по гневным воплям, сунуться, на Мост сначала побоялся, но затем преодолел страх, и сабатоны, ботинки из стали, залязгали по камням. Но обладатель двадцати поколений благородных предков то ли запнулся, то ли потерял равновесие в своем железе, по крайней мере послышался стук, скрежет, а затем короткий, сдавленный вскрик.
Йохан обернулся.
Внизу мелькнули белое, без кровинки лицо, развеваемая ветром бородка, треплющийся султан из белых перьев. Двуручник взлетел в прощальном салюте, солнечный луч полыхнул на шлеме, заиграл на нагруднике. Рыцаря поглотил туман, и через мгновение со дна пропасти донесся смачный, тяжелый хряск.
Надо отдать должное Мартину фон Хекленбургу — он умер молча, так и не выпустив меча.
— Упокой Хранитель его душу, — произнес брат Дитрих.
Перебравшись через Каменный Мост, они зашагали вверх по лестнице из широких, вырубленных из камня ступеней. И восхождение по ним неожиданно затянулось — только когда над горами начал сгущаться вечер, впереди показались тяжелые, украшенные резьбой ворота.
— Мы пришли, — облегченно проговорил Рудольф Белый. — Ночь проведем здесь, а завтра…
Завтра самый короткий день года, день Прозревшего Яна. День, когда смертный может добраться до Симферийского Оракула.
В эту ночь Йохан спал плохо, то и дело пробуждался — ему чудился лязг сабатонов по камням, мерещилась легкая походка Арне и грезились уродливые тени, крадущиеся со всех сторон.
Поднялись рано, до того как солнце выбралось из-за горизонта. По помятым физиономиям и красным глазам стало понятно, что кошмары сегодня мучили не одного Йохана.
— Ворота, — сказал маг, когда они покончили со скудным завтраком. — Сможешь ли ты их открыть?
— Я попробую, — ответил Йохан и полез в мешок за инструментами.
До сих пор он не сталкивался со слишком сложными замками, но, с другой стороны, имел дело с запорами, изготовленными руками смертных. Кто сотворил грандиозные, вырубленные из камня ворота, украшенные искусной резьбой, оставалось только гадать.
— Давай уж, Кнутище, не подведи, — ободрил приятеля Швеппс, и Йохан принялся за работу.
Она оказалась на диво легкой — пара поворотов отмычкой, и громадные створки начали расходиться, медленно, величаво и совершенно бесшумно, открывая уводящий в скалу коридор.
Стены его были гладкими и белыми, пол покрывали синие и зеленые квадратики.
— Упаси нас Хранитель… — потрясение прошептал брат Отто, на памяти Йохана подавший голос чуть ли не впервые.
— Сожри меня демоны! — не отстал от него и Ринкель, вытаскивая меч из ножен.
— Путь открыт, — дрожащим от возбуждения голосом сказал Рудольф Белый, поворачиваясь к спутникам. — Но дальше я воистину отправлюсь один, ибо многим нет пути к престолу Оракула…
— Что? — опешил брат Дитрих.
А вот Йохан все понял и прыгнул в сторону за миг до того, как маг начал размахивать руками. Сорвавшиеся с ладоней колдуна зеленовато-желтые искры разлетелись в стороны, точно испуганные бабочки, одна зацепила брата Отто, и тот зашатался, жадно хватая воздух ртом.
Но, судя по перекосившейся физиономии, что-то у Рудольфа пошло не так, а исправить положение он не успел.
Швеппс отреагировал на угрозу так, как умел — сначала пригнулся, избегая удара, а затем атаковал сам. Блестящее лезвие вонзилось магу в грудь, погрузилось на добрую ладонь, а когда вышло, то из раны хлынула кровь.
— Зачем?.. Как?.. Почему?.. — прохрипел Рудольф, с ужасом глядя на собственные ладони. — Двадцать лет, и все зря…
Он медленно упал назад, дернулся несколько раз и затих.
— Я убил мага? — в тонком голосе Ринкеля звучали одновременно страх, удивление и гордость.
— Похоже на то, клянусь посохом Прозревшего Петера.
— И я готов отпустить тебе этот грех, сын мой, — твердо сказал брат Дитрих. — Книга Гнева гласит: «Всякий, поднявший меч свой для защиты братьев, причислен будет к тем, кто рубит траву сорную».
— Интересно, чего он хотел? — спросил Йохан, опускаясь на корточки рядом с магом.
Рудольф Белый был мертв, и невидящие глаза его смотрели в ясное, голубое небо.
— Трудно постигнуть, чего желают чародеи, пути их сокрыты от тех, кто лишен колдовского дара, — старший из монахов пожал плечами. — Знания, власти, чего-то еще… Но незачем медлить, мы должны за сегодняшний день добраться до Оракула, иначе все будет напрасным.
Йохан кивнул и поднялся, отогнал мысль о том, что можно бы порыться в вещах мага. Вслед за спутниками вступил в коридор с белыми стенами и сине-зеленым полом, и восприятие его странным образом исказилось — все вокруг сделалось размытым, будто он смотрел через слой воды; звуки казались приглушенными, запахи вовсе исчезли, а мысли в голове ворочались еле-еле.
Сколько они шли и куда, Йохан не смог бы сказать.
Он понимал, что они спускаются, идут в глубь скалы, но темнее вокруг почему-то не становится. Одну за другой открывал двери, обычные и странные, из досок и из цветущих роз, невидимые, как воздух, и состоящие будто из дрожащего фиолетового света.
В длинном сводчатом коридоре их атаковали странные ящероподобные существа, явившиеся прямо из стен. В ход пошли мечи, нападение было отбито, но брат Отто остался лежать на полу с разорванным горлом, и брат Дитрих, опустившись на корточки, опустил собрату по ордену веки.
Прошли через лабиринт, в недрах которого сгинул Швеппс.
Куда он пропал, что с ним случилось, Йохан вспомнить не мог, как ни напрягал память — та сохранила лишь надвигающийся из тьмы неприятный костяной скрежет и отчаянный, полный боли крик.
Затем они поднялись по длинной лестнице, ступени которой были черны как ночь, и брат Дитрих возвестил:
— Мы дошли.
— Да? — Йохан тряхнул головой и обнаружил, что перед ними ворота, почти такие же, как те, которые он открыл в самом начале, только выточенные из темно-синего камня. — Вдвоем?
Монах помолчал, а затем проговорил с улыбкой: — Мне очень не хочется этого делать, но задание капитула — святое, и Прозревший Франц велит не…
Йохан смотрел, как в появившейся из-под серой рясы руке блеснул стилет, как лезвие приближается к его горлу. Сил на то, чтобы сопротивляться, не было, желания — тоже, осталась лишь тупая покорность судьбе, неведомо зачем притащившей его сюда, в горы южного Геверна.
Он не особо удивился, когда брат Дитрих неожиданно скорчился и упал.
«Здесь только я решаю, кому жить, а кому умереть, — прозвучавший в голове голос был мягким и в то же время мощным, будто раскат грома. — Ты же, достигший моего порога, заходи».
Синие ворота распахнулись, и Йохан увидел Симферийский Оракул.
На что тот похож, он не смог бы сказать при всем желании — на прекрасную женщину, на статую из храма, на облако разноцветного огня, на могучее, статное дерево, на увенчанную пеной волну…
На все это вместе и ни на что в отдельности.
Не чувствуя под собой ног, Йохан сделал дюжину шагов.
«Спрашивай», — произнес тот же голос внутри его головы.
В ответ Йохан отчаянно замотал головой — даже если бы он явился сюда за ответами на вопросы, сейчас вряд ли бы смог сформулировать хотя бы один из них, слишком сильный хаос царил в голове.
«Тогда проси», — велел Оракул.
Йохан собрался с мыслями, прокашлялся и заговорил, медленно и четко произнося каждое слово:
— Я хочу иметь возможность проникать в любую сокровищницу так, чтобы стража меня не замечала, и еще я хочу, чтобы мои потомки были многочисленны, живучи и род мой не прервался до скончания времен.
Он понимал, что хитрит, загадывает два желания вместо одного, но с другой стороны — если это желание не является для Оракула правильным, то оно все равно не будет исполнено.
И тогда жить Йохану по прозвищу Кнут осталось несколько мгновений.
Наступила тишина, такая звонкая и мучительная, что у него возникло желание заорать, подпрыгнуть, сделать хоть что-нибудь, лишь бы нарушить это ужасное, рвущее уши безмолвие…
«Будь по-твоему», — молвил Оракул.
Сверкнуло, что-то с шорохом упало на пол, и ворота из синего камня начали закрываться. Но прежде чем они захлопнулись, в крохотную щель проскочил шустрый рыжий таракан.