– Очень?
– Да, сэр… очень.
Теперь он не смел поднять глаз.
– Она всегда делала для вас все, что могла и что считала правильным, – так?
– Да, сэр.
– Но в таком случае, хоть вас и постигло страшное несчастье, как же вы все-таки могли убежать и столько времени жить вдали от матери? Почему вы ни слова не сказали ей о том, что вы вовсе не так виноваты, как кажется, и что ей не нужно тревожиться, так как вы снова работаете и стараетесь вести себя как порядочный юноша?
– Так ведь я писал ей, только не подписывался настоящим именем.
– Понимаю. А еще как-нибудь давали о себе знать?
– Да, сэр. Я однажды послал ей немножко денег. Десять долларов.
– И вы совсем не думали о возвращении домой?
– Нет, сэр. Я боялся, что меня арестуют, если я вернусь.
– Иными словами, – с особенной выразительностью отчеканил Джефсон, – вы были умственным и нравственным трусом, как сказал мой коллега мистер Белнеп.
– Я протестую против попыток растолковывать присяжным показания обвиняемого! – прервал Мейсон.
– Показания обвиняемого, право же, не нуждаются в каком-либо истолковании. Они очень просты и правдивы, это понятно каждому, – быстро вставил Джефсон.
– Протест принят! – объявил судья. – Продолжайте, продолжайте.
– Значит, Клайд, как я понимаю, так вышло потому, что вы были в нравственном и умственном отношении трусом. Но я вовсе не осуждаю вас за то, в чем вы неповинны (в конце концов вы не сами себя сделали, верно?).
Но это было уже слишком, и судья предостерег Джефсона, чтобы он впредь осторожнее выбирал выражения.
– Стало быть, вы переезжали с места на место – в Олтон, Пеорию, Блюмингтон, Милуоки, Чикаго, забирались в какие-то каморки на окраинах, мыли посуду, продавали содовую воду, работали возчиком, скрывались под именем Тенета, в то время как могли бы, в сущности, вернуться в Канзас-Сити, на свою прежнюю службу? – продолжал Джефсон.
– Протестую! Протестую! – завопил Мейсон. – Нет никаких доказательств, что он мог вернуться и поступить на прежнее место.
– Протест принят, – решил Оберуолцер, хотя в эту минуту в кармане у Джефсона лежало письмо Френсиса Скуайрса, работавшего начальником над рассыльными в отеле «Грин-Дэвидсон» в то время, когда там служил Клайд: Скуайрс писал, что, помимо происшествия, связанного с катанием на чужом автомобиле, он не замечал за Клайдом ничего плохого: юноша всегда был исполнителен, честен, послушен, проворен и вежлив. Когда случилось то несчастное происшествие, мистер Скуайрс был убежден, что Клайд мог быть лишь одним из самых пассивных его участников и что, если бы он вернулся и толком рассказал о случившемся, его бы оставили в отеле. И все это сочли не относящимся к делу!
Дальше Клайд рассказал о том, как, сбежав от неприятностей, грозивших ему в Канзас-Сити, и проведя два года в скитаниях с места на место, он наконец нашел работу в Чикаго – сначала возчиком, а потом рассыльным в «Юнион-клубе»; о том, что с первого же места, где он получил работу, он написал матери, а потом, по ее настояниям, собирался написать дяде, – и тут как раз встретил его в клубе, и дядя предложил ему приехать в Ликург. Далее по порядку изложены были все подробности того, как он начал работать, как получил повышение и двоюродный брат и начальник цеха сообщили ему существующие на фабрике правила и, наконец, как он познакомился с Робертой, а потом и с мисс X. Клайд подробно рассказал, как он ухаживал за Робертой Олден и как, добившись ее любви, чувствовал и считал себя счастливым, но появление мисс Х и ее неотразимое очарование вызвали резкую перемену в его отношении к Роберте: она все еще очень нравилась ему, но он уже не мог, как прежде, желать брака с нею.
Тут поспешно вмешался Джефсон: обнаруженное Клайдом непостоянство было слишком неприятным свойством, чтобы можно было так быстро заговорить о нем в показаниях, и Джефсон захотел отвлечь внимание присяжных.
– Клайд, – прервал он, – вы сначала в самом деле любили Роберту Олден?
– Да, сэр.
– Тогда вы должны были знать или хотя бы сразу понять по ее поступкам, что она глубоко порядочная, чистая и набожная девушка, так?
– Да, сэр, я именно так о ней и думал, – повторил Клайд заученный ответ.
– Тогда не можете ли вы в самых общих чертах, не вдаваясь в подробности, объяснить самому себе и присяжным, как, почему, где и когда возникла перемена в ваших чувствах, приведшая к отношениям, которые все мы (тут Джефсон обвел публику, а затем и присяжных дерзким, проницательным и холодным взглядом) сурово осуждаем. Если вы вначале были столь высокого мнения о ней, как же случилось, что вы так быстро дошли до столь недозволенных отношений? Разве вы не знали, что, с точки зрения всех мужчин, а также и всех женщин, отношения эти греховны и вне брака непростительны, что это преступление?
Смелость и едкая ирония Джефсона вызвали в растерянно притихшей публике беспокойное движение, – заметив это, и Мейсон и судья Оберуолцер опасливо нахмурились. Что за наглый, циничный мальчишка! Как он смеет коварными намеками под видом серьезного допроса внушать подобную мысль, в которой скрыто посягательство на самые основы общества, на религиозные и моральные устои! Вот он стоит, дерзкий, бесстрастный и надменный, и слушает ответ Клайда:
– Да, сэр, мне кажется, я это знал… конечно… но, право же, я никогда не старался ее соблазнить ни сначала, ни потом. Просто я был в нее влюблен.
– Вы были влюблены в нее?
– Да, сэр.
– Очень?
– Очень.
– И она тоже была сильно влюблена в вас?
– Да, сэр.
– С самого начала?
– С самого начала.
– Она говорила вам это?
– Да, сэр.
– А в то время, когда она переезжала от Ньютонов, – вы ведь слышали все, что говорили об этом свидетели, – вы не уговаривали ее, не старались любым способом, обманом или какими-нибудь доводами убедить ее переехать от них?
– Нет, сэр. Она сама захотела переехать. Она только просила, чтобы я помог ей найти комнату.
– Попросила, чтобы вы помогли найти комнату?
– Да, сэр.
– А почему, собственно?
– Потому, что она не очень хорошо знала город и думала, что я, может быть, посоветую ей, где найти хорошую, не слишком дорогую для нее комнату.
– И вы указали ей комнату, которую она сняла у Гилпинов?
– Нет, сэр. Я ей никаких комнат не указывал. Она нашла ее сама. (Это был в точности заученный им ответ.)
– А почему же вы ей не помогли?
– Потому что я был занят по целым дням и почти все вечера. И потом я думал, что ей самой лучше знать, чего она хочет, – у каких людей поселиться и все такое.
– А вы сами когда-нибудь бывали в доме Гилпинов до того, как она туда переехала?
– Нет, сэр.
– Были у вас с нею до ее переезда какие-нибудь разговоры о том, какую именно комнату ей следует снять – с каким входом и выходом, насколько уединенную и прочее?
– Нет, сэр, я никогда с ней об этом не говорил.
– И никогда не настаивали, к примеру, чтобы она сняла такую комнату, куда вы могли бы проскользнуть и откуда могли бы выйти ночью или днем, никому не попадаясь на глаза?
– Никогда. И, кроме того, в этот дом очень трудно было войти и очень трудно выйти незаметно.
– Почему же?
– Потому что дверь ее комнаты была рядом с Парадной дверью, через которую все входили и выходили, и каждый мог заметить чужого человека. (Этот ответ тоже был заучен наизусть.)
– Но вы ведь все-таки пробирались в дом потихоньку?
– Да, сэр… то есть, видите ли, мы оба с самого начала решили, что, чем меньше нас будут видеть вместе где бы то ни было, тем лучше.
– Из-за того фабричного правила?
– Да, сэр, из-за того правила.
За этим последовал рассказ о различных затруднениях с Робертой, причиной которых было появление в его жизни мисс X.
– Теперь, Клайд нам придется поговорить немного о мисс X. По договоренности между защитой и обвинением, – основания для этого вам, господа присяжные, разумеется, понятны, – мы можем лишь слегка затронуть эту тему, поскольку речь идет о совершенно ни в чем не повинной особе, чье настоящее имя нет никакой надобности здесь называть. Но некоторых фактов придется коснуться, хотя мы будем обращаться с ними возможно деликатнее – столько же ради той, что жива и ни в чем не виновата, сколько и ради покойной. И я уверен, что мисс Олден согласилась бы с этим, будь она жива. Так вот, относительно мисс X, – продолжал Джефсон, обернувшись к Клайду. – Обе стороны уже признали, что вы познакомились с нею в Ликурге примерно в ноябре или декабре прошлого года. Верно это?
– Да, сэр, это верно, – грустно ответил Клайд.
– И вы тотчас безумно влюбились в нее?
– Да, сэр. Это правда.
– Она богата?
– Да, сэр.
– Красива? Это, я полагаю, признано всеми, – прибавил Джефсон, обращаясь к суду в целом и вовсе не ожидая ответа Клайда, но тот, в совершенстве вымуштрованный, все же ответил:
– Да, сэр.
– В то время, когда вы впервые встретились с мисс X, вы двое – вы и мисс Олден, хочу я сказать, – уже вступили в незаконную связь, о которой шла речь?
– Да, сэр.
– В то время, когда вы впервые встретились с мисс X, вы двое – вы и мисс Олден, хочу я сказать, – уже вступили в незаконную связь, о которой шла речь?
– Да, сэр.
– Тогда, принимая все это во внимание… нет, вот что, одну минуту, я сперва хочу спросить вас о другом… дайте сообразить… Скажите, когда вы встретились с мисс X, вы все еще любили Роберту Олден?
– Да, сэр, я любил ее.
– До этого времени вы никогда не чувствовали, что она становится вам в тягость?
– Нет, сэр.
– Ее любовь и дружба были вам так же дороги и отрадны, как и прежде?
– Да, сэр?
Говоря это, Клайд вспоминал прошлое, и ему казалось, что он сказал чистую правду. Да, правда, как раз перед встречей с Сондрой он действительно был очень спокоен и счастлив с Робертой.
– А скажите, до встречи с мисс Х были у вас с мисс Олден какие-нибудь планы на будущее? Вы же, наверно, задумывались над этим, – так?
– Н-не совсем (и Клайд нервно облизнул пересохшие от волнения губы)… Видите ли, я вообще ничего не обдумывал заранее, то есть ничего плохого для Роберты… И она, конечно, тоже ничего такого не думала. Просто нас с самого начала несло по течению. Наверно, так вышло потому, что мы были очень одиноки. У нее в Ликурге никого не было, у меня тоже. И тут еще это правило, – из-за него я нигде не мог бывать с нею… а уж когда мы сблизились, так все и пошло само собой, и мы не очень задумывались над этим – ни она, ни я.
– Вы просто плыли по течению, потому что пока с вами ничего не случилось и вы не думали, что может случиться? Так?
– Нет, сэр. То есть да, сэр. Так оно и было. – Клайд ужасно старался безукоризненно повторить эти много раз прорепетированные и очень важные ответы.
– Но должны же вы были о чем-то думать, кто-нибудь один или вы оба. Ведь вам был двадцать один год, а ей двадцать три.
– Да, сэр. Мне кажется, мы… кажется, я думал иногда.
– Что же именно вы думали? Не припомните?
– По-моему, да, сэр, я помню. То есть я знаю точно, я иногда думал, что если все пойдет хорошо и я начну побольше зарабатывать, а она найдет работу в другом месте, то я смогу всюду бывать с ней открыто, а после, если мы с ней будем все так же любить друг друга, можно будет и пожениться.
– Вы в самом деле думали тогда, что женитесь на ней?
– Да, сэр. Определенно думал – именно так, как я сказал.
– Но это было до того, как вы встретили мисс X?
– Да, сэр, это было раньше.
(«Здорово сделано!» – язвительно заметил Мейсон на ухо сенатору Редмонду.
«Великолепный спектакль», – театральным шепотом ответил Редмонд.)
– А говорили вы ей на этот счет что-нибудь определенное? – продолжал Джефсон.
– Нет, сэр, не помню… Как будто ничего определенного не говорил.
– Что-нибудь одно – либо говорили, либо нет. Что же именно?
– Да, право же, ни то, ни другое. Я часто говорил, что люблю ее и хочу, чтобы мы всегда были вместе, и надеюсь, что она никогда меня не оставит.
– Но вы не говорили, что хотите на ней жениться?
– Нет, сэр, что хочу жениться, не говорил.
– Так, так, хорошо… А она? Что она говорила?
– Что она никогда меня не оставит, – с усилием, несмело ответил Клайд, вспоминая последний крик Роберты и ее последний взгляд. И, достав из кармана платок, он принялся вытирать лицо и ладони, покрытые холодным потом.
(«Отличная постановка!» – с издевкой пробормотал Мейсон.
«Неглупо, неглупо!» – небрежно заметил Редмонд.)
– Но скажите, – ровным тоном невозмутимо продолжал Джефсон, – если у вас было такое чувство к мисс Олден, как же вы могли так быстро изменить свое отношение к ней после встречи с мисс X? Разве вы так непостоянны, что ваши мысли и чувства меняются с каждым днем?
– Ну, об этом я раньше никогда не думал… Нет, сэр, я не такой!
– А до того, как вы познакомились с мисс Олден, вам случалось когда-нибудь серьезно любить?
– Нет, сэр.
– Но считали ли вы, что ваши отношения с мисс Олден серьезны и прочны,
– что это настоящая любовь, – пока не встретились с мисс X?
– Да, сэр, я так и считал.
– А потом, после этой встречи?
– Ну, потом… потом уже все стало по-другому.
– Вы хотите сказать, что после того, как вы раз или два увидели мисс X, мисс Олден стала вам совершенно безразлична?
И тут Клайда осенило:
– Нет, сэр, не то. Не совсем так, – поспешно и решительно возразил он.
– Я продолжал любить ее… даже очень, правда! Но я и опомниться не успел, как совсем потерял голову из-за… из-за… мисс… мисс…
– Ну да, из-за этой мисс X. Это мы знаем. Вы безумно и безрассудно влюбились в нее – так?
– Да, сэр.
– И дальше что?
– Дальше… ну… я уже просто не мог относиться к мисс Олден, как раньше.
При этих словах лоб и щеки Клайда снова стали влажны.
– Понятно! Понятно! – громко и подчеркнуто, чтобы произвести впечатление на присяжных и публику, заявил Джефсон: – Сказка Шехерезады – чаровница и очарованный.
– Я не понимаю, что вы говорите, – растерянно сказал Клайд.
– Я говорю о колдовстве, мой друг, о том, что человек подвластен чарам красоты, любви, богатства – всего, чего мы подчас так жаждем и не можем достичь, – такова чаще всего любовь в нашем мире.
– Да, сэр, – простодушно согласился Клайд, справедливо заключив, что Джефсон просто-напросто хотел блеснуть красноречием.
– Но вот что я хочу знать. Если вы так любили мисс Олден, как говорите, и добились таких отношений с нею, которые следовало освятить браком, как же вы настолько не чувствовали своих обязательств, своего долга перед нею, что у вас могла явиться мысль бросить ее ради мисс X? Как это произошло, хотел бы я знать, – и я уверен, что это интересует также и господ присяжных. Где было ваше чувство благодарности? И чувство нравственного долга? Может быть, вы скажете, что у вас нет ни того, ни другого? Мы хотим это знать.
Поистине, это был допрос с пристрастием – нападение на собственного свидетеля. Но Джефсон говорил только то, что был вправе сказать, и Мейсон не вмешался.
– Но я…
Клайд смутился и запнулся, как будто его не научили заранее, что нужно ответить: казалось, он мысленно ищет какого-нибудь вразумительного объяснения. Да так и было в действительности, потому что, хоть он и зазубрил ответ, но, услышав этот вопрос на суде и вновь оказавшись лицом к лицу с проблемой, которая так смущала и мучила его в Ликурге, он не сразу вспомнил, чему его учили… Он мялся, поеживаясь, и наконец произнес:
– Видите ли, сэр, я как-то почти не думал об этом. Я не мог думать с тех пор, как увидел ее. Я иногда пробовал, но у меня ничего не выходило. Я чувствовал, что одна она нужна мне, а не мисс Олден. Я знал, что это нехорошо… да, конечно… и мне было очень жалко Роберту… Но все равно, я просто ничего не мог поделать. Я мог думать только о мисс Х и не мог относиться к Роберте по-старому, сколько ни старался.
– Вы хотите сказать, что вас из-за этого ничуть не мучила совесть?
– Мучила, сэр, – отвечал Клайд. – Я знал, что поступаю нехорошо, и очень огорчался за нее и за себя; но все равно, я не мог иначе. (Он повторял слова, написанные для него Джефсоном; впрочем, прочитав их впервые, он почувствовал, что все это чистая правда: он и в самом деле тогда испытывал известные угрызения совести.)
– Что же дальше?
– Потом она стала жаловаться, что я бываю у нее не так часто, как раньше.
– Иными словами, вы стали пренебрегать ею?
– Да, сэр, отчасти… но не совсем… нет, сэр.
– Ну, хорошо, а как вы поступили, когда поняли, что так сильно увлеклись этой мисс X? Сказали мисс Олден, что больше не любите ее, а любите другую?
– Нет, тогда не сказал.
– Почему? Может быть, по-вашему, честно и порядочно говорить сразу двум девушкам, что вы их любите?
– Нет, сэр, но ведь это было не совсем так. Видите ли, тогда я только что познакомился с мисс Х и еще ничего ей не говорил. Она бы не позволила. Но все-таки я тогда уже знал, что не могу больше любить мисс Олден.
– Но ведь у мисс Олден были на вас известные права? Уже одно это должно было бы помешать вам ухаживать за другой девушкой – вы этого не понимали?
– Понимал, сэр.
– Тогда почему же вы это делали?
– Я не мог устоять перед ней.
– Вы говорите о мисс X?
– Да, сэр.
– Стало быть, вы бегали за ней до тех пор, пока не заставили ее полюбить вас?
– Нет, сэр, это было совсем не так.
– А как же?
– Просто я встречался с нею то тут, то там и стал по ней с ума сходить.
– Понятно. Но все же вы не пошли к мисс Олден и не сказали, что больше не можете относиться к ней по-старому?
– Нет, сэр. Тогда не сказал.
– Почему же?
– Я думал, что она огорчится, – я не хотел, чтобы ей было больно.
– Так, понятно. Стало быть, у вас не хватало эмоционального и умственного мужества для того, чтобы сказать ей правду?
– Я не разбираюсь в эмоциональном и умственном мужестве, – отвечал Клайд, несколько задетый и уязвленный таким определением, – просто я очень ее жалел. Она часто плакала, и я не решался сказать ей правду.