— Вот именно! И Траян решил навести порядок — раз и навсегда. Он занял Дакию, и ни даки не опасны более, ни те же сарматы — ведь теперь имперские земли прикрыты Карпатами. Или как вы их называете? Венедскими горами?
Жрец кивнул.
— И я понимаю, что ты чувствуешь. Не все же даки дрались с Траяном, половина перешла на сторону римлян. И теперь эта половина как сыр в масле катается, а ты гадаешь — предатели они или не предатели.
Дак снова кивнул.
— А ты подумай, — внушительно сказал Сергий. — Вот если бы Траян поступил, как Децебал с Мезией, — то есть пограбил, пожег бы и ушел с добычей, — тогда бы я первым тебя поддержал. Тогда бы стоило римлянам объявлять войну — было бы за что! Но посмотри — легионеры строят дороги. Города Дакии одеваются в камень. К Сармизегетузе прокладывают акведук с первым водопроводом. Видишь, что получается? Траян просто выгнал неспособных правителей и распорядился Дакией по-своему. И я его в этом поддерживаю. Правда, есть тут один момент. — Роксолан задумался. — Не знаю, служил бы я Траяну. Нет, наверно, не служил бы. Не по мне война! Хотя и Траян мне чем-то симпатичен. Слыхал, как он с доносчиками поступил? У прежнего-то императора, который до Траяна правил, были сотни платных доносчиков. Представляешь? Доносили на всех, еще и деньги за это получали! А Траян — вояка, он честный был и прямой. Короче, приказал он всех тех стукачей собрать, посадить на дырявые баржи и в море вывезти! Там они пузыри и пустили. А эти, алименты? Ты в курсе, что Траян приказал мальчикам-сиротам по шестнадцать сестерциев в месяц выплачивать? И девочкам тоже платят, поменьше только. А этих денег даже взрослому хватит на питание, если не жировать особо. Вот тебе и Траян, захватчик-поработитель! Но все равно, с Адрианом как-то лучше, что ли. Он за мир во всем мире, — улыбнулся Лобанов, — такому императору я готов помогать. Понял?
Сирм кивнул в третий раз и вздохнул.
— И чего же ты хочешь от меня, римлянин? — задал он главный вопрос.
— Покажи нам дорогу на Когайнон, — медленно и спокойно проговорил Сергий, — и открой тайну сокровищ Децебала. Мы возьмем золото и дадим тебе свободу.
— Так уж и свободу? — усомнился Сирм.
— А к чему нам твоя жизнь или твоя смерть? — по-прежнему спокойно сказал Лобанов. — Лично мне ты ничего плохого не сделал.
Жрец задумчиво пожевал губами и сказал:
— Хорошо. Я отведу вас к золоту.
— Когда? — спросил Сергий, стараясь сохранить безразличное выражение лица.
— Завтра пойдет снег. Ближе к вечеру возьмете лошадей — на себя и на меня.
— И на меня! — шепотом вставил Гай Антоний.
— …И на него, и ждите у западной стены, где кузни. Там есть особые военные ворота, они замазаны глиной с обеих сторон. Их откроют только один раз, когда враг осадит городище Тарба и надо будет нанести удар. Или для того, чтобы погулять по тылам неприятеля. Мы воспользуемся этими воротами — и скроемся незаметно.
Внезапно из коридора донесся шум, и Гай подскочил на месте.
— Уходи! — прошипел он Сергию, тыча пальцем в потолок. — Через крышу! И через конюшню!
Лобанов подхватился и подпрыгнул, хватаясь за стропило, черное и скользкое от сажи. Повис на одной руке, другой раздвигая снопы камыша, и подтянулся рывком, высовываясь наружу, в холод и темноту. Взбрыкнув ногами, он перевесился и мягко повалился в сугроб. Вроде тихо. Сергий вскочил и по стенке, по стенке двинулся вдоль конюшни, пока не скользнул в сырое тепло. Лошади зафыркали, но ласковый голос Лобанова успокоил животных.
Приоткрыв ворота, Сергий проскользнул наружу и растворился в ночи, полный перспектив — сияющих или, как минимум, блестящих.
Снег шел не густо, но он падал и падал, пряча под белым покрывалом постыдную грязь. Закат был почти не виден за снежной мутью, пылание уходящего солнца слегка разбавило багрянцем непроглядную белесину — и угасло. Настала ночь. Пришла пора.
Четверо преторианцев и Тзана собрались загодя, с утра подкармливая коней верховых, вьючных и запасных. Отужинав в последний раз под войлочным сводом юрты Равсимода, пятерка переглянулась, и Лобанов тихо скомандовал:
— Выходим!
— Начинаем отступление, — перевел по-своему Эдик, но серьезно, не шутя.
Застоявшиеся кони охотно покинули стойла. Снег их не порадовал, но ветра не было, а мириады падающих ледяных звездочек скрадывали шаги, глушили звуки отдаленные и близкие. Волею небес мир погружался в тишину и покой.
— К кузням будет ближе, если мимо кладбища, — дал совет Гефестай.
— Какого? — спросил Сергий. — Сарматского?
— Нет, того, где даков с гетами хоронят. Сейчас. Вот сюда!
Кушан провел друзей узким ходом мимо глинобитных хижин, где жались к огню местные жители, терпеливо, тупо пережидая холода.
Обогнув храм Замолксиса и небольшой погост, кавалькада выбралась к кузням. Кузни стояли в ряд, примыкая вплотную к крепостной стене, если можно таковой называть плетеный тын, обмазанный глиной. Не все кузнецы затушили горны, в паре мест продолжался звонкий перестук молотов. Жар нагонялся великий, и двери были распахнуты настежь, далеко вытягивая красные отсветы.
Глухой свист прозвучал из темноты, подзывая, и Сергий поворотил саурана влево, под длинный навес, где были сложены деревянные формы для выделки кирпича, — и как их только не растащили? Дерево в степи — ценность.
Гай Антоний и Сирм стояли в тени, ежась и переминаясь.
— Коней привели? — негромко спросил Сирм.
— А как же. Садись! Помочь, может?
— Я помогу, — вызвался легат.
Кряхтя, Сирм устроился верхом, выдохнул.
— Дождемся, когда стража проедет мимо, — сказал он.
— Ладно, — кивнул Лобанов. Подумал и добавил: — Может, откроешь мне хоть часть своей тайны? Для укрепления доверия?
Усмешка первосвященника была не видна, но голос ее выдавал:
— Тайну ему. Ладно. Вы как в степь выходили с гор? Не мимо Золтеса?
— Угадал.
— Так по тому ущелью ручей стекает. А если двигаться мимо гор на юг, увидишь еще одно ущелье. Еще южнее будет третье. Вот по нему надо подняться, углубиться, а когда стены расступятся, выйдешь прямо к горе. Она невысока и напоминает муравейник. Это и есть Когайнон. Ну а насчет того, где на ней запрятаны сокровища, я пока умолчу.
— Ну хоть что-то, — пожал плечами Сергий.
— Идут! — приглушенно сказала Тзана.
По наружной стене заплясали желтые и красные отсветы, расплывающиеся в снежном мельтешении. Не торопясь, выехали трое ночных стражей, вооруженные копьями. В левой руке каждый держал факел. Лениво переговариваясь, стражники проследовали мимо, их кони ступали, низко опустив головы, будто спали на ходу.
Дождавшись, пока стража отъедет подальше, Сирм пришпорил своего коня и быстро пересек открытое пространство. Заехав в тупик между двумя глинобитными хижинами с провалившейся крышей, жрец указал на стену:
— Это здесь. Открывайте! Режьте ремни посередке и толкайте створки наружу!
Гефестай спешился, подошел к стене. Две плетеные створки покрывал толстый слой глины, а висели они на воротных столбах, прикрученные ремнями толстой кожи.
Сковырнув пласт мерзлой глины, сын Ярная перепилил мечом сухие ремни, высохшие и задубевшие.
— Как дерево… — пыхтел он.
Дорезав, Гефестай поднатужился и толкнул створки. Те скрипнули и качнулись, обсыпая снег и комки глины.
— Геракла б сюда… — прошипел Эдик.
— Что мне твой Геракл… — прокряхтел кушан. — Я того Геракла… одной левой.
Под напором сына Ярная ворота жалобно заскрипели, затрещали кожаными петлями — и приоткрылись шага на два.
— Вперед! — бросил гордый Гефестай, забравшись в седло.
Но вперед не получилось. Неожиданно вернулась ночная стража, а из-за распахнутых створок выскочили десятки пельтастов без щитов, но с факелами. В их трепещущем свете набежали стрелки, натягивая тугие луки, а потом из темноты выехали двое верховых — Луций Эльвий и Оролес.
Нервы у Сирма не выдержали, жрец не готов был к поражению. Заверещав, первосвященник бросил коня в атаку, прямо на Оролеса, хотя из оружия имел лишь ненависть. Тренькнула стрела и пробила сердце Сирма, в котором уживались любовь к богам и безразличие к смертным.
Сирм уронил поводья и кувырнулся в снег.
— Кабиры-ы… — промычал он напоследок, и душа рассталась с телом.
— Какая сволочь стреляла?! — взревел Оролес. Луций молча указал на провинившегося лучника, и длинный меч царя отхватил тому голову.
— Что это значит, Оролес? — холодно спросил Сергий.
— Вот наглец! — восхитился Луций и обернулся к Оролесу: — Ты позволишь, царь?
Сын Москона хмуро кивнул, не сводя глаз со скорченного тельца Сирма сына Мукапиуса.
— Так вот, дорогие мои, — с торжеством продолжил Эльвий. — Ни в какой поход я даже не собирался, а залег и слушал, как вы там всё планировали. Кстати, Гай, это я храпел, помнишь?
— А Публий? — пролепетал легат.
— Ти-хо! — вскинул руку Луций. «Гвардейцы» Оролеса притихли.
— Слышишь?
Издалека донесся протяжный вой. Не волчий и не собачий — человечий, исполненный муки.
— Это Публий так воет, — весело сказал Луций, — мы его распяли! Прямо на Волчьих воротах, с внутренней стороны. А тебя, Сергий, распнем с наружной!
Лобанов повернул голову к Оролесу.
— В чем дело, царь? — резко спросил Сергий. — Что за глупые шутки? В чем мы провинились, почему тебе в голову взбрело облаву на нас устраивать?
— Вы едва не сволокли Сирма! — ответил Оролес.
— Ну и что? Тебе-то какое дело? Между прочим, твой сотник целый месяц прятал Сирма! Вот и распни его с наружной стороны Волчьих ворот, он это заслужил!
— Я не прятал! — заорал Луций. — Это Публий!
— Что ты брешешь?! — завопил Эдик. — Ты что, не знал, на кого Публий собирался наместника менять? Всё ты прекрасно знал!
Оролес поднял руку, и крики смолкли. «Гвардейцы» тоже притихли.
— Мне плевать, кто был виноват вчера, — проговорил сын Москона лязгающим голосом. — Я живу сегодня и сужу сейчас! Завтра вас всех казнят, — объявил он приговор преторианцам и крикнул: — Нептомар! Куда девать Сирма?
— Первосвященник должен провести эту ночь в андреоне, — донесся голос из темноты. — Пусть эти пятеро переночуют с ним вместе, а утром они уйдут следом за сыном Мукапиуса, будут прислуживать ему в садах Замолксиса.
— Стража! — рявкнул Оролес.
— Так ты уже отказываешься от золота, Оролес? — возвысил голос Сергий, чувствуя, как колотится сердце.
— Сирм мертв! — прорычал Оролес.
— А мы живы! — ухмыльнулся Лобанов. Царь так и вперился в него грозным взглядом.
— Ты хочешь сказать, римлянин, — прогремел он, — что Сирм открыл тебе тайну золота?
— Я проведу тебя к горе Когайнон, — четко и ясно проговорил Роксолан, — если ты поделишься с нами.
— Поделюсь с вами?! — Обрадованный Оролес не выдержал и рассмеялся. — По справедливости, да?
В толпе «гвардейцев» послышались смешки.
— Ага, — кивнул Сергий. — Тебе половина — и мне половина. Со своими я разберусь сам.
Оролес отсмеялся и махнул рукой:
— Увести их и спрятать в андреоне. И чтобы ни единого волоска не упало с их голов! — Повернувшись к Лобанову, он добавил: — Утром поведешь нас за золотом!
— Завтра не получится, — покачал головой Сергий. — Надо дождаться, пока кончится снегопад. Горам всё равно, скольких погубить — одного или тысячу. Разницу ощутишь только весной — тысяча трупов сильнее смердит.
— Ладно! — раздраженно ответил царь. — Ждем ясной погоды! Увести!
Преторианцев разоружили и повели, окружив плотным кольцом лучников и копьеносцев.
— Зря мы этого Луцика не прибили, — пробурчал Эдик. — Правильно Горький говорил: раздавишь гадину, и на душе легчает!
Искандер, ехавший рядом, тихонько спросил Лобанова:
— Ты не видел, куда Гай делся?
— Не знаю. Думаю, уж его-то Луций помилует. Все-таки сын патрона!
Конвой проследовал до храма Замолксиса. Тело убитого Сирма внесли в холодный андреон — землянку — и возложили на алтарь, сложенный из камней. Преторианцев с Тзаной втолкнули туда же.
— Один-ноль, — флегматично заметил Эдик. — Не в нашу пользу.
Сергий походил вокруг алтаря, оглядывая святилище. Свет в андреон проникал через узкие щели в самом верху стен, на уровне земли, но сейчас их прикрывал снег. Одна лишь плошка с бараньим жиром освещала погреб — в ней плавал горящий фитиль.
— Поведем этих гадов к золоту? — хмуро спросил Чанба.
— У тебя есть другие предложения? — холодно поинтересовался Сергий.
Вдруг ему на плечо упал снег. Лобанов вскинул голову и увидел бледный лучик лунного света, пробивавшийся из окошка-щели.
— Сергий! — долетел свистящий шепот.
— Гай? — встрепенулся Лобанов.
— Я! Что мне делать?
Секунду подумав, Роксолан спросил:
— Ты на многое готов?
— На всё! — пылко ответил легат.
— Тогда слушай внимательно и понимай правильно, — заговорил Лобанов, задирая голову к потолку, искрящемуся инеем. — Если выполнишь мой приказ, я тебе гарантирую благосклонность презида.
— Приказывай!
— Ты должен незаметно покинуть становище. Только возьми с собой хотя бы двух коней. И скачи к перевалу! Надо добраться до Фактории Августа. Там стоят когорты Тринадцатого Сдвоенного и Седьмого Клавдиева, передашь их командиру пароль. Запоминай, а то тебе могут и не поверить! Скажешь: «Веспер светит с вечера». Отзыв такой: «Фосфор занимается с утра». И тогда ты договоришь: «Но в полдень царствует Солнце!» Запомнил?
— Да!
Растолковав, где когортам искать гору Когайнон, Сергий добавил:
— Мы постараемся задержать Оролеса, сколько возможно, но не дольше пяти-шести дней. Если когорты подойдут к Когайнону раньше нас — хорошо. Если чуть позже — еще лучше. Но если они опоздают.
— Не опоздают! Я всё исполню как надо!
— Действуй! И помни: у тебя в руках и наше будущее, и твое собственное!
— Вале!
— Вале.
Выдохшись, Сергий присел на корточки рядом с Тзаной. Девушка тут же прижалась к нему.
— Страшно? — прошептал Лобанов.
— С тобой мне спокойно… И хорошо.
— Мне тоже.
Сергий обнял Тзану покрепче и закрыл глаза. Ставки были сделаны.
Глава двадцать первая, большинство участников которой присутствуют при коронации на уровне пояса
1К утру второго дня снегопад прекратился, и Оролес тут же скомандовал построение. За сутки весть о походе за золотом облетела армию, и строиться пришлось за стенами становища, в голой степи, иначе не хватило бы места для всех желающих.
Вряд ли такой энтузиазм масс радовал Оролеса: делиться царю не хотелось ни с кем. С другой стороны, зимняя степь — не пустыня, легко можно столкнуться с военным отрядом омбронов или амадоков, жаждущих добычи и скальпов. И тут надо либо в одиночку пускаться в путь — авось не заметят! — либо маленькой армией. А раз третьего не дано, Оролес терпел за спиной учащенное дыхание почти одиннадцати сотен головорезов.
Выступили сразу после обильного обеда, даже преторианцам сунули целую миску дымящейся разваренной конины. Утерли жирные губы, забрались на коней и тронулись в путь.
Настроение у «конармейцев» было приподнятое, западный край отсвечивал для них золотым блеском. Они грубо шутили и громко хохотали, хлопая себя по ляжкам немытыми пятернями. И нахлестывали, нахлестывали коней. Вскоре становище «свободных даков» пропало за горизонтом, и лишь широкая полоса изрытого копытами снега указывала обратный путь.
— Куда они так гонят? — ворчал Гефестай.
— Боятся, что золото унесут, — ответил Эдик.
— Если не сбавим скорости, — прикинул Искандер, — то к вечеру выйдем на берег Пирета.
— Паршиво, — резюмировал Сергий и подумал: «Задержать бы эту банду…» Но как ее задержишь? Эх, задуть бы ха-арошему бурану, когда собаки летают, а ветер просто режет тебя на кубики льда. Но нет! Нептомар уверил «царя», что, по всем приметам, Замолксис посылает ясные дни и тихую погоду. Как назло всё.
Гонка продолжалась весь день, до самого Пирета. Шатры поставили в грабовой роще, среди прибрежных холмов. Отсюда были хорошо видны заснеженный каток реки и шуршащая стена тростников.
Усталый и раздраженный, Сергий слез с седла и первым делом растер саурана пуком сухой травы.
— Порадовать тебя? — расслышал Лобанов негромкий голос Тиндарида. — Его величество с утра на охоту собралось.
— Ну? — обрадовался Роксолан. — И на кого?
— На кабана!
Гефестай крякнул и потер руки, а Эдик разочарованно протянул:
— На кабана? Тю! Я думал, на тура или на медведя. А тут — свинья какая-то!
Сын Ярная покачал головой и сказал серьезно:
— Это ты зря, кабан-секач пострашнее медведя бывает. На мишку я с одним копьем выйду и добуду-таки медвежатины, а для вепря еще и нож припасу подлиннее! Вепрь очень быстрый, у него клыки вполлоктя, в один миг ноги располосует до кости. А ежели повалит, всё — посечет и затопчет! И все равно свинья страшнее — самка злее! Она хватает зубами и выдирает такие куски, что раны по два, по три года не затягиваются. Как акула!
— Ладно, — бодро заключил Эдик, — уговорили. На кабана так на кабана. А нас возьмут хоть?
— Ха! На кабана охотятся пешими, а куда мы денемся без коней? В степь побежим?
— Понятно, — отмахнулся Сергий. — Разомнемся хоть. Кстати, а где будет разминка?
— Как я понял, недалеко, за лесом. Речка здесь растекается, берега топкие, всё камышом заросло, густо, в семь локтей высоты! Там целое стадо поселилось, хрумкают сладкие корни тростника, жиреют помаленьку. Так что. С утра кабаны покидают камыши, а загонщики их обратно турнут. Выйдем утречком, станем около кабаньих ходов. Плавали — знаем!