– Это ты у него спроси. Не понимаю, зачем тебе брать на душу еще и грех цареубийцы?
– Леня, на мне столько крови, что одним грехом больше или меньше не играет никакой роли.
– В общем, я передал тебе распоряжение Голощекина. Сменишь караул завтра в четыре пополудни. Дальше исполняешь приказы Юровского. Если в отряде есть ненадежные люди, то лучше сегодня же отправить их в другие подразделения.
– У меня все надежные.
– Ты им до поры до времени о задании ничего не говори. О решении Уралсовета твои люди вообще не должны знать. Ладно, все. Занимайся отрядом.
– Угу. Не волнуйся, товарищ, завтра в четыре часа мы будем в доме Ипатьева.
Голощекин позаботился и о похоронной команде, составленной из надежных большевиков. Им выделили грузовой автомобиль, запасы бензина и кислоты, чтобы уничтожить трупы. Было определено место, где это произойдет.
К утру 16 июля все приготовления к расстрелу были закончены. Осталось привести приговор в исполнение.
Разведывательную группу белых большевики так и не нашли. Они посчитали, что после гибели Белого она ушла подальше от Екатеринбурга. О самопожертвовании комиссары и не думали. Это понятие было чуждо им.
В 16 часов к Ипатьевскому дому прибыл отряд Волкова. Он сменил прежний караул.
– Товарищ Волков, вам известно, почему заменен караул? – спросил Юровский.
– Так точно!
– А бойцам?
– Нет, мне было строго запрещено вводить их в курс дела.
– Хорошо, выставляйте посты, схема в комнате дежурного.
– Слушаюсь. Один вопрос, если позволите.
– Да.
– Разрешите мне войти в расстрельную команду.
Юровский не без удивления посмотрел на Волкова:
– Чем, интересно, вызвана данная просьба?
– Слишком много пришлось пережить благодаря царскому режиму. Вернуть бы должок, чтобы на душе спокойней стало.
– И войти в историю, так?
– Не без этого.
– Хорошо, я не против. Когда надо будет, я сообщу.
Отряд Волкова занял посты, сам Федор – место дежурного.
Вечером Юровский со своим заместителем Никулиным и Медведевым, присланным из ЧК, начал составлять конкретный план убийства. Никулин предложил зарезать всех в кроватях либо закидать комнаты гранатами, а потом добить выживших.
Юровский отверг данное предложение:
– Это не подходит, особенно с гранатами. Грохот ночью будет слышен слишком далеко. А нам шум не нужен. Проведем расстрел в полуподвальной комнате. Для этого ее необходимо освободить от мебели, но это уже мелочь.
– А как, интересно, вы объясните Романовым и их слугам необходимость перехода в подвал среди ночи? Рассчитываете, что они все как бараны послушно пойдут на бойню? Николай и его жена прекрасно поймут, для чего их просят спуститься вниз, и поднимут еще больший шум.
– Это я беру на себя.
– Ну раз так, хорошо.
– У нас одиннадцать стрелков, включая вас, товарищ Медведев. Плюс Федор Волков, изъявивший желание участвовать в деле. Этого более чем достаточно. В полночь должна подъехать похоронная команда во главе с товарищем Ермаковым. Тогда и начнем. – Юровский повернулся к Никулину. – А сейчас, Григорий, возьми пару бойцов охраны и займись подготовкой комнаты.
Поручик Беркутов внимательно следил за тем, что происходило у дома Ипатьева.
К нему подошел Горин.
– Ну что там, ваше благородие?
– Непонятные движения, Авдей Гаврилович. В четыре часа сменился караул, позже к дому подъехало трое комиссаров. Не нравится мне все это.
– Готовятся к эвакуации семьи в Москву?
– Сегодня? Шестнадцатого числа?
– Может, дату отъезда изменили?
– Надо бы сообщить об этом Покровскому.
– Рано. Если большевики решили вывезти царскую семью сегодня, то на станцию ее отправят ночью. У меня полгорода в знакомых. Есть мужики и с железной дороги. Пойду-ка я пройдусь до вокзала. Если комиссары готовят ночную эвакуацию, то специальный поезд уже должен стоять где-нибудь на путях.
– Хорошо, Авдей Гаврилович.
Старый казак ушел в седьмом часу, вернулся в половине девятого.
– Ну и что? – спросил Беркутов.
– Нет ни паровозов, ни состава. А у вас что?
– Все по-прежнему. Впрочем, суета вроде успокоилась. Часовой на месте, ворота закрыты, в доме как обычно.
– Комиссары уехали?
– Нет, они в доме.
– Да мало ли для чего они там собрались? Может, в карты перекинуться или водки попить.
– В доме особого назначения?
– А что? Гораздо удобнее и безопаснее, нежели в совете.
– Не могли засесть у кого-нибудь на квартире?
– В связи с раскрывшейся попыткой прорыва отряда и с тем, что разведгруппу так и не нашли, в городе введено чрезвычайное положение. Значит, всем надо быть на службе. Вот комиссары и сидят в доме Ипатьева.
– Ох, Авдей Гаврилович, чего-то мы не понимаем. Беспокойно на сердце.
– Давайте-ка я ужин сделаю.
– Для меня не надо, Авдей Гаврилович. Мне, если можно, чаю покрепче.
– Чаю так чаю. – Старик ушел на кухню.
Время тянулось медленно, наступили сумерки. Затем город постепенно накрыла темнота.
В час ночи в дом Ипатьева приехал военный комиссар Голощекин. Беркутов видел это и сильно встревожился. Но что он мог сделать? У него приказ наблюдать.
В голове мелькнула мысль поехать на хутор, но поручик отбросил ее. Что это даст? Ничего. Даже если Покровский решится на прорыв к дому, то это приведет к гибели группы еще на окраинах города.
Беркутов промокнул слезящиеся глаза платком и продолжил смотреть на дом Ипатьева.
Голощекин вызвал Юровского на улицу.
– Вот и вы, товарищ Филипп. А я пытался дозвониться до вас, – сказал тот, выйдя из ворот.
– В чем дело, Яков?
– А вы не видите? Где машина с похоронной командой Ермакова?
– Что, ее еще не было? Черт бы побрал этого Ермакова.
В половине второго вдали заурчал мотор, и вскоре к дому подкатил грузовик.
Ермаков выпрыгнул из кабины. От него крепко несло алкоголем. Он назвал пароль.
Юровский махнул рукой и приказал:
– Загоняйте машину во двор и не выключайте мотор.
– Так вы еще не того? – спросил Ермаков.
Юровский прошипел:
– Моли Господа, Петр, чтобы я тебя не пустил в расход после постояльцев этого дома.
– Так я неверующий, Яков.
– Да что с тобой говорить!
Голощекин демонстративно отвернулся. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Единственным его желанием было, чтобы все это как можно быстрее закончилось.
Между тем Юровский поднял с постели доктора Боткина и приказал:
– Вставайте и будите всех своих.
– А в чем, собственно, дело?
– Ситуация в городе изменилась. Романовым и слугам следует собраться и спуститься вниз. На верхнем этаже оставаться опасно. На сборы максимум сорок минут. И без суеты. Это временно.
Боткин оделся и разбудил императора. Вскоре все были на ногах. Александра Федоровна успокаивала сына и дочерей. Она посоветовала им забрать с собой все драгоценности и спрятать их под бельем.
Юровский случайно увидел поваренка Леонида Седнева.
– А ну иди сюда, – приказал он ему.
Парень подошел.
– Беги в караулку и носа оттуда не кажи, понял?
Поваренок привык подчиняться.
– Понял.
Пока царская семья и слуги одевались, Юровский раздал стрелкам наганы, маузеры, двоим передал винтовки с примкнутыми штыками.
Волков показал свой ствол и заявил:
– Мне не надо, мой пристрелян.
Команда была готова. Пьяный Ермаков тоже заявился в комнату, где собрались палачи. Юровский не стал гнать его.
– Внимание всем! – заявил он. – Семья заходит в подвал и размещается у дальней стены, расстрельная команда встает напротив. Я зачитываю приговор и стреляю в Николая, Михаил Медведев – в Татьяну, Гриша Никулин – в Алексея…
Все члены семьи и прислуга были распределены между стрелками. Волкову досталась служанка Демидова, но он знал, в кого именно будет стрелять.
– Освещение в подвале плохое, комната сразу же заполнится пороховым дымом. Поэтому придется добивать приговоренных. Сделать это должны люди с винчестерами. Стрельбу прекратить по моей команде. Сразу же после казни – трупы в кузов грузовой машины. Ермакову проследить, чтобы там постелили сукно. Обращаю внимание всех стрелков на то, что Александра и ее дочери, а также Демидова, скорее всего, заберут с собой все ценности. Их много. Спрятать можно только в корсетах. Посему стрелять лучше в сердце или в головы. Предупреждаю, ничего не трогать! Замечу, что кто-то обыскивает тела, там же и расстреляю! Вопросы ко мне есть?
Вопросов у палачей не было.
Зато они возникли у Беркутова, когда к дому подъехал грузовой «Фиат» с десятком солдат. Старший этой команды, появившейся непонятно для чего, был встречен Юровским на улице, после чего машина заехала задним ходом во двор. Ворота закрылись.
Горин, страдающий бессонницей, подошел к поручику.
– Что там, ваше благородие?
– Не понимаю! Приехала грузовая машина с десятком красноармейцев, задним ходом зашла во двор. Что за люди, не знаю. Их старшего встречал сам Юровский. Голощекин бродит возле дома, но внутрь не заходит.
– Так это его мотор сбоку от ворот стоит?
– Его. Что происходит, Авдей Гаврилович?
Старик пожал плечами, присел на скамью и предложил:
– Может, вам к Покровскому поехать?
– А если семью перевезут в другое место? К этому, по-моему, все и идет. Вы проследить за красными не сможете, я же сделаю это.
– Тоже верно.
– Смотрите, Авдей Гаврилович, в окнах дома зажегся свет. Значит, семью и прислугу разбудили. Подобраться бы к дому да послушать, о чем во дворе охрана разговаривает.
– Это рискованно.
– А если задами, переулком?
– Все равно опасно, ваше благородие. Вы же прекрасно понимаете, что охраняется не только лицевая сторона усадьбы.
– Не могу я тут без дела сидеть, Авдей Гаврилович.
– Может, вам еще чаю сделать?
– Нет, спасибо, от выпитого тошнит.
– Это нервы.
– Возможно. Но что же происходит в доме инженера Ипатьева?
А в доме инженера Ипатьева царская семья и прислуга спускались в полуподвальное помещение.
Первым шел Юровский. За ним Николай, который нес на руках больного сына Алексея. За мужем следовала Александра Федоровна, дальше дочери и прислуга. Замыкала шествие расстрельная команда.
Войдя в пустую комнату, Александра Федоровна повернулась к Юровскому и сказала:
– Здесь нет даже стульев. Государю тяжело держать на руках сына.
Комендант дома особого назначения приказал принести два стула. На один из них усадили тяжело больного тринадцатилетнего Алексея, на другом устроилась Александра Федоровна. Рядом с сыном встал Николай, около матери – Татьяна.
За стулом Алексея держался доктор Евгений Сергеевич Боткин. Во втором ряду от левого угла к окну встал повар Иван Харитонов. Камердинер Александр Егорович Трупп расположился прямо за императором.
Далее стояли великие княжны: девятнадцатилетняя Мария, двадцатидвухлетняя Ольга и семнадцатилетняя Анастасия. Замыкала второй ряд служанка императрицы Анна Демидова. Всего одиннадцать человек.
Юровский встал перед императором, достал из кармана помятый листок и зачитал текст, хотя помнил его наизусть:
– В связи с тем, что белые войска наступают на Екатеринбург и предпринимаются попытки освободить Романовых, Уральский совет рабочих и солдатских депутатов постановил расстрелять царскую семью.
Николай Александрович поднял глаза:
– Что?
Это было последнее слово в его жизни.
Юровский поднял руку, в которой держал кольт, и выстрелил Николаю в сердце. Одновременно с ним в царя пустил пулю и Михаил Медведев. Открыли огонь все.
Александра Федоровна рухнула со стула с поднесенной ко лбу рукой. Она хотела перекреститься.
Комнату заполнил дым.
Юровский приказал:
– Прекратить стрельбу!
Жертвы лежали на полу, но убиты были только Николай Александрович, Александра Федоровна, Татьяна Николаевна, камердинер Трупп и повар Харитонов. Стонал раненый Алексей. Никулин расстрелял в него всю обойму. Шевельнулась Ольга, издали стон Мария и Анастасия, подали признаки жизни доктор Боткин и Демидова. Юровский выстрелил в Марию, Никулин – в Ольгу.
После чего в дело вступил пьяный Ермаков. Он выхватил винтовку у одного из стрелков и ударил штыком Анастасию. Сталь с трудом вошла в тело, на пол посыпались бриллианты из разорванного корсета.
Другой палач с винтовкой не стал ждать команды и присоединился к Ермакову, обезумевшему от крови. Они кололи тела великих княжон, цесаревича, доктора Боткина и Демидовой.
Волков, стрелявший в императора, Александру Федоровну и Алексея, видел, как рассыпались бриллианты. Он заметил, что с тела императрицы слетела брошь и закатилась за спинку перевернутого стула. Глаза Федора жадно заблестели.
– Все, хватит! – отдал команду Юровский. В комнате нечем было дышать, и он приказал открыть окно.
Когда дым немного рассеялся, комендант посмотрел на часы. Стояла глухая ночь: двадцать минут третьего.
Он лично проверил тела, убедился в том, что все жертвы были мертвы. Потом Юровский приказал стрелкам вернуться в комнату, похоронной команде – вынести трупы и положить в кузов «Фиата».
Ермаков подошел к Юровскому:
– Получили свое, сволочи.
Он до сих пор был пьян.
Видя такое состояние комиссара, Юровский заявил:
– Заканчивай погрузку и выезжай с территории. Я с отрядом охраны и стрелками поеду следом.
– Зачем? – Ермаков пьяно взглянул на коменданта.
– Затем, чтобы тебя с рассветом не расстреляли.
– Не понял! А я-то чего сделал?
– Ты опоздал на полтора часа. Вдруг еще что-то случится при захоронении? В общем, я не доверяю тебе. Не гляди на меня так. Выполняй задание.
Ермаков засуетился, начал подгонять похоронную команду.
Юровский подозвал к себе Волкова и приказал:
– Здесь оставить двух человек, чтобы не разграбили дом! Остальной отряд пойдет со мной.
– Разрешите мне тоже остаться здесь, а то на солдат, знаете ли, надежда слабая.
Юровский думал о другом, поэтому машинально согласился:
– Хорошо. Оставайся ты и двое красноармейцев. Задача – охранять дом.
– Слушаюсь!
Беркутов находился в доме Горина, но все же услышал слабые хлопки.
– Никак, стреляют, – произнес он.
Горин тут же подошел к нему.
– Стреляют, говорите? Не слышу.
– Сейчас нет, а до этого были хлопки. Смотрите, а это что?
На улицу к Голощекину вышел Юровский, что-то сказал ему, и военный комиссар тут же уехал. Комендант же вернулся в дом особого назначения, оставив ворота открытыми. Вскоре во двор начали выносить тела.
– Господи! – проговорил Беркутов. – Этого не может быть. Два, три… десять, одиннадцать, – считал Беркутов. – А красные держали в доме государя, государыню, цесаревича, четырех великих княжон, доктора, повара, камергера, служанку и поваренка. Двенадцать.
– Вот он, поваренок, – не своим голосом проговорил казак.
Плачущего Леонида Седнева вывели на улицу и усадили в машину Юровского.
– Неужто кто-то оказался способен на такое злодейство? – прошептал казак.
Беркутов опустил голову, обхватил ее руками, застонал.
– Машина отъехала, в кузове с телами десять красноармейцев, следом мотор чекиста и семь, нет, восемь всадников. Внутри дома вижу одного поганца. Это тот, что еще к Авдееву приходил, – проговорил старик.
Беркутов вскочил.
– Авдей Гаврилович, держите коня наготове, я сейчас.
– Куда?..
– Надо, казак!
Беркутов выскочил во двор, перебежал улицу, скрылся в переулке, выглянул наружу. Застав не было. Видимо, их сняли, как только ушли машины. Ворота дома Ипатьева были распахнуты.
Поручик проскочил вовнутрь и услышал:
– Осмотрите спальни, столовую. Все, что найдете, несите в караулку. Глядите у меня, если кто чего случайно в карман положит, расстреляю! Поняли?
– Так точно, товарищ Волков!
«Волков, значит, – подумал Беркутов. – Командир отряда охраны. Ну что ж, ты мне и нужен, товарищ Волков».
Федор спустился в полуподвальную комнату, достал из-за стула брошь, начал собирать бриллианты, распихивать их по карманам. Он слишком поздно услышал шум за спиной. Рукоятка пистолета обрушилась ему на голову, и Волков рухнул на окровавленный пол.
Князю Покровскому в эту ночь не спалось. Необъяснимая тревога терзала его душу. Он то ложился, то вставал, в конце концов оделся, вышел во двор, прошелся до поста охранения. Там находились подпоручик Кириллин и урядник Верстов.
Кириллин вышел из кустов и доложил:
– Мы на месте.
– Вижу.
– Вам не спится, князь?
– Что-то тревожно на душе, Сергей.
– Да? Странно, у меня тоже. Места не нахожу. Может, метнуться к Беркутову?
– Нет. Не дойдете. Если только позже. Ладно, несите службу, я у себя.
– Слушаюсь!
Покровский вернулся в дом, сел за стол. Тревога буквально душила его. В Екатеринбурге определенно что-то произошло. Но вот что? Может, красные заметили Беркутова и взяли его вместе со стариком?
Все сомнения рассеялись через час, когда во двор буквально влетел поручик Беркутов. Он сбросил с коня какое-то тело и спрыгнул на землю.
Покровский поспешил из дома.
– Что, Владимир?..
– Катастрофа, князь! – проговорил Беркутов.
– Семья?..
– Так точно!
– Что с ней?
Поручик указал на связанного Волкова:
– Вот он все знает.
– Я спросил, что с семьей, поручик? – выкрикнул Покровский.
Беркутов повернулся к нему:
– Нет больше семьи. Всех вместе с прислугой большевистская сволочь расстреляла в доме Ипатьева. Где-то в два часа, может, чуть позже.
– Что? – Князь не верил своим ушам. – Как расстреляли? На каком основании? Господи, да что же это такое? Почему такая несправедливость?
Беркутов указал на Волкова.
– Этот субъект участвовал в расстреле, по крайней мере был в доме на момент убийства. Потом он собирал с окровавленного пола бриллианты, рассыпавшиеся из корсетов Александры Федоровны и великих княжон.
– Я не убивал. Да, ценности взял, но не стрелял, меня в последний момент вызвали в особый дом. Мои люди только охраняли его! – провизжал Волков.