– Ты мстил? – прошептала я, когда это осознание медленно дошло до моего мозга.
Его брови сошлись на переносице, хмурясь; а потом лицо разгладилось. Он шагнул ко мне навстречу, протянул руку, но я отступила.
– Нет, Агата, всё теперь не так.
– Ты использовал меня, чтобы отомстить, – продолжила шептать я, ощущая болезненный жар на лице.
Теперь. А раньше?
– Я всё объясню.
– Не стоит, – я толкнула его плечом и пробежала в кухню.
Открыла верхний ящик, выхватила рулон чёрных, неприятно знакомых мусорных мешков. Только начала разворачиваться, мою руку перехватили.
– Зачем тебе это? – прошипел Расмус, вцепившись в многострадальные пакеты мёртвой хваткой.
– Хочу собрать свои вещи, – ровным голосом ответила я.
– Чёрта с два! – рулон резко вырвали из моих рук и отшвырнули в сторону.
– Ладно, – выдохнула я, – Оставлю на память. Отойди.
– Нет, – прогромыхал он.
– Отойди, – настойчиво повторила я.
– Я никуда тебя не отпущу.
– Отойди с дороги! – завизжала я, толкая его в грудь.
– Агата сказала, чтобы ты отошёл, – раздался третий голос.
Ноздри Расмуса раздулись, его затрясло от ярости, и он начал медленно поворачиваться. Я воспользовалась этой заминкой и попыталась прошмыгнуть в прихожую, но моё запястье обхватили пальцы Андруса:
– Я отвезу тебя. Куда скажешь, – приторно—ласково сказал он.
– Убери от неё свои клешни! – взревел Расмус.
Моя рука дёрнулась от резкого рывка; я отскочила в сторону, широко распахнув глаза. Расмус схватил отца за грудки и вдавил в стену, раскрасневшись и дрожа всем телом.
– Никогда, блять, к ней не прикасайся, ублюдок, – прорычал он.
Андрус был на удивление спокоен. Медленно сглотнул, растянулся в ядовитом оскале и прошептал:
– Тебе не кажется, что мы это уже проходили? Может быть, ты неправильно выбираешь себе шлюх, а, сынок?
Я вздрогнула, как от пощёчины и с ужасом попятилась, когда услышала дикий, болезненный вой. Выскочила из кухни в момент глухого удара, и громкого крика боли – от Андруса.
Забежав в комнату, я открыла нижний ящик секции и начала трясущимися руками искать свои документы. Крики и удары становились громче, я зажмурилась, задрожала ещё больше. Схватила паспорт в тонкой кожаной обложке, взвизгнула молнией кошелька и засунула его в отделение для купюр. Взглянув на пачку денег, которые остались от поездки, я не думая засунула её туда же, и закрыла кошелёк.
В прихожей хлопнула входная дверь, а потом послышался ещё один удар – ладонью о дерево. Я подпрыгнула на месте, развернулась и вжала голову в плечи, увидев Расмуса, надвигающегося на меня с окровавленными кулаками.
– Нет, – я подняла одну руку, пытаясь остановить его.
– Ты никуда не пойдёшь, – пропыхтел он, схватив меня за плечо и прижимая к себе, – Я не отпущу.
– Нет, пожалуйста, не надо, – я заплакала, когда он накрыл грубым поцелуем мои губы, попыталась оттолкнуть его, но тщетно.
– Агата, да я мстил. Да, я так ненавижу его, что решил воспользоваться тобой, чтобы причинить ему боль. Я узнал, что у него появилась постоянная любовница и специально снял квартиру по соседству, чтобы соблазнить тебя, – быстро заговорил он, крепко держа меня руками, – Но всё пошло не так…
Он покрывал короткими поцелуями моё лицо, сминал мою кожу пальцами – не отпускал.
– Пожалуйста, прости. Я не думал, что всё зайдёт так далеко. Я не думал, что я начну влюбляться в тебя.
– Ты врал мне, – тихо сказала я, – Ты врал всё это время.
– Агата… Я ошибался, я не хотел…
– Отпусти, выпусти, – крикнула я, извернувшись и залепив ему пощёчину.
Он резко разжал руки и отстранился, потирая щёку. Я смотрела на него, не веря своим ушам, глазам, не веря себе – как это могло произойти со мной? Дышала часто, всхлипывала, стараясь не проронить ни слезинки.
– Агата, – вырвалось у него, когда я всё—таки не сдержалась и солёная вода стекла по моей щеке, а за ней вторая, третья – оставляя тонкие влажные дорожки, – Агата, прости меня, – прошептал он, обхватив моё лицо ладонями, – Прости, – снова прижался ко мне губами, мягко, нежно.
Я укусила его, почувствовала привкус крови во рту. Он зашипел, отстранился и бросил на меня яростный взгляд. Подняв его руку, я повернула надписью к нему и всунула под нос.
– Читай, – сказала резко, дрогнувшим голосом.
– Агата…
– Прочитай, что тут написано! – крикнула я.
Он закрыл глаза, покачал головой и выдохнул одними губами:
– Доверие.
Я кивнула и отпустила его запястье, брезгливо вытерев пальцы о подол своего платья.
– Тебе можно доверять, как ты думаешь?
– Агата…
– Я знаю, что меня зовут Агата! Ответь: тебе можно доверять? Честно.
Расмус замолчал, продолжая сверлить меня глазами. Глубоко вздохнул, качнул головой и отступил на шаг.
– Нет, – шепнул он.
– Он обманывал меня, он пользовался мной. Но он никогда не давал мне надежды, Расмус, – он начал трясти головой, а я продолжила, – Для меня он был просто любовником, не больше. Я никогда не… Я никогда его не…
Проглотив то самое, заветное слово, я сжала и разжала пальцы одной руки; второй вцепилась в толстую чёрную кожу так, чтобы не обронить.
– Ты хотел быть лучше своего папаши, но на самом деле ты такой же подонок, как и он, – выплюнула я слова, чтобы больнее его ранить – так же, как он меня, – Но кое в чём ты его всё—таки обскакал. Знаешь в чём?
Он отрицательно покачал головой и прищурился, сжав губы.
– У тебя член больше, – я хлопнула его по плечу, – Удачи, Расмус. Мои вещи можешь выкинуть, мне больше не нужны воспоминания о вашей ебанутой семейке.
Я толкнула его, он послушно отступил в сторону. Прижала кошелёк к груди, подошла к входной двери и вышла на площадку, громко хлопнув за собой. Бросила последний взгляд на соседнюю квартиру и Андруса, сидящего на ступеньках и размазывающего кровь по лицу. Он посмотрел на меня, встрепенулся и открыл рот, но я резко оборвала его:
– Скажешь хоть слово, придётся не только нос делать, но ещё и зубы новые вставлять. Тварь, – прошипела я последнее слово, судорожно вздохнула и побежала вниз.
Долго шла по тротуару в домашних тапочках, вытирая слёзы по щекам и трясясь всем телом. Короткие всхлипы вырывались из груди, и я прижимала к себе единственное, что я смогла забрать. Единственное, что принадлежало мне – паспорт, кредитки и деньги, которые успела заработать в Греции.
На глаза попалась чёрная вывеска над подвальным помещением. Быстро посмотрев по сторонам, я перебежала проезжую часть и спустилась по ступенькам. Дёрнула тяжёлую металлическую дверь на себя и вошла внутрь.
– Девушка, мы закрываемся, – сказал высокий мужчина с густой бородой, – Могу вас записать на ближайшее…
– Пожалуйста, – выдохнула я, стараясь не смотреть на его руки, – Мне нужно. Пожалуйста.
Его брови медленно поползли вверх от удивления.
– Большая работа? – осторожно спросил он, косясь на кушетку, накрытую тонкой одноразовой простынёй.
– Нет. Всего одно слово, – всхлипнула я, – Вот здесь, – ткнув дрожащей рукой под левую грудь, показала я.
Мужчина вздохнул, покачал головой. Пристально посмотрел мне в глаза – я отвела взгляд.
– Ложись и открой это место.
Я послушно стянула бретельки платья и легла на кушетку, уставившись глазами в потолок. Зажмурилась – в голове всё ещё мелькали обрывки фраз, крики – его и мои. Ложь, вся эта ложь; всё было ложью – вся моя грёбаная жизнь.
Запах антисептика раздражал ноздри, а потом по коже пополз холодок. Звук надеваемых нитриловых перчаток заставил вздрогнуть и замереть.
– Что за слово? – мягко сказал мужчина, вглядываясь в моё зарёванное лицо.
Я прошептала ему, на английском, и он кивнул.
– Пожелания к шрифту?
– Без разницы. Чем крупнее, тем лучше, – ответила я, вытирая нос протянутой мне салфеткой.
– Ой, девочка. Пожалеешь ты ещё. Нельзя делать такие вещи на эмоциях.
– Мне это нужно, – грубо ответила я.
Больше мы не говорили – он готовил всё для работы, а я лежала на кушетке, напряжённая, скованная страхом – будет ли больно? Будет ли больнее? Когда раздался противный жужжащий звук, мои слёзы высохли, оставив соль на щеках; но тут же ручейками полились снова – когда кожу проткнул первый удар.
– Могу заморозить, если очень больно.
– Нет. Я вытерплю, – сквозь зубы процедила я.
Он водил иголкой по моему телу, пропитывая тонкой салфеткой чёрную краску и мою кровь. Зудящая боль, отдающаяся барабанной дробью на ребре, сливалась с болью душевной и слёзы продолжали течь по моему лицу до тех пор, пока он не сказал:
– Готово.
Я медленно села, выпрямилась и просипела:
– Есть зеркало?
Указав за мою спину, мужчина выпрямился и отложил машинку на металлический столик на колёсиках.
– Есть зеркало?
Указав за мою спину, мужчина выпрямился и отложил машинку на металлический столик на колёсиках.
Я придержала платье на талии, подошла к своему отражению и погладила красную, припухшую кожу.
Под левой грудью, там, где у меня ещё совсем недавно было сердце, теперь появилось слово. Всего одно—единственное, большими крупными буквами – чтобы запомнить на всю жизнь.
ЛЖЕЦ.
Родство
19
В опустевшей комнате, убранной горничной, стояли две односпальные кровати. На стекле не осталось больше отпечатков – оно блестело, наполированное до прозрачности. Чистота должна была сгладить воспоминания, но грудь всё равно болезненно сжалась, когда я зашла внутрь.
Оглядев номер беглым взглядом, я вышла обратно и спустилась с патио, направляясь по дорожке в сторону комнаты Маши с Катей.
Постучала, мне сразу же открыли. Я вяло улыбнулась, Машка понимающе кивнула головой, распахнула дверь и шагнула в сторону, впуская меня. Я звонила ей, перед тем, как купить билет на самолёт – узнала, нужен ли аниматор до конца сезона. Она поговорила с администратором, в обход Пеэтера, который сразу доложил бы моему бывшему соседу где я, и меня позвали обратно до октября.
– Привет, – сказала Катька, – А ты без Расмуса?
Маша шикнула на неё, и Катерина быстро заткнулась, округлив глаза. Я сглотнула, состроила равнодушное лицо и втащила в комнату небольшую спортивную сумку с вещами – то, что успела купить перед вылетом. Машка прикрыла дверь, погладила меня по плечу и спросила:
– Сдвинем кровати или кушетку попросим?
– Мне всё равно, – пожала плечами я, – Можно я душ приму с дороги?
– Да, конечно. Ванная там же.
Я зашагала в заданном направлении, сжимая ремешок в руках. Щёлкнула выключателем, вместе со светом задребезжала вентиляция и из решётки под потолком выпорхнули хлопья пыли. Поставила сумку в раковину, раскрыла и вытащила из неё единственную сменную одежду и купальник. Взглянула на своё отражение, передёрнулась и сняла платье с нижним бельём. Прочитала надпись на своём теле – жирную и кричащую. Забралась в душевую, включила холодную воду, и подставила лицо под струи, чтобы смыть непрошенные слёзы.
Я вернулась в рай на Земле. Только теперь я одна и больше не чувствую магии этого места.
Это место перестало быть для меня домом.
20
Стараясь не шуметь, я склонилась над унитазом. Меня выворачивало на изнанку уже битых пятнадцать минут. Липкое, неприятное ощущение, пробежало по позвоночнику, но я отмахнулась от него всего одной мыслью: «Отравилась».
– Агата? – послышался сонный голос Маши.
– Я в порядке, – промычала я перед очередным спазмом.
Выплюнула желчь, опустила щёку на ободок, который даже не успела поднять. Выдохнула и зажмурилась.
– Агат, вы предохранялись? – осторожно спросила она, опускаясь на пол.
– Да, – шепнула я, – Временами. Если не было резинки, он вытаскивал… – я тихо булькнула, и снова начала блевать.
Блин, даже не позавтракала – откуда вообще такое количество рвоты?
– Я не хочу тебя расстраивать, но ты уже большая девочка и должна понимать, что «вытаскивание» не стопроцентная гарантия, – она собрала мои волосы с лица и приподняла их.
– Бли-и-ин, – промычала я, – Этого не может быть, – выдохнула, когда всё закончилось.
Опустила крышку унитаза, приподнялась и села на фаянсовый трон, прислонившись лбом к коленям. Послышался шум спускаемого в канализацию содержимого моего желудка – Маша нажала кнопку на стене.
– Воды? – предложила она.
– Да, – пробормотала я.
Она вышла, что—то тихо сказала Кате, и вернулась с холодной бутылкой. Я приложила её ко лбу, опираясь спиной на бочок, потом открутила крышку и сделала осторожный глоток ледяной жидкости.
Хлопнула дверь, я посмотрела на соседку.
– Я отправила её в круглосуточную аптеку на ресепшен, – спокойно пояснила она.
Я, молча, кивнула, отпила ещё один глоток и закрыла глаза рукой.
Катька вернулась быстро, вошла в ванную и протянула маленький пакет. Посмотрела обеспокоенным взглядом, открыла рот, чтобы сморозить очередную глупость – Маша резко развернула её и отрезала:
– Пошли.
Я зашуршала пакетом в руках, когда они прикрыли дверь. Вдохнула—выдохнула, и достала коробку. Повертела, усмехнулась инструкции на греческом языке и вытащила из упаковки тонкую бумажку и стаканчик. Провела все нужные манипуляции, думаю, подробности не нужны, и положила полоску на раковину. Помыв стаканчик, выкинула его в мусорку, и начала отбивать ногой нервный ритм, ожидая результатов.
– Ну? – Машка неожиданно нарисовалась рядом и обняла меня за плечи.
– Что ну? – огрызнулась я, – Это жопа.
Чёткие розовые полоски посмотрели на меня с укором. Две. Тест положительный.
– Что будешь делать?
Я опустила голову и зажмурилась.
– Аборт? – вяло ответила я вопросом на вопрос.
Маша отпустила мои плечи в глубоко вздохнула.
– Это, конечно, твоё дело, но… Подумай ещё раз. Потом будешь жалеть.
– Тебе откуда знать? – подняв на неё глаза, я столкнулась с её взглядом в отражении.
Она передёрнула плечом.
– У каждой есть свои скелеты в шкафу.
Я фыркнула, сполоснула руки и взяла полоску теста в руки. Сложила надвое и выбросила к стаканчику – хлопнув крышкой помойного ведра.
– Слушай. Нам с Катькой предложили работу после окончания сезона, – Маша помялась с ноги на ногу, – Одна российская семья, им нужна няня и домработница. Зарплату обещают хорошую и мы уже нашли небольшую квартиру в Ханье. Если… Ну в общем, подумай. Может быть, останешься здесь?
Кивнув, я наклонилась к крану, чтобы умыть лицо. Прополоскала рот, подняла голову и нахмурилась, взглянув на своё отражение.
Как можно было так влипнуть?
Маша долго объясняла врачу на ломаном греческом суть моей «маленькой» проблемы, и исправляла его «Испанию» на «Эстонию». Бедняга и слышать о такой стране не слышал, вот незадача.
В общем, кое—как мы друг друга поняли. Провели все анализы, сделали ультразвук и отправили моему гинекологу в Таллинн, чтобы меня поставили там на учёт. Я не была уверена в том, что останусь в Греции после октября, поэтому надо было подстраховаться – оказалось, что пособие по рождению ребёнка в Эстонии будут выплачивать, если на учёт встать до двенадцати недель.
У меня было десять.
Смутно вспомнила, что была задержка – я не обратила на неё внимания, подумала из—за перелётов, стресса и вообще… Короче, мне – двадцать пять, а я непроходимая дура.
Непроходимая беременная дура, если быть точной.
В отеле меня по—тихому перевели в детскую комнату – набираться опыта и не мозолить глаза клиентам округлившимся животом. Почему—то он сразу стал заметен, и мне в особенности, едва я сделала тест. Вырос на глазах, как бывает в мультиках.
Я попросила Костю прикинуться моим парнем, и он старательно играл эту роль на глазах у Пеэтера. Знаю, какие новости дойдут до нашего общего знакомого – и пусть. Так будет лучше. О ребёнке решила ему не говорить. Я не готова, и не уверена, что ему это нужно. Решила всё сама – за себя. Ну, и за ещё одного маленького человечка.
Не могу сказать, что ощущала себя феей. Я вообще не испытывала восторгов от своей беременности – меня выворачивало наизнанку каждое утро, и каждый раз, когда я чувствовала запах рыбы. Детей постояльцев возненавидела лютой ненавистью – шумные, капризные и наглые. Но играть в волейбол с животом, походим на половину мяча не представлялось возможным, так что, терпела этих маленьких спиногрызов, сцепив зубы.
По ночам гадала – не совершила ли я ошибку, оставив ребёнка? Я не страдаю предрассудками и не считаю аборт грехом – в конце концов к детям нужно быть готовой. А я не была готова. Но выбора у меня уже не было – в конце сезона срок был уже шестнадцать недель.
УЗИ показало мальчика – даже не знала, радоваться или плакать. Тайно, в глубине души, хотела девочку – чтобы не напоминала о своём отце, который оказался подлецом и последней сволочью.
Когда отель закрыли, я перебралась к Маше и Кате в квартиру – небольшую, двухкомнатную, но уютную и солнечную. Разговаривала с родителями по скайпу, долго скрывала своё интересное положение, но к зиме призналась. Папа не обрадовался, но стойко молчал и оставил свои замечания при себе. Мама спрашивала про отца ребёнка, но после первой моей брошенной резко фразы все вопросы отпали сами собой.