После завтрака начинались занятия, которые продолжались до обеда. Количество изучаемых дисциплин ошеломляло. Но это было только начало – после зачисления «подготовишек» в училище нагрузка возрастала вдвое. Помимо общеобразовательных наук будущим офицерам преподавалась тактика, военная топография, фортификация, специальный математически курс, посвященный артиллерийской баллистике, черчение. А еще были уроки живописи, танцев, гимнастики, фехтования. Это была поистине «рыцарская» подготовка.
Конечно, Сережу в училище приняли.
Четыре раза в неделю мальчишки занимались верховой ездой в манеже. Сперва их учили ездить на лошадях без стремян и уздечки. Это делалось для того, чтобы новобранцы скорее освоили умение держаться на коне, сжимая его бока бедрами. Это называлось «держать шлюс». Новичок должен был стать всадником, и баста. Для первоначального обучения юнцов подбирались лошади спокойные и идеально выдрессированные.
Основы джигитовки – высшего кавалерийского мастерства – преподавал отставной офицер знаменитого Нижегородского драгунского полка, так называемой кавказской гвардии. В полк традиционно вступали кавказские аристократы, но сюда же ссылались и проштрафившиеся офицеры, разжалованные в рядовые. Это в училище не афишировалось, дабы не смущать юных воспитанников. Но зато никто не мог лучше обучить кадетов искусству кавалерийского боя, чем бывшие «штрафники». Только этим объяснялось пребывание офицера с подмоченной репутацией в стенах привилегированного учебного заведения.
Полк, в котором учитель джигитовки служил на Кавказе, был ориентирован на то, чтобы предоставить возможность разжалованным офицерам быстро отличиться. В ходе крайне опасных рейдов против воинственных горцев легко было погибнуть или получить романтическую повязку поперек лица, скрывающую выбитый глаз. Но можно было также заслужить орден и вернуть себе офицерский чин, чтобы вновь оказаться в Петербурге героем. К Нижегородскому драгунскому полку часто по доброй воле прикомандировывались молодые аристократы, жаждущие подвигов и орденов.
Во время частых стычек с черкесами нижегородцы перенимали их боевое искусство. Самые храбрые и способные со временем даже удостаивались сдержанной похвалы от своих врагов: «Ты, рус, настоящий джигит. Я тэбя уважаю».
Именно таким «джигитом» и был ротмистр Сипягин, обучающий мальчишек обращению с конем и шашкой. Скуластое лицо Сипягина пересекал розовый сабельный шрам. Хоть был он худощавым и сутулым, от этого сурового человека веяло безжалостной силой. Как и многие его коллеги по преподавательскому корпусу, ротмистр Сипягин умел дать изнеженным барчукам настоящее мужское воспитание, не задев при этом их чувства собственного достоинства. Ибо офицер, потерявший самоуважение, не сможет ужиться в обществе, где честь является основной ценностью.
Методы ротмистра Сипягина часто приводили к мелким несчастным случаям. Например, вот мальчик, сброшенный лошадью, потирает ушибленное место; учитель подходит к пострадавшему и ехидно спрашивает:
– Никак ушибся, сынок?
– Все в порядке, – был стандартный ответ.
Ротмистр предлагал мальчишке немедленно повторить упражнение. Но если приготовишка раскисал, начинал жаловаться или не дай бог плакать, мужчина не упускал возможность поглумиться над неженкой:
– Ступайте к маменьке, она поцелует вашу розовую попку, и все сразу заживет. И советую вам не возвращаться. Военное дело не для вас.
В конце занятия ротмистр обычно демонстрировал воспитанникам такие чудеса кавалерийской акробатики, что у юных зрителей дух захватывало, а глаза загорались от восхищения и желания немедленно повторить увиденное. Учителю приходилось постоянно осаживать самых отчаянных «жеребят», первым среди которых всегда выступал Сережа.
Даже досуг приготовишек воспитывал в них качества, необходимые будущим офицерам. Начальством приветствовались внеклассные командные игры, учебные поединки на эспадронах[6], плавание, танцы и занятия в слесарных мастерских.
Блестяще сдав экзамен по окончании подготовительного курса, Сергей был зачислен в училище кадетом. И тут ему пришлось делать важный выбор: служить по уставу или следовать неофициальным традициям поведения. Тот, кто выбирал первый вариант, был избавлен от суровых испытаний. Учащиеся старших классов не могли заставить его выполнять свои поручения. Такие курсанты назывались «красными». Однако товарищи их, как правило, бойкотировали. С ними поддерживали только чисто служебные отношения. Самым неприятным для кадета, выбравшего облегченный вариант службы, было то, что после окончания училища его не принимал в свою среду ни один гвардейский полк: в каждом из них были воспитанники, знавшие «красных».
Естественно, что большинство кадетов выбирали трудный путь службы «по традиции» и сразу поступали в полное распоряжение старшекурсников, которые называли первогодков «сугубыми зверями». Старшекурсники, или «корнеты», постоянно устраивали «зверям» всяческие испытания, выявляя слабых духом и телом.
Уже на третий день пребывания в училище вечером группу новичков, в том числе и Сережу, вызвали в спальню старшего эскадрона. Там им предложили вначале рассказать о себе. Потом начались испытания. Кадетов заставляли бесконечно приседать, пока мышцы их ног не сводило судорогой. По словам экзекуторов, это упражнение было полезно будущим кавалеристам, так как способствовало развитию «шлюса» и «шенкелей»[7].
Затем надо было продемонстрировать врожденную отвагу, добровольно согласившись выдержать ровно шесть звонких пощечин от проверяющего, не закрывая лица и не моргая. Это называлось «не моргнуть под пулей».
После такого «боевого крещения» новички возвращались в свои спальни с горящими щеками и болящими ногами. Тем не менее большинство с удовольствием вспоминало старую гусарскую поговорку:
Участь тех, кто сдавался и отказывался от испытаний, была незавидной. Обычно они становились объектами изощренных издевательств старших учеников. Единственным избавлением от таких мучений было бегство из училища или перевод в категорию «красных» кадетов. Чтобы разом избавить себя от мучений, достаточно было при всей роте объявить о своем переходе в секту отверженных «уставников». Больше такого кадета никто пальцем не трогал.
Но Сережа скорее готов был дать забить себя до смерти, чем согласиться на такой позор. Он стойко переносил все измывательства старшекурсников, зная, что через год, если выдержит, сам станет «корнетом». А пока приходилось мириться с положением почти бесправного «зверя». Для старшекурсников в «школе», словно для белых господ в Североамериканских Соединенных Штатах, имелись отдельные лестницы, на которых «зверям» было категорически запрещено появляться. Учащимся младшего курса не дозволялось заходить по вечерам в кафе, расположенное на территории училища. Даже в уборной, где старшекурсники покуривали втайне от учителей, на полу была борозда, по преданию, проведенная шпорой самим Лермонтовым, за которую «зверям» нельзя было заходить. По выражению одного из выпускников училища: «Представители двух человеческих рас и даже двух видов животных не отличаются друг от друга так сильно, как “звери” и “корнеты”». Первые, в сущности, были детьми, только что покинувшими приготовительный пансион, вторые же уже чувствовали себя мужчинами и офицерами. Их уже не так строго муштровали, как первогодков. За полгода до выпуска старшекурсники могли снимать квартиру в городе или жить дома, если были петербуржцами.
При любой необходимости «корнет» мог послать первого попавшегося ему на глаза «зверя» сбегать в казарму за любой вещью или заставить маршировать по плацу, бесконечно отжиматься или приседать.
Были и более изощренные забавы. Например, скучающая компания второкурсников могла вызвать к себе «зверя». Когда запыхавшийся новобранец прибегал и вытягивался во фрунт пред «начальством», кто-нибудь из «старичков», гордящийся своей взрослостью, лениво спрашивал у него:
– Молодой, пулей назовите-ка имя моей любимой женщины.
В таких случаях Сергей всегда отвечал правильно, заслуживая снисходительную похвалу «экзаменатора». Хотя девушки у корнетов постоянно менялись, и запоминать их имена было тяжеловато.
Но тут же следовал новый вопрос:
– Молодой, пулей назовите полчок, в который я выйду корнетом.
Сергей снова отвечал, не задумываясь, ибо «зверь» обязан был знать назубок и полки, в которые они намеревались поступить старшекурсники.
И наконец, новобранец удостаивался шуточного вопроса, который означал, что им довольны:
Сергей снова отвечал, не задумываясь, ибо «зверь» обязан был знать назубок и полки, в которые они намеревались поступить старшекурсники.
И наконец, новобранец удостаивался шуточного вопроса, который означал, что им довольны:
– Молодой, пулей расскажите мне про бессмертие души рябчика.
– Душа рябчика становится бессмертной, когда тело его попадает в желудок благородного корнета…
Благородные юнкера довольно снисходительно относились к учебе. Главными они считали те предметы, что делали из них кавалеристов. Прочую же химию, баллистику и высшую математику считали ахинеей, полезной лишь для «пешеходов» – так будущие гусары, уланы и кирасиры презрительно называли остальную армию. На одном из первых занятий по краткому курсу артиллерии Серж получил наивысший бал – 12 – и был весьма доволен собой. Об этом узнал один из старшекурсников. Вечером он встретил отличившегося «зверя» и предложил:
– Ну-ка, порадуй дядю. Расскажи, какую оценку ты получил сегодня по артиллерии.
– Двенадцать, – с гордостью ответил Серж.
– Господи, этот несчастный даже не понимает, что он наделал! – удрученно воскликнул учитель жизни, подняв глаза к небу. Затем он укоризненно посмотрел на первогодка. – Опозорил нашу славную школу, и рад. Вот болван! В следующий раз ты должен получить ноль.
На следующем занятии Серж раз сделал так, как ему было приказано, и довольный «дядя» заметил:
– А ты не безнадежен, зверь!
Зато своим следующим успехом Серж заслужил искреннюю похвалу старшекурсников. Дело в том, что «зверям» не разрешалось носить шпоры до тех пор, пока они их не заслужат. А заработать эту награду можно было только отличием в верховой езде. И вот Серж оказался в числе десяти первых младшекурсников, которым было наконец дозволено нацепить на сапоги шпоры. По этому случаю вначале был устроен официальный торжественный обед, на котором командир эскадрона вручал воспитанникам заветные знаки отличия кавалериста от «пешехода». Затем в казарме у старшекурсников состоялась тайная пирушка, на которую в качестве почетных гостей были приглашены отличившиеся «звери». Но это было еще не все. В первую ночь после вручения шпор спать полагалось с тяжелыми восьмидюймовыми железяками на голых пятках. Несколько раз за ночь в казарму тихо прокрадывались старшекурсники. Кто-то из них кричал:
– Не слышу звона шпор!
Тут же следовало проснуться и начать звенеть шпорами.
В эту ночь Серж почти не спал. Тем не менее наутро он чувствовал себя совершенно счастливым.
Прошел год. Серж освоился в училище, заматерел. Диктат старшекурсников остался в прошлом. По большинству предметов кадет Карпович преуспевал. Это давало его родителям законный повод с гордостью говорить соседям: «Сереженька-то наш весной кончает училище. Из первых идет!»
Сделавшись «корнетом», бывший «зверь» наконец вздохнул с облегчением и стал позволять себе некоторые вольности, за что не раз попадал на гауптвахту. Однажды его на неделю усадили в карцер за дуэль с однокурсником. Сержу давно хотелось получить такой опыт. Правда, товарищ оказался более искусным фехтовальщиком и оставил на память об их поединке небольшую отметину на лице начинающего бретера. За что Серж ему, впрочем, был искренне благодарен, ибо всегда завидовал учителю джигитовки, на челе которого красовался рубец от кавказского клинка.
Другая шутка могла обойтись юноше гораздо дороже…
Кадетов воспитывали преданными царю. Однако некоторые преподаватели заходили слишком далеко. Одно дело, когда на уроке Закона Божия батюшка предлагал воспитанникам начать с молитвы «Спаси Господи, люди твоя», особо помянув имена императора и членов его благочестивого семейства. И совсем другое, когда преподаватель светского предмета расходовал треть отпущенного ему академического времени на изъявление верноподданнических чувств.
Особенно усердствовал в этом учитель истории. Перед каждым уроком он обязательно читал кадетам нравоучительный отрывок из толстенной книги по истории царствующего дома, а после пространно комментировал прочитанное. Даже малейшая попытка критиковать идеальный образ мудрых и никогда не ошибающихся правителей вызывала вспышку ярости историка.
Однажды приятель Сергея, Митя Макшин, рассказывая о героических действиях императорской кавалерии против французов в Аустерлицком сражении, вскользь заметил, что командование русских войск все же допустило несколько фатальных ошибок. Как известно, сражение при Аустерлице русская армия проиграла. Однако этот исторический факт не помешал историку злобно наброситься на рассказчика. «Как такое возможно! Неслыханная дерзость! Ведь общее командование армией осуществлял сам император Александр I!»
Хотя всем – и историкам прежде всего – было известно, что Александр I действительно совершил фатальную ошибку, проигнорировав план, предложенный Кутузовым, и целиком доверившись военному искусству австрийского генерала Вейротера. В результате мощная союзная русско-австрийская армия была разгромлена гораздо меньшими по численности войсками Наполеона. Царь бежал с поля боя еще до катастрофического финала битвы. По воспоминаниям очевидцев тех событий, император плакал и дрожал, как перепуганный мальчик, совершенно потеряв самообладание.
Однако учитель посчитал приведенные исторические факты подлой клеветой. Он вскочил со своего места и начал отчитывать кадета. От обиды у юноши выступили слезы. Это только распалило историка. «Безмолвные слезы» считались вульгарным проявлением чувств. Будущий офицер обязан был в любой ситуации сохранять самообладание.
– Да вы, сударь, жалкая мокрица, – презрительно скривил губы историк.
Митя Макшин покраснел до корней волос. Никто в классе не понял, зачем преподаватель оскорбил кадета, задев его честь.
– Да-с! – прибавил историк. – А кто виноват? – И сам же ответил на свой вопрос: – Проклятые либеральные газетенки, которые вы наверняка почитываете в увольнительных. И что прикажете с вами делать?
Это были постоянные присказки историка. Будучи рассержен на ученика, он всегда последовательно задавал два эти вопроса: «Кто виноват?» и: «Что делать?»
После уроков оскорбленный кадет долго не мог прийти в себя. Более того, вскоре ребята узнали, что историк просил отчислить Макшина как неблагонадежного. Правда, другие учителя его не поддержали. Все-таки фамилия родного дяди кадета была выбита на одной из вывешенных в храме училища черных мраморных досок, на которых увековечивалась память о бывших воспитанниках, павших на поле брани.
Кадеты сочли, что зарвавшегося учителя надо поставить на место.
И тогда Серж предложил другу план мести. Через неделю в училище должен был прибыть с визитом великий князь Михаил Николаевич. Кадетов предупредили, что после торжественной встречи высокого гостя и последующего парада в его честь брат государя осмотрит некоторые помещения и поприсутствует на одном из занятий.
Не желая рисковать, начальник училища заранее решил, что пригласит великого князя на урок самого благонадежного своего преподавателя, то есть историка.
Орудием мести должна была стать книга. Вообще-то в училище было запрещено приносить из города книги и журналы. Однако у Сергея в укромном месте была припрятана «контрабанда» с романами недавно запрещенных цензурой авторов. Отпечатана она была в Ярославле и содержала сразу два произведения. Один роман назывался «Кто виноват?», второй – «Что делать?». До того как их запретили, с данными произведениями успели ознакомиться многие представители русской либеральной интеллигенции, читающие популярный журнал «Современник». Но люди консервативного склада подобной литературы избегали. Историк уж точно не был знаком с этими сочинениями, а иначе давно бы отказался от своих любимых вопросов. Он не раз заявлял во всеуслышание, что брезгует всяческой беллетристикой, а признает только научные труды и специальные пособия высоконравственного содержания.
Сергею крамольная книга досталась совершенно случайно. Как-то во время увольнительной, проходя мимо книжного магазина, он увидел, как приказчик выкидывает некие книги в огромный ящик для мусора. Когда приказчик ушел, кадет подобрал одну.
Книга была примерно той же толщины, что и любимый историком том. Ребята изготовили для запрещенного издания новый переплет, так, чтобы внешне оно напоминало житие Романовых. Перед самым началом урока заговорщики подменили учительскую книгу. Сергей вложил закладку на нужное место и отчеркнул карандашом кусок текста. Именно так всегда поступал историк, готовясь к очередной проповеди.
И вот начался образцово – показательный урок. Изрядно волнуясь, учитель вытер лоб платком. Но тут его снова прошиб пот. Футляра с очками на столе не оказалось! Не было их и под столом. Греша на собственную рассеянность, растерявшийся преподаватель полез в портфель. И снова его ожидало разочарование.