– И насколько далеко? Одна решила на пляж пойти? Славу не подождешь?
– Неть, – Ника добралась уже почти до двери, но на пути мохнатой добродушной стеной встал Май. Дочка уперлась ему в бок ручонками и попыталась сдвинуть с места: – Пути! Пути меня!
– Куда тебя пустить? – я подошла к дочери и взяла ее за руки. – Что за спешка, малыш?
– К папе, – от серьезного взгляда странных глаз мне стало холодно. – Ника ехать. Папа плачет. Мама ехать? Брать Нику?
– Но куда, куда ехать, солнышко? Я же не знаю, где твой папа! – Губы задрожали, и я поспешила уткнуться носом в родную пушистую макушку.
– Ника знать, – дочка обеими ручками повернула мое лицо к себе. – Папа там.
– Да где – там, господи! – ну вот, не удержалась-таки, заплакала. – Где, в каком городе?
– Там, – теплая ручка вытерла мне слезы и махнула в сторону окна, – там!
Я не выдержала и, чувствуя себя последней идиоткой, вышла с дочкой на крыльцо:
– Где он, Ника, покажи?
Малышка закрыла глаза, прижалась ко мне всем тельцем и пару минут не шевелилась. Затем подпрыгнула так, что я едва удержала ее, и, потянувшись куда-то мне за спину, возбужденно затараторила:
– Папа! Папа! Там! Больно! Папе больно! Ехать! Мама, ехать!
Ледяной озноб мгновенно сковал меня.
Ребенок совершенно четко указывал на восток.
Где непостижимо огромным ковром лежала Россия…
– Хорошо, доченька, мы обязательно поедем, только вот так сразу нельзя, надо собраться, билеты купить, дедушке Сереже позвонить…
Я успокаивающе гладила бьющегося в руках ребенка по плечам, по спинке и говорила, говорила, говорила. Надо было отвлечь малышку, помочь ей справиться с той болью, которую она ощутила при контакте с отцом. Физическая это была боль или душевная, я не знала. Да и не все ли равно? Наш с дочкой самый близкий, самый родной человек где-то там, далеко, мучился и страдал. Мне, взрослой и довольно много пережившей женщине, с трудом удавалось справиться с этим, а что же говорить о нашей сверхчувствительной, настроенной на одну волну с отцом крохе?!
Я вбежала с вырывающейся девочкой в дом, навстречу уже спешила встревоженная Саша:
– Что происходит? Почему Ника так кричит? Она упала, ударилась? Ей больно?
– Да, ей больно, – я села на диван, прижала к себе дочку и, баюкающе покачивая теплое тельце, зашептала-запела песенку.
Какую? Не знаю. Такой песни нет, я пела первое, что, задыхаясь, прибегало на ум, что могло отвлечь и успокоить ребенка.
Уставшая от неожиданного отчаяния малышка, всхлипывая, прижалась ко мне и смотрела, смотрела своими невозможными глазами, жадно вслушиваясь в ласковые слова, пока не задремала, судорожно вздыхая время от времени.
К этому моменту вниз спустились заспанные Вика и Слава. Они начали было шумно выяснять, что случилось, но мать нейтрализовала вопли детишек, затащив их на кухню.
Минут через пять все трое на цыпочках вошли в гостиную и с индифферентным видом расселись вокруг. Завершал общую картину «А мы тут случайно, не обращайте на нас внимания» Май, притворившийся гипсовой собакой.
Проползли еще несколько минут тишины. Индифферентный вид пошел продольными трещинами, пока наконец не лопнул, трухой осыпавшись на ковер.
Первым не выдержал Славка:
– Тетя Аня, что с Никуськой? – шепот у парня смешной, похож на сип молодого петушка. – Мама сказала, что она ударилась. Что-то серьезное, да?
– Все нормально, не волнуйтесь. И вообще, что вы тут собрались? Ну, поскандалил ребенок, поплакал, бывает. Сейчас уже все хорошо, она поспит, и мы пойдем гулять. Впрочем, нет! – интересно, неожиданное озарение получилось достаточно правдоподобным? – Я вот что придумала. А не съездить ли нам с дочкой в гости к Левандовским? Мы же в Москве с ней еще ни разу не были. Вернее, были, но не по отдельности. Вернее… Ну, вы поняли.
– Да вы вообще нигде еще не были, – пожал плечами Слава. – Давно пора. А то скоро осень, дожди, не самое лучшее время для путешествий. Кстати, я с вами! Можно, мам? – он состроил глазки кота из «Шрека».
– И я, и я! – подскочила Вика. – Мы, между прочим, тоже в Москве ни разу не были!
– Эй, народ, – Саша потрепала детей по макушкам, – а Левандовских вы спросили? А, тетя Аня?
– Спросим, – я бодро улыбнулась, но подруга после моей улыбки вдруг нахмурилась и внимательно посмотрела на меня: – Что, снова вчерашняя история?
– Даже хуже.
Глава 24
– Какая история? – моментально навострила ушки Вика.
– И что хуже? – уши Славки оказались не менее острыми.
– Так, – Саша поднялась и потянула за собой детей, – вам на пляж, по-моему, давно пора. Смотрите, какой день хороший! Такой день – подарок для этой поры в Германии, так что нечего тут торчать, марш на SPA-процедуры!
– Мама! – укоризненно посмотрела на нее Вика. – Не пытайся нас вытурить отсюда, мы не маленькие, все понимаем. И замечаем, между прочим, тоже. Та ерунда, что началась вчера на пляже, судя по всему, не закончилась. Кстати, наши друзья балдеют от Никуськи. Ей всего восемь месяцев, а она не только свободно бегает, но и говорит! А ее глаза? Вальтер первым предположил, что она – ребенок-индиго. Мы пошарили по Интернету и теперь, особенно после вчерашнего, абсолютно убеждены, что Вальтер прав.
– С чего вы взяли? Что еще за индиго? – Из Сашки актриса такая же фиговая, как и из меня.
– Ладно, мам, – Славка боднул ее в плечо, – у тебя плохо получилось.
– Что именно у меня плохо получилось? Дети?
– Вот с этим ты как раз справилась отлично, дети у тебя – гении и красавцы…
– Скромник ты мой.
– Ага, – невозмутимо кивнул парень, – я такой. Так вот. А плохо у тебя получилось удивление. Или что ты там пыталась изобразить?
– Предположим, вы правы, Ника – ребенок-индиго. И, надеюсь, вы и ваши приятели трепаться об этом не будут.
– Само собой!
– Но вот все остальное вас, вы уж меня извините, совсем не касается.
– Как это? – воинственно встрепенулся Славка. – Мы что, посторонние для Никуськи и тети Ани, да?
– Ну почему… – начала было Саша, но ее сын повернулся ко мне.
– Тетя Аня мы вам чужие, да, чужие?! – забывшись, парень перешел с шепота на крик.
– Тш-ш-ш!
– Неть!
Грозное шипение матери и возглас Ники налетели на Славку одновременно.
– Ну вот, разбудил, олух! – Вика ткнула смущенного брата в бок. – А потом он хочет, чтобы с ним считались!
– Я не хотел, – Слава подошел к нам, присел на корточки и взял малышку за руку: – Никусь, ты как? Больше не болит?
– Неть, – дочка улыбнулась и потянулась к парню: – Сява! Не чужой! Сява мой!
– Ого, – хихикнула Вика, подмигнув мне. – Похоже, с будущим зятем у вас, тетя Аня, вопрос уже решен.
– Не язви, – Саша с улыбкой наблюдала за сыном, немного неуклюже державшим девчушку на руках. – Ребенок просто ответил на Славин вопрос.
– Думаешь? – Славка недоверчиво посмотрел на мать. – Она же спала.
– И тем не менее…
– Мама! – моему ребенку явно не терпелось продолжить. – Ехать! Брать Нику! Папе больно!
– Хорошо, доча, мы же договорились, – я успокаивающе улыбнулась малышке. – Но сразу не получится. Ты поиграй пока со Славой и Викой, а мама займется поездкой. Договорились?
Ника всмотрелась мне в глаза, потом кивнула:
– Да.
– Нам кто-нибудь объяснит наконец, что происходит? – Вика подошла к брату и встала рядом.
– Саш, ты уж тут разберись, ладно? – я поднялась с места и направилась к лестнице на второй этаж. – А я пойду с Левандовским поговорю.
– С которым?
– Со старшим. Он, думаю, знает гораздо больше Артура.
– Ладно, иди, – подруга тяжело вздохнула и повернулась к детям: – И почему вы у меня такие въедливые? Отдыхали бы себе, веселились, а мы с тетей Аней…
– Опять влипли в неприятности, – почти хором продолжили детки, переглянулись и засмеялись.
– Хиханьки им все…
Сашка бухтела еще что-то, но я уже не слышала, поскольку сосредоточилась на предстоящем разговоре.
Разговор от подобного усиленного внимания застеснялся и попытался спрятаться за штору, но его выдали длинные дрожащие уши, за которые трусливую особь и извлекли из убежища.
– Здравствуйте, Сергей Львович, – я в который уже за сегодняшний день раз попыталась придать своему голосу легкость и безмятежность.
Но сегодняшний день явно не был моим. Или легкость и безмятежность не соответствовали расположению звезд?
– Здравствуй, Аннушка, – устало проговорил генерал. – По голосу слышу, что статью ты каким-то образом уже умудрилась прочитать. Угадал?
– Да, – на более развернутый ответ не хватило мужества и стойкости защитников революции.
– Я так надеялся, что там, в Германии, ты достаточно далека от российской глянцевой прессы и у меня будет достаточно времени в запасе.
– Времени на что?
– На то, чтобы вернуть тебе Алексея, пусть не совсем в целости, но в сохранности.
– Вернуть? – Я же говорю, просто лектор Всесоюзного общества «Знание», а не женщина! Краснобай. Или краснобайка? – Это как?
– Вернуть? – Я же говорю, просто лектор Всесоюзного общества «Знание», а не женщина! Краснобай. Или краснобайка? – Это как?
– Потеряли мы его, дочка…
– Что?!! – Телефонная трубка неожиданно раскалилась, удержать ее не было возможности, и пластмасска грохнулась на пол.
Следом довольно неуклюже последовала и я. Нет, грохаться не стала, просто кости из ног куда-то исчезли, а оставшийся кисель выдержать мой вес не мог никак.
Я сидела на полу и тупо смотрела на заходившуюся криком трубку. Затем из микрофона вылетели и ввинтились в уши короткие гудки.
А потом заголосил мой мобильный. Перетащила взгляд на него. И чего прыгает, чего елозит? Безрезультатно пошебуршившись минуты три, телефончик обиделся и угрюмо замолчал.
Но долго сидеть в позе капусты (на лотос не претендую) мне не позволили. Вскоре из коридора донесся дружный топот, дверь распахнулась, и в комнату ворвалась армия спасения, во главе которой несся Май.
Заметив безмятежный и приветливый взор кочана капусты, подруга облегченно выдохнула:
– Слава богу, ты в порядке!
– Неть! – Ника ужом вывернулась в руках у Славы, парень едва успел подхватить малышку и поставить ее на пол.
Дочка подбежала ко мне, обняла за шею и поцеловала в щеку. Потом в нос. И снова в щеку.
И с каждым теплым нежным чмоком кочан капусты постепенно снова становился женщиной.
И возвращалась боль…
Видимо, возвращаясь, она наследила на лице, потому что Ника отрицательно затрясла головой и закричала:
– Неть! Неть! Не плакать! Папа есть! Папа есть! Папа ждать!
– Анетка, – ко мне подсела Саша и обняла за плечи, – ну ты что творишь? Не дослушала, в панику ударилась, причем этим ударом задела и Сергея Львовича! Генерал мне звонит, орет, что тебе плохо, что ты все неправильно поняла. Требует, чтобы ты срочно ему перезвонила, как только сможешь. Что-то ты, мать, совсем на голову плоха стала. Я тебя просто не узнаю. Может, начнем любовные сериалы серий эдак на двести смотреть и на женские сентиментальные романы перейдем? С чего начнем? «Любовь в серале»?
– Где? – хрюкнул от смеха Славка.
– Там, где твоя мама скоро окажется, – мрачно пообещала я, – причем с головой.
– Фу, какая ты грубая! – Сашка укоризненно покачала головой. – Сераль, сынок, это гарем на Востоке, а не то, на что намекает эта малообразованная тетка, которая до сих пор в документах крестиком подписывается.
– Стукну все-таки, – я тяжело вздохнула и обратилась к прижавшейся дочери: – Ника, деточка, принеси маме вон ту штуку со стола. – Штука – это довольно увесистая ваза, – только не урони. Ее надо на тетю Сашу уронить.
– Ты чему дитя учишь?! – возмутилась подруга, опасливо отодвигаясь. – Не слушай ее, Никусь. Тетю вазой бить нельзя.
– Да, – важно кивнуло дитя.
– Умница, девочка! – начала было восхищаться Сашка, но в этот момент девочка, хитренько улыбнувшись, подбежала к кровати, взяла там плюшевого кота довольно внушительных размеров и, сопя от усердия, притащила его мне:
– На.
– Зачем?
– Ваза – нельзя, кот – можно, – деловито сообщила малышка, невинно глядя на тетю.
– Гены пальцем не раздавишь, – грустно констатировала подруга. – Это же надо – от горшка два вершка, а уже козни против бедной несчастной тети Саши строит. Вся в мать!
– И папа! – подпрыгнула Ника.
– Кто бы сомневался, – буркнула Сашка. – Тоже тот еще змей.
– Неть! Папа хороший!
– Ладно, ладно, хороший. Недаром мама твоя на него не надышится. Ну что, истеричка, – подруга, с сомнением разглядывая кота, на всякий случай встала и отошла к детям, – успокоилась? Теперь в состоянии спокойно поговорить с генералом или опять в обморок хлопнешься?
– А кто хлопался, никто и не хлопался, – забормотала я, тоже поднимаясь. – Ну присела чуток, отдохнула на полу, так сразу – обморок. Ура! – Отвлекающий маневр удался, раскрученный за хвост кот угодил точнехонько в Сашино плечо, а потом отрикошетил в Славку.
– Эй! – покачнулся тот, перехватывая плюшевое орудие возмездия. – Поосторожнее! Я-то ни сном ни духом, и в мыслях не держал наезда на вас! Вы уж постарайтесь в следующий раз поточнее в маму целиться.
– Вот спасибо, сынок! Тетка совсем сдетинилась, а он еще и поощряет. В следующий раз! – Саша свирепо посмотрела на меня. – Звони давай, Зоркий Сокол – гроза бледнолицых.
– А вы в гостиную вернуться не хотите? – робко поинтересовалась я.
Дружное «нет!» многотонным валуном придавило чахлые ростки сопротивления. Ну и ладно.
– Сергей Львович, это снова я.
– Ну слава богу! – обрадовался Левандовский. – Ты что творишь, а? Решила старика до инфаркта довести?
– Прям уж, старик, – проворчала я. – Все бы старики такими были – Пенсионный фонд давно бы разорился.
– Ты чего психанула-то?
– А вы чего пугаете?
– Чем это?
– А кто сказал, что Лешу потеряли?
– Ну и что? Да, плохо, конечно, но не смертельно.
– Так выражаться яснее надо, Сергей Львович! Тогда нежные и слабые женщины, издерганные суровой действительностью, перестанут нервничать.
– Ладно, нашлась нежная и слабая, – добродушно проворчал Левандовский. – Да ты любого моего бойца в гроб загонишь и на могиле семечки щелкать сядешь.
– Кто? Я?!
– Ты, ты. Для начала скажи, как сама-то? Как дочь?
– Если коротко – все отлично.
– А подробнее?
– А подробнее – при встрече. Мы с Никой выезжаем в Москву.
– Ты уверена, что надо брать дочь?
– Абсолютно. Она нужна.
– В смысле?
– Потом объясню. А пока вы вкратце обрисуйте ситуацию.
Глава 25
– Вкратце? – хмыкнул Сергей Львович. – Что ж, попробую. Знаешь, Аннушка, я – болван. Причем, что еще обиднее – старый, опытный болван. Меня, профессионала, обвела вокруг наманикюренного пальчика ушлая девица из Конотопа!
– Откуда? – я невольно хихикнула.
– Из Конотопа. Что смешного-то? Между прочим, на Украине еще и Крыжополь есть, так что название родного Ирининого города звучит вполне цивильно.
– Извините, это нервное. Что же касается болвана – вы не правы.
– Ох, Аннушка, – Левандовский тяжело вздохнул, – давай не будем спорить на эту не очень симпатичную тему. Предваряя твои попытки самобичевания, договоримся так: мы вывернули себе на головы ведро пепла, печально покурили бамбук и закрыли эту тему.
– Хорошо, вывернули-покурили.
– Теперь по сути. И я, и Артур, и Виктор – да все мы, включая Кузнечика, сразу после аварии дежурили в больнице почти постоянно. Но Алексей первое время находился в коме, длительность которой не мог прогнозировать ни один врач. А возле него прочно обосновалась Ирина. И когда Леша пришел в себя, он был, если честно, мало похож на человека. Мы навещали его, разговаривали с ним, но с таким же успехом можно было разговаривать с гиббоном в зоопарке. Да и, думаю, от гиббона было бы больше эмоциональной отдачи. Инга так плакала после каждого посещения, что мы решили больше ее с собой не брать. А потом и сами перестали ходить, поскольку Ирина ограничила посещения. В общем, мы самоустранились, увидев, что Леша и на самом деле ходит за ней, как собачонка, и так же подчиняется. На нас он не реагировал вообще. В глазах же общественности Ирина являлась женой Майорова и имела право распоряжаться его судьбой. Черт, надо было настоять тогда, вопреки всем и вся, на лечении в Швейцарии! – судя по грохоту, раздавшемуся в трубке, генерал избил кулаком стол. – Но неохота было скандалить, тем более что мадам из Конотопа педалировала патриотическую тему. Не нужен нам берег швейцарский и клиника их не нужна! Свои, российские специалисты ничуть не хуже. Супер-пупер-санаторий! А был ли тот санаторий или дело ограничилось хутором в лесу? Который, между прочим, уже готовился когда-то в качестве тюрьмы для Майорова господами Кармановыми.
– Что?!!
– Да, Аннушка, да. Не знаю, простое это совпадение или нет, но в итоге Леша оказался-таки в персональной тюрьме один на один с Ириной. Я не знаю, что там происходило все эти месяцы, информации нет пока никакой, поскольку я сам всего неделю назад увидел этот журнал. И понял, что Алексей вернулся. И что он очень сильно рисковал, сказав то, что сказал. Разумеется, я тут же связался с Константином Марским, автором статьи. И уже через полчаса наши сотрудники из того региона подъезжали к Лешиной тюрьме. Но там никого не было.
– Вообще никого? – Я изо всех сил дула на едва тлеющий уголек надежды.
– Пусто. Причем видно, что уезжали в спешке, дом не был законсервирован. Повсюду валялись вещи, а в домике охраны зарастали плесенью остатки еды.
– И… – Я с трудом проглотила комок ужаса, застрявший в горле. – И никаких следов, никаких намеков? Может, Леша что-то оставил, что могло бы помочь в поисках?
– Увы, Аннушка, ничего. Они просто исчезли. И где их теперь искать – не знаю. Но, думаю, да что там – уверен, Леша жив. Этой крысе нужны деньги. Деньги Майорова. Это теперь совершенно ясно.